А как, как закуришь, если она редко бывала одна?
Никто, кроме Михаила Сергеевича (даже Ира, дочь), никто не знал, что она курит.
Госсекретарь Америки Шульц, обаятельный еврей с немецкой фамилией, заявил недавно, что Михаил Сергеевич сделал Соединенным Штатам такие уступки по ракетам, о которых в Вашингтоне и мечтать не могли.
Пардон: это плохо или хорошо?
Михаил Сергеевич сделал своей стране, Советскому Союзу, «пластическую операцию»: лицо монстра вдруг стало почти что человеческим лицом. Это сейчас все признают! – Но Пентагон и Белый дом предатели. Михаил Сергеевич прав, конечно: это они финансируют ельцинскую кампанию.
Откуда у демократов столько долларов?
Ельцин месяц на специально выделенном самолете летал по Америке. Ельцин что? сам платил за этот самолет, что ли? А визит вроде как частный, между прочим, – на «смотрины» этот пельмень ездил, гарантии давал…
Михаил Сергеевич хотел мира. И хочет.
А Шульц, свинья, пишет, что Горбачеву просто хотелось им понравиться… – вот он, уровень секретаря Госдепа!
Нервы, нервы… разгулялись, разлетелись во все стороны, выворачивают душу…
Раиса Максимовна могла бы связаться с Горбачевым в любую минуту, прямо сейчас.
Могла, но не желала. Пусть он сам позвонит, сам!
Есть, бывают в истории такие ситуации, когда Президент, если он действительно лидер, действительно Президент, должен уметь убивать людей.
Причем безжалостно.
Вон Буш, уважаемый человек, и Барбара, его жена, такая приятная, а что он устроил в Багдаде Саддаму! Тысячу детей заживо спалил в бомбоубежище. Одна женщина (Раиса Максимовна видела фотографию) потеряла здесь, под бомбами, всех своих детей, всех: двенадцать человек.
«Точечный удар», как говорят американцы.
По детям?
Кто-нибудь вздрогнул, а? Иран, Пакистан, Саудовская Аравия?
Подумаешь, тысяча детей…
Михаил Сергеевич всегда был исключением. Был и будет. В Советском Союзе Горбачев вообще исключение. Демократами не рождаются, демократами становятся. Шестидесятник! А Россия, выходит, не умеет без гражданской войны. Слишком много народов, и все они обижены друг другом. Иными словами, эти люди – жертвы свободы, которая на них сейчас свалилась? Так получается? А Михаил Сергеевич – жертва их и своей свободы?
Был бы он убийцей, как Крючков, значит, не был бы жертвой? Но Михаил Сергеевич не умеет стрелять? Он же не человек войны! В Баку Михаил Сергеевич и его соратники (Бакатин, Язов, Бобков и Примаков) залили весь город кровью, спасали в Азербайджане советскую власть. Дурака Везирова с крыши Дома правительства вывезли на вертолете. Пришел Аяз Муталибов, все утихло. По пять раз в день Михаил Сергеевич лично связывался с Примаковым, с Язовым, их кабинеты, точнее – командные пункты, находились в Штабе Закавказского военного округа, Язов сидел в кабинете генерал-полковника Зайцева.
Да, убили людей. Много людей. Зато сохранили советскую власть. Хорошо, Михаил Сергеевич никогда больше не приедет в Баку. И в Тбилиси. И черт с ними! Зато все успокоилось, так?
А в этом году – ерунда. Михаил Сергеевич не выдержал, послал «Альфу» в Прибалтику. Разобраться с «Саюдисом». Но кто-то вдруг (кто?) сбил его с толку. «Альфа» захватывает телецентр, а Михаил Сергеевич почему-то отзывает «Альфу» в Москву и даже (Раиса Максимовна сама слышала) заказывает самолет, чтобы немедленно лететь в Прибалтику, извиняться перед населением за трупы…
Крючков, слава богу, отговорил…
Это же опасно: Прибалтика. Очень опасно. Разве можно так рисковать собой?
Раиса Максимовна давно поняла: Советский Союз – это такая страна, в которой нельзя, просто глупо быть первым.
Есть такие страны (их много, на самом деле), где нельзя быть первым, нельзя вырываться вперед.
Зачем?
Настоящие первые люди в СССР – всегда вторые… Они не выходят из тени, ибо выходить из тени – самоубийство. В России слишком много от Азии, гораздо больше, чем от Европы. Хорошим Президентом в Советском Союзе может быть только тот человек, кто по своим личным качествам выше и сильнее, именно сильнее, чем весь СССР, весь целиком!
Таким человеком был, похоже, Сталин. Это ведь не человек. Это океан.
Океан может быть плохим или хорошим?
Таким человеком, судя по всему, был и Ленин, но Ленин быстро надорвался, сказались, конечно, все его обидные болезни – рассыпался в маразме.
Так что, Сталин нужен? Иосиф Виссарионович? Подождите, будет вам и Сталин, дайте срок…
Страна, которая не может жить без кнута? Сразу работать перестает, сразу: страна, где единственная движущая сила – страх?
Страшно. Тогда кто такие «мы»?
Раиса Максимовна хорошо помнила тот вечер: она лежала здесь же, в ЦКБ, в этой же палате. И до пропасти – ровно полшага.
– Раиса Максимовна… – майор Копылова, начальник ее охраны, была женщиной (бойцом) неопределенного возраста. В «девятке» давно, еще с андроповских времен служили женщины, но в охране первых лиц страны они появились всего год назад.
Такой «стиль» подсказали Андропову американцы: женщине с женщиной легче найти общий язык.
– Раиса Максимовна, просили передать: Михаил Сергеевич будет через пятнадцать минут.
– Хорошо, Анюта…
Едет! Раиса Максимовна отбросила в сторону томик Боратынского, она очень любила Боратынского, посмотрела на часы.
«Едет! А он ужинал?»
Они уже давно не спали вместе: когда Раиса Максимовна строила дачу в Форосе, она сама, своей рукой определила им с Михаилом Сергеевичем разные спальни. И попасть в них, в эти спальни, можно было только через разные этажи: в спальню Горбачева через главный вход, а в спальню Раисы Максимовны – через другой этаж, с улицы…
– Анюта, ужин Михаилу Сергеевичу! Любые овощи, салаты, рюмку «Арарата». Горячее он закажет сам!
Соскучился… Любовь, если это любовь, видна по сто раз на дню!..
«Как я сегодня? Быстро, быстро, где черное платье?»
– Анюта, переодеться!
На самом деле Раиса Максимовна всегда, не только здесь, в Москве, но и в прежние годы ощущала в себе некое государственное начало. Она считала, что может понять каждого человека и каждый человек готов доверить ей свои тайны. По сути, первая леди всю жизнь тяготела к клубной работе; таким клубом для нее стала вся страна.
– Застегни…
На ней было красивое черное платье.
«Надо что-то яркое сюда, на грудь…»
Когда Михаил Сергеевич направлялся – с визитами – за границу, в делегации всегда были писатели, актеры, музыканты. Планировалась поездка в Японию, в список включили девушку, которая голой, даже без трусов, снималась в «Маленькой Вере». «Или я, или она, – возмутилась Раиса Максимовна. – Стриптиза в самолете не хватало!» Так Ревенко, помощник Горбачева, даже обиделся! «Девочка эта, – говорит, – Наталья Негода, не актриса, она больше чем актриса, она – сексуальный символ перестройки!»
Россия – это такая страна, где все мгновенно переходит в собственную противоположность. Неужели демократия закончится фашизмом?
Каждый человек, впрочем, может прийти в себя, если чуть-чуть подождать.
Порывисто, не раздеваясь, вошел Горбачев.
– Ну, здравствуй!
«Выглядит замечательно», – подумала Раиса Максимовна.
– Здравствуй, Михаил Сергеевич, – она протянула к нему руки, – здравствуй! У нас все в порядке? – Как всегда! – ответил Горбачев.
Майор Копылова вышла из комнаты.
– Ну, как ты?
– Потом, все потом… – она быстро стянула с него пальто, – мой руки и садись за стол!
Горбачев ловко выдернул руки из рукавов, кинул пальто па пол и вдруг поцеловал ее в губы.
– Слушай, а что здесь-то? Поедем куда-нибудь? Поужинаем как люди?
Она улыбнулась:
– Ты, Миша, приглашаешь меня в ресторан?
– Ну… – Горбачев засмеялся. – Давай умчимся на дачу, утром тебя привезут – без проблем!
– Мой руки, – она нагнулась и подняла пальто. – Пожалуйста!
– Между прочим, уважаемая Раиса Максимовна, мы не виделись шесть дней.
– Да, я ждала…
– Мне было не до любви.
– Не злись…
– Нет-нет, я не злюсь, что ты!
За тридцать восемь лет, проведенных вместе, Горбачев так и не нашел для Раисы Максимовны ни одного интимного имени или словечка. Ласкаться друг к другу в этой семье было не принято.
Иногда, редко, он звал ее Захарка. Давным-давно, в студенческие годы, они были в Третьяковской галерее, где Раиса Максимовна буквально влюбилась в картину Венецианова – «Захарка». Горбачеву казалось, что именно в этот день их любовь стала настоящей страстью. Стол накрыли в соседней комнате. Здесь же по стойке смирно застыл официант – в «бабочке» и с салфеткой на согнутой руке.
– Хорошо живете, – бросил Горбачев, увидев бутылку «Арарата».
Официант пододвинул кресло Горбачеву и только после этого помог сесть Раисе Максимовне.
– Салат Михаилу Сергеевичу!
– Погоди, а огурчики соленые есть? Чтоб из бочки?
– Сейчас выясню, – официант наклонил голову и ловко поднял бутылку коньяка. – Вы позволите, товарищ Президент?
Горбачев кивнул.
– Я, Михаил Сергеевич, хочу показать тебе одно письмо, – тихо начала Раиса Максимовна. – Из Бахчисарая. Сегодня передали из Фонда культуры. – Помнишь, бахчисарайский фонтан? Представь, его больше нет.
– А куда он делся? – Горбачев поднял рюмку. – Сперли, что ли?
В бокал первой леди официант налил немного красного вина.
– Там, Михаил Сергеевич, перебои с водой, – пояснила Раиса Максимовна. – Фонтан есть. Нет воды.
– Погоди, это тот фонтан, где Гоголь плакал?
– Ой, там все плакали, Михаил Сергеевич. Иностранцы тоже: «Фонтан любви, фонтан живой, принес я в дар тебе две розы…»
– У них что, у бл…ей этих, воды на слезы не хватает?! – возмутился Горбачев. – Ты сделай так… – Горбачев внимательно посмотрел на официанта. – Найди начальника моей охраны, пусть Губенко, министр культуры, проверит эти факты и включит воду. Понял? Про огурцы не забудь.
– Вы свободны, – кивнула Раиса Максимовна.