Но это новое время для Малороссии должно было выказаться не в том, в чем оно выказалось для Великой России. Великая Россия вместе с Петром сделала крутой поворот по не протоптанному еще пути, которым она силилась выйти на культурную дорогу, проторенную западной цивилизацией. Малороссия тоже должна была сделать крутой поворот, но только в направлении, обратно противоположном тому, какое избрала Великая Россия: для последней силу нравственного тяготения с нового времени представлял Запад; для Малороссии же это западное тяготение было не новостью. Малороссия и до соединения с Великой Россией тяготела к Западу через Польшу. Это западное тяготение и погубило Малороссию, убило в ней последнюю тень политической и государственной автономии. Сначала исторические несчастия, постигавшие Польшу, постигали и Малороссию, когда они составляли до некоторой степени одно политическое тело. Потом государственная деморализация Польши заразила неизлечимой гангреной и некоторые части малороссийского государственного тела. При Богдане Хмельницком Малороссия поняла, что тяготение ее к Западу спасительнее будет не через такой непрочный, подгнивший проводник, как Польша, а через прочно вкопанные в историческую почву столпы русской народной жизни.
Мазепа хотел было вновь наклонить это нравственное и политическое тяготение Малороссии к Западу, хотел создать для нее даже собственное, независимое тяготение – и погиб сам, сделав западное тяготение для Малороссии, по-видимому, навсегда гибельным и немыслимым.
Поддалась было этому западному тяготению и последняя малороссийская женщина, последняя в смысле старой, исторической, гетманской Малороссии, – и тоже погибла, погубив свое семейство, подведя голову отца под топор мазепинского ката. Это была возлюбленная Мазепы – Матрена Кочубей.
Малороссия увидела, что для нее невозможно уже было западное тяготение, что тяготение это, по крайней мере при известных политических комбинациях, всегда будет гибельно, и первой женщиной-украинкой, сознавшей эту политическую истину, была современница несчастной Матрены Кочубей – гетманша Настасья Скоропадская.
Скоропадская является как бы преемницей Матрены Кочубей, новой украинской женщиной. Матрена, ослепленная страстью к своему седому возлюбленному гетману, мечтала видеть в своих руках гетманскую булаву. Мало того, отуманенная обаятельными поэтическими речами влюбленного старика, девушка мечтала видеть «украинскую корону» на седой голове этого старого поэта, и, конечно, корона эта грезилась девушке и на ее молодой, прекрасной чернявой головке.
Скоропадская вырвала из рук Матрены эту гетманскую булаву, потому что поняла, куда должна была тяготеть с этой булавой вся Малороссия: булава эта буквально очутилась в руках Настасьи Скоропадской, потому что муж ее, гетман Иван Скоропадский, человек слабый, безвольный, бесхарактерный, не умел держать эту булаву и охотно фактически уступил ее своей умной, энергичной и хорошенькой Насте.
Сохранившийся портрет изображает Настасью Скоропадскую замечательно миловидной женщиной. Портрет, по-видимому, рисован был с нее еще в молодости. Прелестное овальное личико, с тонкими, почти детскими чертами, полно грации. Что-то деликатное и изящное проглядывает в этих чертах, в разрезе больших глаз, в очертаниях рта и красивых маленьких губок.
Гетманша изображена в высокой меховой шапке, вроде казацкого кивера или гайдамацкой красивой киреи, напоминающей московскую старинную шапку-боярку, только более изящной формы, с выдающимся набок верхом, по-казацки. Шубка на Скоропадской меховая, с узкими рукавами, опушенными тоже мехом, вроде украинской «коротушки», которая ловко обрисовывает стан и талию женщины; в левой руке с тонкими изящными пальцами что-то вроде тросточки или, по-видимому, маленькой гетманской булавы; в правой руке, приложенной повыше пояса или, скорее, к груди, – платочек, украинская «хусточка». Шубка распахнута, и из-под нее виднеется белая, шитая по-украински сорочка с широкой лентой, или украинскою «стричкою», у горла. На шее – украинское «намисто», кораллы, любимое украшение малороссиянок до настоящего времени, украшение, которым и Мазепа не раз прельщал свою «безумно коханую» Мотроненьку Кочубей.
Скоропадская происходила из малорусского рода Марковичей. Где и какое получила она воспитание – неизвестно; но что родилась она в семье образованных малороссиян, доказывается тем, что родной ее племянник, «малороссийский подскарбий генеральный», Яков Маркович, оставивший любопытные записки о Малороссии того времени, был человек совершенно европейского образования, знал иностранные языки, ученым образом знаком был с медициной и вообще, по-видимому, находился на уровне не русского, не московского, а западноевропейского образования. В такой образованной среде воспитана была и Настасья Маркович, впоследствии гетманша Скоропадская.
В дневнике образованного малороссийского подскарбия почти на каждой странице попадается имя гетманши Скоропадской – «ясновельможная тетка» подскарбия, «ясновельможная пани» и так далее.
Вышедши замуж за Скоропадского, молоденькая Настатья Маркович, впоследствии, когда муж ее выбран был в гетманы, в позднейшие, так сказать, преемники погибшего Мазепы, стала во главе управления всею Малороссиею, потому что муж ее, как мы сказали, далеко был не способен заправлять этою, привыкшею к вольности, страною.
Петр Великий, очень хорошо понимавший людей и относительную их пригодность или непригодность к делу, скоро оценил деловые качества молоденькой украинки, заправлявшей своим мужем, и через нее стал действовать на заправление ходом всех малороссийских дел на месте.
Когда у Скоропадской выросла дочь Ульяна, Петр Великий, желая еще более упрочить нравственное тяготение Малороссии не к Западу, а к Великой России, задумал брачными связями украинок с великороссиянами и великороссиянок с украинцами укрепить это тяготение и конечное объединение в будущем Великой и Малой России.
С этою целью Петр обратился к Скоропадской с предложением отдать дочь Юлианию за великороссиянина из знатного рода, за Петра Петровича Толстого, сына тайного советника Петра Андреевича Толстого, который, как известно, помогал Петру Великому в доставлении из-за границы царевича Алексея Петровича.
Скоропадская тоже поняла необходимость или неизбежность этого объединения, и когда Петр, вообще любивший устраивать свадьбы по своим государственным соображениям, вызвался быть сватом у гетмановой дочери, пани гетманова воспользовалась этим случаем для того, чтобы брак ее дочери с великороссиянином принес, кроме политической пользы ее стране, еще и материальные выгоды ее собственному семейству.
Поэтому, как ловкая женщина, понявшая силу влияния, оказываемого на царя другой женщиной, Екатериной Алексеевной, Скоропадская избрала эту последнюю своею посредницею между сватом и своею дочерью.
Вот что она по этому случаю пишет Екатерине: «Понеже его графское сиятельство (граф Головкин) учинил ответ, что царское величество не из малороссийских, но из великороссийских персон дочери нашей единственной мужа благоволит избрать, тогда мы тому монаршему благоволению весьма благодарны. У великороссийских народов есть такое обыкновение, что за дочерьми дают зятьям изобильные деревни и угодья; мы убо не имеем таковых угодий и деревень за нашею дочерью дать, и ради того, припадая у стоп ног вашего величества, всесмиренно молю исходатайствовать ныне при животе моего мужа собственно для моего во вдовстве пропитания и за дочерью дачи маетностей несколько».
И маетности эти были получены.
Таким образом, как по воле Петра состоялось обряжение великорусских бояр из московского в немецкое платье и знаменитое историческое обрезание боярских бород, так, по воле того же царя и при помощи последней исторической украинки, превратившейся в первую историческую «южнорусскую» женщину, совершилось первое объединение малорусской казацкой крови с московскою боярскою, и с тех пор в русской истории отдельные женские личности собственно из украинок исчезают, потому что последующие украинки в жизни своей и в деятельности совершенно сливаются с великорусскими женщинами, подобно тому как и история Малороссии окончательно сливается с историей Великой России: в XVIII и XIX веке уж нет отдельных малорусских исторических женских личностей, а есть общерусские женщины – Разумовские, Шаховские, Яворские, Безбородки, Сологубы, Лизогубы, Гамалеи, Кочубеи, Четвертинские и так далее.
Гетманша Скоропадская, таким образом, была первою новою украинскою женщиною и последнею из тех женщин старой Украины, лучшим и заключительным типом которых была Матрена Кочубей.
Племянник гетманши Скоропадской, упомянутый нами выше Яков Маркович, малороссийский подскарбий генеральный, оставивший после себя любопытный дневник, под 1718 годом, между прочим, говорит, что когда гетманша Скоропадская и муж ее со своей гетманской свитой ездили в Петербург и в Москву, то «на Москве, в Великий пост, за волей и сватаньем самого государя и царицы, засватали дочерь гетманскую за сына Петра Андреевича Толстого».
А под 12 октября того же 1718 года у Марковича записано: «В неделю (в воскресенье) в Глухове веселье (свадьба) было. Гетман Скоропадский дочерь свою Улияну отдал за Петра Петровича Толстого, сына тайного советника Петра Андреевича. С женихом приезжали в сватах: брат его родный старший Иван Петрович и другой в первых (то есть двоюродный) Борис Иванович и несколько при них особ великороссийских».
Затем мужа Ульяны Скоропадской, Петра Толстого, царь назначил нежинским полковником: это был первый в Малороссии полковник, происходивший не из природных украинцев.
Так, при помощи Петра и не без влияния Скоропадской, совершалось нравственное и политическое объединение Великой и Малой России, или воссоединение частей русского народа, давно когда-то разорванного на две половины разными историческими невзгодами, – в этом огромная историческая заслуга Скоропадской.
Мало того, Скоропадская и в своей обыденной жизни поддерживала и укрепляла связь великорусской и малорусской половин русской земли: обладая светлым умом и природным тактом, Скоропадская умела ласково и с достоинством принимать у себя в Глухове, в гетманском помещении, высоких гостей, к