Правда, эта великая мысль получила неудачное применение, потому что разрешилась основанием «воспитательных домов» в Москве и Петербурге, а равно открытием Смольного и других институтов, посредством коих надеялись создать «новую породу или новых отцов и матерей», однако в основании самой идеи лежала глубокая истина. Действительно, институты, особенно Смольный, дали нам новое поколение русских женщин, но, как мы увидим ниже, не таких, каких, конечно, разумела Екатерина.
Уже в 1766 году Екатерину занимал один из важнейших во всей истории русского народа вопросов – это вопрос о наделении землей крестьян, и она поставила на очередь этот исторический вопрос, получивший разрешение только через сто лет после того, как над ним задумывалась Екатерина. По ее предложению, основанное тогда Вольное экономическое общество поставило для разрешения такой вопрос: «Полезнее для государства, чтобы крестьянин имел собственные земли или владел бы только движимостью, и до какой степени для пользы государства простираться должна сия собственность».
И при Петре, и при преемниках его, а еще более в допетровские времена русская земля страдала от неопределенности земельных прав владельцев, от неизвестности, кому что принадлежит, от невообразимой чресполосности владений, – и вот Елизавета Петровна задумала исправить этот капитальный государственный недостаток, предприняв генеральное межевание всего государства. Екатерина, как продолжительница и исполнительница того, что задумано и начато было Елизаветой, продолжала и в данном случае начатое Елизаветой дело, и вот Россия до сих пор основывает свои земельные права на основании добытых генеральным межеванием результатов.
Около десяти лет Екатерина неутомимо работает над улучшением внутреннего государственного строя, принимает личное и непосредственное участие в этой сложной работе, дает инициативу и направление коллективным работам Сената и разных комиссий, пишет проекты, поощряет всякую выдающуюся умственную силу и в самый разгар этой деятельности выступает с капитальным своим произведением, прославившим ее имя во всей Европе, – с «Наказом комиссии нового уложения». Цель этого обширно задуманного дела – создать для России новые, сообразные с условиями жизни законы посредством выборных представителей от всей русской земли. «Наказ» выражал собою как бы программу и руководство для депутатов, которые должны были съехаться в Москву со всех концов государства и выражать собою представительство всех сословий, всех состояний и всех местностей с их разнородным населением.
Много замечательных истин рассеяно в «Наказе» – истин важных собственно потому, что в них выражался личный взгляд Екатерины на многие государственные и общественные вопросы.
Во вступлении к «Наказу» Екатерина ставит следующие слова: «Господи Боже мой! Вонми ми и вразуми мя, да творю суд людем твоим по закону святому твоему судити в правду».
Трудно и неудобно было бы передать в кратком биографическом очерке все богатство содержания «Наказа»; но мы позволяем себе остановиться на некоторых положениях, которые должны остаться памятником личного отношения Екатерины к той или другой высказываемой ею истине.
Оригинальную мысль она высказывает о свободе в государстве, о «вольности», как тогда выражались.
«В государстве, – говорит Екатерина, – то есть в собрании людей, обществом живущих, где есть законы, вольность не может состоять ни в чем ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и чтоб не быть принужденному делать то, чего хотеть не должно».
Относительно наказаний за преступления императрица горячо высказывается против жестокости существующих тогда мер наказаний, против смертных казней и против пыток. «Искусство поучает нас, – говорит она, – что в тех странах, где кроткие наказания, сердце граждан оными столько же поражается, как в других местах жестокими». В другом месте она выражает эту мысль так: «Ежели найдется страна, где люди инако не воздерживаются от пороков, как только суровыми казнями, ведайте, что сие проистекает от насильства правления, которое установило сии казни за малыя погрешности», то есть что сами наказания и их неумеренность деморализуют общество и чем суровее наказания, тем развращеннее становится общество и тем нечувствительнее становится оно к самой жестокости.
Собственно о пытках императрица выражается еще определеннее и абсолютно осуждает их даже в самом принципе. «Употребление пытки, – по ее словам, – противно здравому естественному рассуждению: само человечество вопиет против оные и требует, чтобы она была вовсе уничтожена».
Обширный «Наказ» свой императрица заключает следующей речью: «Хорошее мнение о славе и власти царя могло бы умножить силы державы его; но хорошее мнение о его правосудии равным образом умножает оные. Все сие не может понравиться ласкателям, которые по все дни всем земным обладателям говорят, что народы их для них сотворены. Однако ж мы думаем и за славу себе вменяем сказать, что мы сотворены для нашего народа, а по сей причине мы обязаны говорить о вещах так, как они быть должны. Ибо Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какий народ более справедлив (juste – во французском тексте „Наказа“, так как он явился разом на двух языках) и, следовательно, более процветающим (heureux) на земле, намерение законов наших было бы не исполнено: несчастие, до которого я дожить не желаю!»
В то время, когда, согласно этому «Наказу», в Москву собирались со всех концов России депутаты для составления нового уложения, императрица предприняла новое путешествие по своему обширному царству и за этот раз вознамерилась ознакомиться с верхним и средним положением, чтобы лично ознакомиться с экономическим положением страны и с жизнью ее населения. После Петра и Елизаветы она была первая царственная особа, которая личное ознакомление с народной жизнью считала необходимым вспомоществованием в деле управления страной.
2 мая 1767 года императрица отправилась из Твери по Волге в сопровождении немногочисленной свиты, к которой принадлежали братья Орловы, Чернышевы, Бибиков, Елагин и некоторые придворные чины. Екатерина плыла по Волге на богато отделанной галере «Тверь» и посетила почти все старые русские города, с которыми соединялись важнейшие исторические воспоминания. Прежде всего государыня посетила Углич, место детских игр и смерти последнего сына Грозного, несчастного царевича Димитрия. Затем проследовала до Ярославля, где к свите ее присоединились многие чужестранные министры. В Костроме Екатерина осматривала Ипатьевский монастырь, где под надзором матери рос когда-то царственный отрок, первый русский царь из дома Романовых. За Костромой следовал Нижний, родина прославленного в истории нижегородского «говядаря» Козьмы Миныча Сухорукова. За Нижним – Казань, где когда-то полегло немало русских голов при взятии этого города Грозным.
По всей Волге Екатерину встречал народ, сходившийся из самых отдаленных от Волги местностей, чтобы только взглянуть на императрицу, имя которой с каждым годом становилось популярнее.
Знакомясь во время этого пути с нуждами населения, императрица не прерывала своих занятий государственными делами и в то же время досуги свои посвящала как переписке с приближенными к ней, но отсутствующими особами, так и специально литературе. Во время этого продолжительного путешествия она занималась переводом на русский язык «Велизария», известного сочинения Мармонтеля, разделив этот труд между некоторыми лицами своей свиты. Так как раздел этого труда произведен был по жребию, то лично императрице досталась девятая глава «Велизария», где говорится о заблуждениях верховной власти.
Насколько либерален был взгляд императрицы в первое время своего царствования на литературное дело, видно из того, что «Велизарий» был напечатан ею в следующем году и посвящен тверскому епископу Гавриилу, почти в то самое время, когда сочинение это, по приговору Сорбонны и парижского архиепископа, в Париже осуждено было на сожжение.
Что в продолжение своего путешествия Екатерина входила в нужды и непосредственно изучала города и местности, через которые проезжала, видно из писем ее к Никите Ивановичу Панину, писанных императрицей с дороги.
Из Симбирска, например, она писала ему: «Никита Иванович! Письмо ваше от 3-го числа я сего утра получила, из которого я усмотрела, что сын мой, слава Богу, здоров; на будущей неделе неотменно с вами буду. Я завтра к вечеру отселе еду. Гр. Гр. Орлов отложил свою поездку в Саратов, а вместо его брат его и советники опекунства поехали. Здесь такой жар, что не знаешь куда деваться, город же самый скаредный, и все домы, кроме того, в котором я стою, в конфискации, и так мой город у меня же; я не очень знаю, схоже ли это с здравым рассуждением, и не полезнее ли повернуть людям их дома, нежели сии лучинки иметь в странной собственности, из которой ни коронные деньги, ни люди не сохранены в целости. Я теперь здесь упражняюсь сыскать способы, чтобы деньги были возвращены, дома попусту не сгнили и люди не приведены были вовсе в истребление, а недоимки по соли и вину только сто семь тысяч рублей, к чему послужили как кража, так и разныя несчастныя приключения».
Через пять дней (12 июня 1767 года) Екатерина пишет уже из Мурома: «Я на досуге сделаю вам короткое описание того, что приметила дорогой. Где чернозем и лучшие произращения, как то симбирская провинция и половина алатырской, там люди ленивы, и верст по пятнадцати пусты, не населены, а земли не разработаны. От Алатыря до Арзамаса и от сего места до Муромских лесов пяди земли нет, коя бы не была разработана, и хлеб лучше нежели в первых сих местах и, en dépit du misérable abbé Ziot[16], нигде голоду нет, и истинно везде хлеба прошлогоднего не молоченного мало есть ли скажу вдвое противу того, что съесть могут в один год, не продают же, страшась двухлетнего неурожая; по городам же рубли по три четверть, а по деревням везде излишество; мужики же говорят: „Ныне на все Бог дал цену; хлеб дорог, и лошади дороги, и все дорого“, и за то Богу благодарят, у пахотных солдат особливо, в хижинах живут, а скирдов с хлебом бессчетное множество».