Обращаясь к прислуге, она не говорила, а как бы цедила слова.
Официант вышел.
– Ну, давай!
– За тебя, родной. Возьми салат.
Горбачев мгновенно опрокинул рюмку.
– Салат, говоришь…
Раиса Максимовна чуть-чуть пригубила вино:
– Ну, как «дурдом»?
Так Раиса Максимовна называла съезд и депутатов.
– Что этот? Неуклюжий?
Имя «Ельцин» в их семье не произносилось. Она нашла другие слова: «неуклюжий лидер».
Горбачев запихивал в себя салат. Он всегда ел неряшливо, крошки летели в разные стороны, а куски капусты, которую он не успевал проглотить, падали обратно в тарелку.
– Шапошников, стервец, подвел. Предал Шапошников.
– И он тоже?..
– Да!
– Ты посмотри, все, все… предают! Черняев книгу написал про Форос. «Известия» опубликовали. Пишет, что я Болдину доверяла самое интимное…
– Что доверяла?
– У Черняева спроси.
– Анатолий… эх! – Горбачев махнул рукой; говорить с набитым ртом ему было не совсем удобно.
– Яковлев Александр Николаевич интервью за интервью дает. Одно хуже другого… – она взяла свежий номер «Московского комсомольца». – «Чтобы представить себе масштаб влияния Раисы Максимовны, скажу только одно. Болдин, если хотел сказать мне что-то о ней, о тех решениях, к которым она подталкивает Горбачева, выводил меня во двор Кремля и говорил шепотом на ухо…»
Ну как?
– Смешно! – махнул рукой Горбачев. Он взял бутылку и сам себе налил рюмку.
– А Шеварднадзе…
– …Эдик – да, – кивнул Горбачев, не давая ей говорить. – Окончательно раскрылся. Болен самолюбием. Спорить бесполезно и бессмысленно. И сам, между прочим, рвется в Президенты, в Кремль. Яковлев тщеславен, как баба. Открыто предать не может, но ищет пути, как бы к Ельцину сбежать. – Я, короче, неплохую комбинацию разработал. С военным руководством. Только Шапошников, вижу, не готов. Тогда мы с Вадимом Бакатиным быстро отыграли назад. Но пришлось с царьком нашим… с Горохом… встретиться.
– Когда?
– Сегодня. И масштабно поговорили. Загрузил его контраргументами. Вроде бы поддается. И в целом был нормальный разговор. Твое здоровье, – Горбачев опять налил сам себе. – Как, скажи, твое здоровье?
– Скажу, скажу, не спеши; интрига, значит, не получилась?
Она вдруг взглянула на Горбачева так, будто сейчас, в эту минуту, решалась ее судьба.
Горбачев отодвинул салат:
– А интриги нет. Я прощупывал. Надо вылезать, а я пока не знаю как. В общих чертах план есть, хотя мы все еще, тут я согласен, продолжаем сейчас то, чего уже много наделали. Ельцин изнурен, стратегически изнурен. От него все чего-то ждут, а он тоже не знает, что делать, вот пьет по-черному А бурбулисы все время подбрасывают ему подозрения, у них в руках Ельцин – как ручная граната.
– Ты что-то задумал, Миша? – насторожилась Раиса Максимовна.
– Сейчас скажу, – Горбачев оглянулся на дверь. – Включи музыку. Лучше – телевизор.
Раиса Максимовна чуть помедлила, но поднялась, включила радио и села поближе к Горбачеву.
– Так что ты задумал? Я слушаю.
– Все просто, Захарка, – улыбнулся Горбачев. – Сколько можно следить за настроениями общества? Каждый день? Всю жизнь? Знаешь, надоело, – он махнул рукой и снова принялся за салат. – Сейчас выходим на Союзный договор. Конфедерация республик: кто подпишет, тот и подпишет, мне какая разница, я ж все равно Президент. Если больше двух – я Президент! И не ждать Россию! Потом подойдет. Главное, чтоб нас больше двух. Остальных подтянем. Нурсултан подпишет, Каримов, киргизы и туркмены подпишут (они что угодно подпишут), Тер-Петросян подпишет, они ж христиане, а вокруг – мусульманский мир, – то есть договор не пойдет под откос!
Раиса Максимовна заботливо подкладывала ему в тарелку листики салата, но Горбачев был так увлечен, что ничего не замечал.
– Гамсахурдиа – заставим, – доказывал он. – Вадим творит, он там конкретно, случай был, предал кого-то, с тех пор на «подписке», поэтому проблема у нас – только Россия.
– А Украина? – улыбнулась Раиса Максимовна.
– Погоди, погоди с Украиной… – этот народец никогда сам с собой не разберется, из Сечи вышли, очень жестокие, это я тебе как бывший хохол говорю, – Снегур сегодня на Госсовете решил нам впаять: Президента страны не то выбирают, не то назначают парламенты суверенных государств. Тут уж я вконец разозлился! Быть куклой, свадебным генералом, чтоб каждый ноги вытирал о Президента СССР, на это идти нельзя! То есть я прямо сказал о своей приверженности. И я не пойду к кому-то в подручные. Только равноправная основа!
Гляжу на Ельцина: рожу отворотил, но молчит. Уломал все-таки: Президент избирается гражданами всех суверенных государств – членов нового Союза. Как проводить выборы в самих государствах, пусть каждый решает как хочет. Можно через народ, можно через выборщиков… скажем, сто лучших людей… аксакалы или еще кто… выбирают главу собственной республики.
Ельцин дернулся: это хорошо, говорит, через выборщиков, как в Америке. Представляешь?! Наш самородок… уральский… понятия не имеет, как Америка избирает Президента!
Полуслепая Раиса Максимовна слушала его очень внимательно – впивалась в него своим единственным глазом.
– Дальше – пошло-поехало, – горячился Президент. – Ельцин настаивает, чтоб парламент был бы однопалатный. Я круто против. Я ж опять, получается, марионетка! Хорошо, говорю, от Туркменистана будет пятьдесят депутатов и от России – пятьдесят. «Что?! – взревел Ельцин. – Так ты думай, что сейчас выносишь, думай!..»
Сдался. И 29-го – подпишем… Должны подписать!
Новый договор – новое государство. Меняем историю. Но вперед же идем, и в этом нас все поддержат. Запад поддержит. То есть Горбачев – показал и еще покажет!
Он же трус, этот Ельцин, удара не держит. Остается Кравчук, но тут не сложно; Кравчук любит деньги до одури, даже больше, чем баб, хотя бабы у него, особенно девственницы, – смысл жизни!
– Что ты говоришь! – всплеснула руками Раиса Максимовна. – Я и не знала!
Горбачев усмехнулся:
– Не успел в Президенты пробраться – купил себе дачу в Швейцарии. Трубин, прокурор, идет ко мне: Михаил Сергеевич, что будем делать? Звоню Кравчуку: «Ты что, нэзалежный? С ума сошел? Может, у тебя и прописка там есть?»
Он в слезы: «Михаил Сергеич, то ж не дача, то ж хатынка… нызенька-нызенька…»
– Рыбу будешь? – перебила Раиса Максимовна.
– Что рыбу? – не понял Горбачев.
– На горячее.
– А, рыбу… нет. Без рыбы посидим.
– Пятнадцать республик уже не получится, Миша. Прибалтики нет, Прибалтика вон как крутанулась…
– Я не забыл, – усмехнулся Горбачев. – Ладно, – ушли и ушли. Пусть гуляют. Зато Госдеп спокоен и ведет себя хорошо. Бурбулис с лета, чтоб ты знала, строчил меморандумы, как развалить Советский Союз. Варианты просчитывал.
Не знаю, читал ли их Ельцин, но Саня Руцкой одну такую папку мне приволок. Саня у нас государственник, ему ж за них стыдно! Ельцин в «Штерне» говорит: в Ново-Огарево, видите ли, Россия уступила Горбачеву больше, чем нужно! Вот они, бурбулисы его… это они, сволочи, пьяницу нашего на наклонную ставят, причем по сильно скользящей. Но справимся: сейчас Ельцин в Германию едет, посмотрим, как Коль его примет, посмотрим…
Я объясняю, Раиса, – Горбачев встал и прошелся по палате. – Немцы все наши требования выполнили. На территории ГДР запрещено атомное оружие и войска НАТО. Договорились? Намертво. Подписали? Нет. Но скоро подпишем!
Войска ФРГ сокращены в два раза. Было 600 тысяч. Сейчас – 300 с лишним. Успех? Но Ельцина, здесь я разделяю, нельзя недооценивать как опасность. Ельцин – это же сплошное самодурство, он еще не отведал предательства. Схватил власть, погрузился, но если власти у него вдруг поубавится (а мы уж подкрутим), все его бурбулисы ко мне попе гут, выбора-то нет!
Либо ко мне, либо в свой Свердловск, студентам лекции читать…
Горбачев остановился.
– Я не прав? – засомневался он. – Не прав?
В последнее время он все время находился на грани истерики.
Раиса Максимовна смотрела на Горбачева и не верила, похоже, ни одному его слову.
– Значит, что мы имеем? – продолжил Горбачев, не дожидаясь ответа. – Усугубление всех противоречий – раз, – он загнул палец. – Втянулись в дебаты, чтобы отсеять одно от другого, и, откровенно говоря, теряем сейчас время. Дальше: выход на Союзный договор, мы создаем определенное умонастроение и опять будет нормальная, целостная картина – гарантирую!
Тихо вошел официант и застыл у дверей.
– Что вам? – спросила Раиса Максимовна.
– Огурцы сейчас будут, Михаил Сергеевич…
– Ладно, я передумал, – махнул рукой Горбачев.
– Несите, несите! Михаил Сергеевич любит огурцы, – властно сказала Раиса Максимовна.
Первая леди страны была печальна.
– Ты же знаешь, Миша, этот… уральский… никогда не подпишет документ, который нужен Горбачеву. А без России, без Кремля ты никому не нужен… Если нет России, где твой кабинет? В Ташкенте, что ли?
– Знаешь, – Горбачев откинулся на спинку стула, – когда я с ним один на один, он вполне вменяемый…
– Ты так меняешься к нему, Миша… – медленно, цедя слова, произнесла Раиса Максимовна.
– Я не меняюсь, нет! – оживился Горбачев. – Нов плане направленности, в плане видения ближайших перспектив у нас с ним принципиальных различий нет. Пока… нет, – поправился Горбачев. – Но Ельцин неадекватен, это омрачает, Раиса! Позавчера принес на Президентский совет рисунки герба России. Похвалиться хотел. Смотрим: кустарник какой-то. И не поймешь, что напихано, а сверху на кустах орел сидит. При двух головах. На каждой – корона. Двуглавое чудище! «Ну, – Ельцин тычет пальцем в орла, – это кто? на кого похож?» (Намекает, видно, что на него, на Ельцина.) А Стасик Шаталин не выдержал, брякнул: «Урод, господин Президент!»
Горбачев засмеялся.
– Правда такой герб? – всплеснула руками Раиса Максимовна.
– Я им объясняю, – подхватил Горбачев, – глупо искать вкус в дерьме. Эта ж свобода ваша сейчас как дерьмо! Ресурсов нет, денег нет, – я упразднил, Раиса, 80 министерств! 65 тысяч чиновников идут под нож накануне зимы.