Матрена Монс недолго, однако, оставалась в родительском доме, в котором так часто видела молодого русского царя. Когда Петр стал оказывать видимое внимание к их семейству, Матрена была просватана за одного из отличенных царем слуг, за Федора Николаевича Балка, который в 1699 году был уже полковым командиром и потом все более и более поднимался по служебной лестнице.
Таким образом, сестры должны были разлучиться хотя ненадолго, и Матрена Балк стала называться Матреной Ивановной Балк или «Балкшею».
Хотя о последовавшем за этим периоде жизни Матрены Балк и сохранилось немало известий, но события жизни ее были не столь рельефны до рокового 1724 года, чтобы оставить заметный след в истории.
Превратная судьба ее младшей сестры – любовь царя, потом грозная его «сиверка» вследствие тайной дружбы девушки с саксонским посланником Кенигсеком, затем освобождение опальной девушки из-под трехлетнего домашнего ареста – все это непосредственно отражалось и на судьбе Матрены Балк.
Когда Петр обнаружил, что любимая им девушка тайно переписывается с Кенигсеком, он велел арестовать ее, но не одну: с ней арестована была и сестра Матрена, способствовавшая, как полагают, тайным сношениям Анны с Кенигсеком.
Мы видели, что три года лежала царская опала на провинившихся сестрах: три года они изнывали взаперти, прибегали к колдовству, ко всем таинственным силам, чтоб воротить к себе милость обиженного царя, и только в 1706 году были освобождены из-под ареста.
Муж Матрены Балк состоял в это время в должности коменданта вновь завоеванного Дерпта, и Матрена Ивановна, по освобождении из-под ареста, отправилась на житье к мужу. Там она пробыла до 1710 года, а потом царь, пожаловав Балка бригадиром, назначил его комендантом крепости Эльбинга, где они и находились до 1714 года.
От этого времени сохранились письма Матрены к брату Виллиму о сестре Анне, когда, покинутая Петром и потерявшая мужа, баронесса Кейзерлинг уже томилась в чахотке и хлопотала о том, чтоб не расхищено было имение ее покойного мужа.
«Прошу тебя, – пишет Матрена в одном из этих писем брату, – делай все в пользу Анны, не упускай время. Один Бог знает, как больно слышать упреки матушки, что мы не соблюдаем интересов нашей сестры».
Так горячо все они любили свою Анну, которая действительно, должно быть, стоила такого горячего чувства со стороны всех, кто ее знал, не исключая и вечно занятого царя-работника.
«Если не лучше будут действовать в деле любезной нашей сестры, – пишет Матрена в другом письме к брату, – то маршал Кейзерлинг достигнет своей цели и присвоит себе вещи покойного мужа Анны. Видно, ты не очень-то заботишься о данном тебе поручении, за что и будешь отвечать перед нашей сестрой».
Везде эта сестра, эта общая любимица Анна – на первом плане.
Около этого времени или несколько раньше (осенью 1711 года) счастливая, а как оказалось потом, роковая судьба свела Матрену Балк с будущей императрицей Екатериной Алексеевной, которая вытесняла уже из сердца царя сестру Матрены, «любезную Аннушку».
Когда Матрена находилась с мужем в Эльбинге, туда приехала Екатерина Алексеевна, и государь писал между прочим мужу Матрены: «Отпустил я жену свою в Эльбинг, к вам – и что ей понадобится денег на покупку какой мелочи, дайте из собранных у вас денег».
Расторопная и сметливая Балк скоро умела снискать расположение Екатерины до такой степени, что даже государь, может быть в угоду своей супруге, забыл свою опалу на нее и на ее недавно овдовевшую сестру и показывал ей все знаки царского внимания. «Отпиши ко мне, – писал между прочим Петр Екатерине Алексеевне в августе 1712 года, – к которому времени родит Матрена, чтоб мне поспеть».
Через два месяца Петр, приказывая очистить Эльбинг от войск, велит позаботиться, чтобы Матрена была бережно вывезена из крепости вперед ее обозами. Видно, что Петр не забывал того времени, когда знал Матрену еще девушкой в Кукуй-городке и был счастлив там своей первой привязанностью.
Все эти знаки царского внимания дали Матрене Ивановне надежду на лучшие времена, и она стала рваться из Эльбинга в Россию, ко двору, поближе к тому светлому центру, из которого исторгло их несчастье сестры Анны.
Около этого времени и брат ее Виллим уже далеко поднялся в гору. К нему-то она теперь шлет письмо за письмом, чтоб через влиятельных особ он вывел ее из далекого Эльбинга, чтоб у царя выхлопотал ей с мужем перевод по крайней мере в Або. «Здесь же все очень дорого, – говорит она, – а муж полтора года не получает жалованье, и мы проживаемся; к тому же мой бедный муж так болен, что я опасаюсь за его жизнь».
Мало того, практическая Матрена не забывает выдвигать вперед и своего сына Петра, который уже был взрослым молодым человеком.
«Прошу вас, – пишет она брату, – пожалуйста, сделайте, чтоб сын мой Петр у царя доброю оказиею был, понеже лучше, чтоб он у вас был. Я надеюсь, что он вскоре у вас будет, понеже муж мой пошлет его с делами в Санкт-Петербург».
Скоро – как нам уже известно – умерла их общая любимица, сестра Анна.
Но это семейное горе умерялось другим счастьем: брат Виллим шел в гору так быстро, что у всякого на его месте должна была закружиться голова, – и действительно, голова закружилась не только у красавца Виллима, но и у его умной сестры Матрены.
В 1716 году Виллим Монс из «генеральс-адъютантов» царя произведен был в камер-юнкеры ко двору царицы. Это была особая милость и царя, и царицы: Виллим становится всесильным временщиком даже при таком всезнающем и всевидящем царе, каков был Петр.
«Я от сердца обрадовалась, – писала по этому поводу сметливая Матрена к брату, – что вы, любезный мой брат, слава богу, в добром здравии – Боже помози вам и впредь! А вы ко мне пишите – что то к счастию или несчастию. Бог вас сохранит от всякого несчастия».
Да, это было и к громадному счастью, и к еще более громадному несчастью и Виллима, и Матрены.
Матрена Ивановна достигла своих стремлений – она опять при дворе. Счастье широко им улыбнулось, только счастья этого уже не разделяла их бедная Анна, лежавшая уже в сырой земле и утратившая тот прелестный образ, которым так многие когда-то любовались.
Брат Матрены стал общим любимцем при дворе. В него влюблялись все фрейлины и другие важные девицы и дамы, а Матрена охотно становилась посредницей между влюбленными. Через ее руки шли любовные записки, признания – и все это после обнаружилось, а обнаруженное стало потом достоянием архивов и истории.
Но этого мало. Брат Матрены скоро стал буквально заправлять русской землей, а за ним поднималась и Матрена, так что перед братом и сестрой преклонялось все: князь Андрей Вяземский, Иван Шувалов, отец будущего временщика Елизаветы Петровны, князь Александр Черкасский, Артемий Волынский, эта крупная личность того времени, Алексей Бестужев-Рюмин, Петр Бестужев-Рюмин, Матвей Олсуфьев, Иоганн Эрнест Бирон, будущий грозный временщик другого царствования, Лесток – опять тоже будущий временщик, Гагарин, Михаил Головкин, посол в Берлине, князь Алексей Григорьевич Долгорукий, Лев Измайлов, посол в Китае, Семен Нарышкин, князь Одоевский, князь Никита Трубецкой, Владимир Шереметев, князь Сергей Юсупов – вся эта знать в десятках и сотнях то просительных, то поздравительных, то ласкательных и заискивающих писем спешила расточать свою любезность перед блестящим светилом двора, повергать к его ногам и к ногам его сестры Матрены Ивановны свои просьбы, челобитья и так далее и так далее – все это патенты на историческое бессмертие, и все это теперь покоится в архивах на полках, ждет будущих историков.
Вся эта масса патентов на бессмертие раскрылась тогда же, когда всесильный брат и сестра его были арестованы и бумаги их разбросаны были самим Петром в Тайной канцелярии.
И брат, и сестра обвинены были в крупном, поголовном взяточничестве. Было за ними и другое, тайное преступление, о котором история может только догадываться, потому что Петр своей рукой закрыл это преступление от взоров истории…
Не касаясь деяний Виллима Монса, мы укажем только на несколько случаев лихоимства Матрены Балк, что и послужило открытым предлогом для суда над нею.
Петр Салтыков дарит ей возок, и вот Матрена Ивановна, зная, как силен брат ее у императрицы, пишет ему: «Любезный братец! Петр Салтыков посылает к тебе своего слугу и просит ради бога похлопотать об его имении: его туда не пускают. Сделай, пожалуйста, все, что только возможно, потому что старая императрица (царица Прасковья) хочет взять имение себе, и Олсуфьев посылал уже туда своих приказчиков, чтоб силой завладеть имением Салтыкова».
Князь Алексей Долгорукий дает ей тоже хорошую взятку – коляску да шестерку лошадей, – и Матрена Ивановна снова пишет брату: «Князь Алексей Григорьевич Долгорукой меня просил, чтобы я к тебе написала о нем и просила бы тебя не оставить его и помочь ему в его делах… Прошу, любезный братец, помоги ему: он совершенно на тебя полагается».
Другие князья Долгорукие, князь Федор, княгиня Анна, а также жена Василия Лукича Долгорукова, княгиня Черкасская, Строганов, Шафиров, княгиня Анна Голицына – все это дарит Матрену съестными припасами, кофеем, опахалами, атласом китайским, балбереком; даже царевны Прасковья Ивановна, Анна Ивановна и сама царица Прасковья дарят ей кто пятьдесят рублей, кто двести червонных.
Прослужив полтрети года (1717–1718) гофмейстериною при дворе Екатерины Ивановны, герцогини мекленбургской, и попав потом ко двору Екатерины Алексеевны, Матрена Балк жаловалась, что «одолжилась на этой службе многими долгами», и потому просила государыню пожаловать ей – в уезде Кексгольмском «питерский погост», да в Козельском уезде три села с приселками и деревнями и со всеми угодьями, да в Дерптском уезде одну мызу, да несколько деревень в Украине, оставшихся после полковника Перекрестова.
Лет восемь продолжалось это темное царствование под русской землей сестры и брата, которых власть из честных простых немцев низвела на такую степень гражданской деморализации, до которой трудно человеку принизиться, не ослепнув окончательно от блеска опьяняющей и одуряющей славы и власти.