После смерти Ленину поставили памятники. Самого похоронили на Красной площади в Мавзолее, где он лежит каждый день. Ленина тщательно охраняют, пускают в Мавзолей только, чтобы посмотреть на него.
Сейчас Ленин почти весь состоит из протеза. Когда на него падает свет, то кажется, что он светится изнутри. Надеюсь, что в будущем его похоронят, как человека. Он лежит как манекен, и все на него смотрят, он тоже человек, как и мы. Пусть же его похоронят, как подобает, а не как манекена».
«Все-таки она трогательная, – подумала Ева. – О мертвом протезе хлопочет…»
На самом деле Алька нравилась Еве все больше и больше.
– А ты знаешь, – допытывалась Ева, – что Ленин в Мавзолее лежит, потому что его заколдовала злая фея? Если Ленина поцеловать – проклятие спадет и СССР вернется?
– Да ну-у?.. – изумлялась Алька.
Она всегда верила тому, что ей говорили…
Сегодня Алька снова (в который раз!) заставила себя ждать. Часа на полтора опоздала, если не больше.
– Плохо выглядишь! – оценила Ева. – С бодуна?
Алька разозлилась:
– С детства.
Она долго снимала сапоги, шубу, плюхнулась в кресло и сразу, с разбега, стала ругать Сергея Иннокентьевича.
– Ненавижу мужиков с усами, но без бороды! Ощущение, будто у тебя чья-то п… во рту…
– Чай, кофе, кокаин? – предложила Ева.
– Ничего не хочу, – зевнула Алька.
Ева добивалась от Альки щенячьей преданности. Не то сбублит, не ровен час! А Альке, понятное дело, осточертел депутатский педокоммунизм: Сергей Иннокентьевич заставлял Альку ходить перед ним в детских трусиках, гольфах и пионерском галстуке на голой груди.
Битва за потенцию Сергея Иннокентьевича напоминала борьбу за выживание в экстремальных условиях!
– Вошь под кумачом! – кричала Алька. – Я «охотница», а не колдунья!
Ева успокаивала, как могла:
– Мы и не такое терпели…
Алька была готова расплакаться.
– Сволочь зюгановская, – рыдала она.
Если бы Алька хоть что-то умела, она бы не стала, наверное, охотницей. Например – писать стихи, сочинять музыку, рисовать! В том-то и дело, что она ничего неумела. Вообще ничего. Ни-че-го-шеньки!
А как жить? На что? Улицу подметать?
Алька очень красиво смотрелась в кресле: эффектные ноги, дорогие колготки в сеточку, дорогой маникюр…
– Девушка, от вас так приятно пахнет… – улыбалась Ева. – Что вы пили сегодня?.. Виски? Коктейль?..
Излив душу, Алька чуть-чуть успокоилась:
– Подкалываешь?
Она достала сигарету. Ева не выносила чужой табачный дым и вдруг взорвалась:
– Сидишь, сука? Сигареткой чавкаешь? Что ж, – не обессудь, заинька, волчий билет я тебе все-таки выпишу! Дай срок, нигде ты, заинька, не приткнешься, слово даю! Москва – маленький город. Он тебя принял, он тебя и опустит, во какая жопия тебя ждет!
Чтобы в Москве, овца, свое мнение иметь – надо сильным человеком быть, в чужой дом входить бесшумно! Ты в Москве сейчас для самоудовлетворения. А мне нужно… нам, – поправилась Ева, – чтобы ты, милая, любого мужика за грудки брала и до смерти не выпускала, его хобот – «это не ежик, не уколешься»!
– Ой! – Алька сжалась в комочек, она была хорошей актрисой.
– Что «ой»?
– Не ори… Запью!
– Ты не умеешь, – Ева чуть успокоилась. – Запомни: Москва – это мафия. И ты в Москве живешь только до тех пор, пока у меня хорошее настроение. Захочу-так ни один карась к тебе, прокаженной, не подплывет, получишь, сука, репутацию! СПИД найдем у тебя в последней стадии. Твоя унылая рожа на всех перекрестках висеть будет. Прикинь: Родина-мать с мечом, новый символ борьбы со СПИДом, и ты в горючих слезах: кто поможет Алевтине Веревкиной, несчастной жертве спидоносных измайловских бандитов?
– Дае…сь оно дохлым конем на ипподроме! – зевнула Алька. – Раба из меня лепишь? Правильно, Евик, моя задница – это дорога в рай, чтоб ты понимала, мой секс – от бога, он денег стоит, больших денег, а деньги ты любишь еще больше, чем я…
Ева встала и подошла к креслу-качалке:
– Сидишь?
– Сижу, ага.
– Теперь поднимись.
– По морде врежешь? – Алька сладко, по-детски потянулась и все-таки встала. – За кресло можно держаться? А то свалюсь!
На самом деле Алька очень боялась Еву; время нынче такое – нельзя ни с кем ссориться, тем более – со своими, это просто опасно, главное – из-за чего?!
– Слушай сюда, дитя мое возлюбленное! – кричала Ева. – Никому не позволю поганить клиента! Ты и так только одним подлецам нравишься!
Сергей Иннокентьевич – идиот. Кто спорит? А тебе надо, чтоб он умный был? Я еще Пашу-фейс-контроль подключу… тебя, камбала, ни на одну приличную вечеринку Москвы не пустят! Черная метка от Евы – крест на всех приличных х… столицы! Сергей Иннокентьевич с его стручком… тебе скоро витязем в тигровой шубе покажется, – обе-ещаю! Я, девка, такую тебе жизнь организую, ты будешь мечтать о Сергее Иннокентьевиче, как чумазые дети Арала мечтают о мороженом!
Ева еще долго носилась по комнате и что-то кричала.
– Кольнулась, да? – заботливо спросила Алька. – Прет тебя прям, как пьяного Ельцина!
Вообще-то Ева старалась не нервничать, берегла свое здоровье, боролась с щитовидкой, принимала йод, долго спала, часов по десять-одиннадцать, ибо высыпаться – необходимо.
Хочешь хорошо выглядеть? Значит, спать, спать, спать. И еще раз спать!
– Да я коммуняке своему, если хочешь, такие ласки смастерю, он у меня задохнется от счастья!
Алька не понимала, почему Ева так вдруг разволновалась, что, собственно, произошло.
– Так вот, малыш, у тебя еще один заказик будет…
– Опять коммунист?., – насторожилась Алька. – Во, блин, партия у них злоеб…чая! Слушай, а правда, что они рабочий класс представляют?
Ева потянулась за портсигаром.
– Правда.
– Да? – удивлялась Алька.
– Да.
– А что ж мы тогда по ресторанам шаримся?
– Ты, подруга, предлагаешь у проходных «точки» де-мать? Там стоять?
Алька затянулась сигаретой.
– Заказ?
– Заказ, – строго сказала Ева.
– И что за павлик?
– У! Этот павлик – всем павликам павлик! – заулыбалась Ева. – Он сейчас в Президенты нацелился. У каждого додика – своя методика! И ты ему, дура, для вдохновенья нужна. Вдохновение – это всегда комплекс мероприятий…
– Кто идет? – Алька вытаращила глаза. – Мой? Заместо Ельцина?..
– Ага.
– Шутишь.
– Уже год как не шучу!
– Во, дела…
– Красавчик. Лет сорок. Народ его любит. И попка у него… такая мягкая! Сама просит наказаний!
– Клево. В Президенты… это клево. А я, блин, первая леди!
– Ну да. Если закадришь малютку.
Пошел дождь, за окном стало темнее.
– Погоди, Жирик… что ли? – обмерла Алька. – А он прикольный, подруга! Не-е… – задумалась она, – если Жирик – я согласная… А у него х… – то есть?
– Что-нибудь точно есть, не сомневайся, – кивнула Ева, – но Жирик – жадный, это все говорят. А наш с ходу заказ оплатил.
– Да?
– Да. Россия – страна несерьезная, Жирик тут надолго. Когда-нибудь тоже подойдет.
– Слушай, – крутилась Алька. – Мож-быть я так и до Борис Николаича доползу? Если уж начинать карьеру, то сразу с папы. Во, блин, денег у кого…
– Не жалуется, я думаю… – Ева нашла все-таки зажигалку и прикурила. – По-моему, бедных там нет.
– Спасибо, мать! Ты мне веру в людей вернула! Я теперь как Дунька с трудоднями. Я хочу, чтоб с романтиком у меня, разорви его душу, была бы сплошная романтика…
Ева рассмеялась:
– Да он секса хочет…
– С секса и начнем!
– И взмолилась золотая рыбка, – Ева подняла голову и мечтательно сложила руки, – почисти аквариум, сволочь! Мы, Алька, если хорошо их сейчас схватим, эта партячейка чертова только у нас отдыхать будет! В сауне. Сауну откроем. Чувствуешь эту силу, малыш? Я, может, в депутаты схожу…
– Ну ты… – Алька кружилась по комнате, – деловая колбаса…
– А что? – Ева схватила очки от солнца и опустила их на нос. – Чем я не Галина Старовойтова?
– Смотришься, балалайка!
– Давай шампуписку жахнем.
– Дав-вай! Давай, подруга!.. За нашего дорогого романтика барона фон Траханберга! Фамилию скажешь?
Алька схватила пустой бокал.
– А я, Евик, грешным делом подумала…
– Головой надо думать! – посоветовала Ева.
Они взглянули друг на друга и расхохотались.
– Я, камбала, тебе профессора подгоню! – обрадовала Ева. – Из самого умного института. Профессор тебя политике научит. Главное, чтобы ты всех врагов России в лицо знала! И ненавидела. Как еврей свинину. Главное, Америку надо ненавидеть, кто ненавидит Америку, тот патриот. А на экзамен, девка, я вместе с тобой пойду. Там, где дядьки… взрослые срут друг на друга по идейному признаку, там всегда ангел нужен. Вот ты и спустишься…
– С небес!
– Ага! Интересно все сейчас получается… Помнишь, фильм был, комсомольцы в поезде Остапа Бендера поймами? Гитаристы там… песни в купе орали… Слушай, – на его чемодан с денежкой они ж как на тротил глядели! Во время было!
– Дураков хватало, – согласилась Алька. – Сейчас больше. Там еще папик лысый… телку в ресторан водил?
– Киса Воробьянинов, – кивнула Ева. – Только если ьакие, как Киса, стучали в дверь к девочкам ручкой, девочки дверь никогда не открывали: значит, он, сука, без подарка пришел.
– А ты что? Уже мне экзамен устроила? – насторожимся Алька. – Не рано? Делать больше нечего? Слушай, – если бы мужики знали, чем занимаются бабы, когда одни остаются, на них бы сроду никто не женился: факт!
– Ладно, – отрезала Ева, – хватит, Алька, понты колотить! Готовься, короче, к новому счастью. Калым, дорогая, за тебя уже внесен…
20
– Иля, вставай! Началось, сынок…
Ильхам спал в гостиной, на старом протертом диване. Она была в английском духе, эта гостиная, много торшеров, абажуров, но диван стоял всегда у окна, на солнце, плотно придвинутый к шторам.
Ильхам, с его ростом, еле втискивался на этот диван, а ноги он обычно закидывал на подлокотник.