Цель – победить бедность. Раз и навсегда. Перевезти в столицу маму. Если получится, перевезти всех братьев и сестер!
Алиев мечтал быть архитектором. Сохранились его рисунки – «почеркушки», наброски и акварели; в них виден молодой художник, опьяненный колоритом, величием своей страны.
Устроиться где-нибудь с мольбертом в старом городе, изобразить Караван-сарай, Девичью башню (его мечта о любви)… – пыльный, но очень приветливый, яркий… – старый Баку!
Смерть Зарифы Азизовны заставила Гейдара Алиевича вспомнить все, что она говорила ему о Горбачеве…
У Зарифы-ханум был дар видеть людей насквозь.
Зарифа-ханум предупреждала: если Горбачев, как самый молодой Член Политбюро (она же нужна для чего-то, эта молодость), станет Генсеком, он быстро уберет всех, кто хоть в чем-то сильнее его: типичный карьерист, пустомеля, Гришин и Черненко, например, совершенно его не воспринимают, Кунаев – тоже. Зарифа Азизовна хорошо видела людей… – а Гейдар Алиевич махал руками, смеялся, называл жену «антисоветчицей»…
Вдруг – инфаркт. Гейдар Алиевич выжил, хотя Чазов, руководитель «кремлевки», был уверен, что это – его конец.
Едва Алиев пришел в себя после наркоза, как в реанимации появился Чазов.
В Политбюро шутили: клятва Гиппократа появилась уже после того, как Евгений Иванович возглавил Четвертое управление.
Он держал лист бумаги и ручку.
Что принес? – насторожился Алиев. – Это что?
Гейдар Алиевич… – вкрадчиво начал Чазов, – вам бы подписать прошение об отставке… – Чазов говорил с членом Политбюро ЦК КПСС, как начальник с подчиненным, чья судьба уже решена, – состояние у вас неважнецкое, пора бы и отдохнуть… сердечная мышца ослабла, почти не работает, вот он, БАМ, Гейдар Алиевич, вот они, перегрузки… это уже не мышца, а так, оттонка…
Чазов говорил много. Невероятно, но факт: текст заявления Члена Политбюро ЦК КПСС об отставке был уже написан, оставалось только расписаться…
Алиев мгновенно пришел в себя, и наркоз – сразу отступил.
Слушай, Евгений: ты меня лечи, ладно?
А заявленьице надо бы подписать, – не отступал Чазов. – Прямо сейчас. Михаил Сергеевич в курсе, Гейдар Алиевич! Работать вы уже не сможете. Быстро умрете. От перегрузок.
Глаза у Чазова были как два ножа.
Алиев вздрогнул.
– Может быть, Евгений, я хочу умереть за рабочим столом!
Чазов не отступал:
– Гейдар Алиевич, я как врач и как коммунист…
– Вот и лечи меня, если ты… у нас… не только коммунист… Я помру – ты что, рыдать будешь? На моей могиле?
Чазов замер.
– Я вынужден…
– Уходи, Евгений Иванович. Немедленно уходи. Спасибо, что лечил!
Чазов побежал звонить Горбачеву.
С Косыгиным после инфаркта было точно также, один в один… – ну что за люди, а?
Алиев понимал: Михаил Сергеевич («Ты, Гейдар, не помер, значит, пеняй на себя!..») от него не отстанет.
У Гейдара Алиевича всегда были доверительные отношения с Болдиным; работая в «Правде», Болдин несколько раз приезжал в Баку, и Гейдар Алиевич всегда с удовольствием находил время для встречи.
– 85-й, – рассказывал Болдин. – Перед поездкой в Тольятти Горбачев пять раз заставлял всю нашу группу переделывать текст его выступления. И все чем-то недоволен – то тем, то этим. Сам уже не знает, что он хочет.
Садимся в самолет. Зовет: «Давайте мою речь. Еще раз пройдемся».
Читаем – вслух – страницу за страницей. «Да-а, – говорит, – а текст-то с дефектиками. Раиса Максимовна тоже так считает. Говорит – души в тексте нет». Начал править. Надиктовывает стенографисткам новые куски. Логика рассыпается, но спорить с ним уже бессмысленно. Машинистки все быстро перепечатали. Горбачев – на «Автоваз», выходит на трибуну, по бумажке читает начало своей речи, возбуждается (вспоминает, видимо, что в Питере его кто-то недавно назвал «трибуном») и отрывается от текста. Излагает основные мысли, а дальше – тупик. Открывает следующую страницу, но об этом он вроде бы уже сказал. Листает дальше – и об этом он только что говорил…
И – бег по кругу!
…Кто, кто организовал весь этот кошмар на стадионе в Сумгаите, когда отрезанная голова армянского мальчика стала – вдруг – футбольным мячом? Какова истинная роль в карабахских событиях восточного филиала «Бай Прокси»?
В Карабахе появились лозунги: «Ленин, партия, Горбачев. Сталин, Берия, Лигачев!»
Кто придумал? Точнее – подсказал?
Чья поэзия? Кто сочиняет рифмы?
Главный вопрос: почему Горбачев после событий в Сумгаите (именно после Сумгаита) стал так бояться американцев?
Отставка Алиева, и сразу – Карабах.
Совпадение?
Резня в Сумгаите повергла Алиева в ужас. Почти 14 лет Гейдар Алиевич возглавлял Азербайджан. Здесь никогда не было национальной междоусобицы, даже скрытой.
Какая междоусобица, когда вокруг столько пустой земли!
Баку Сумгаит, Степанакерт всегда жили очень дружно, легко… – а что творилось по праздникам на городских стадионах, когда известные азербайджанские певцы по-армянски пели их национальные песни!
Разумеется, после болезни Гейдара Алиевича быстро вывели из состава Политбюро, но он оставался пока членом ЦК, то есть пропуск на Старую площадь у него еще был.
3 марта 1988 года, в 9.00 утра, Алиев без предупреждения, без звонка вошел в приемную Георгия Разумовского, секретаря ЦК.
Пригласил его помощника, коротко сказал, что события в Сумгаите – это начало конца их страны, смертельный удар по Советскому Союзу, поэтому он категорически требует, чтобы секретарь ЦК Разумовский выслушал его доводы: секретариат ЦК должен знать соображения Первого секретаря ЦК КП Азербайджана Алиева («надеюсь, еще не поздно…») о ситуации как в самом Карабахе, так и в соседних районах, где испокон веков живут не только армяне, но и азербайджанцы.
Алиев всегда говорил тихо, у него – хрипловатые, слабые связки, это с детства, но он говорил так убежденно, так горячо и так ярко, что его голос, казалось, был слышен повсюду.
Разумовский растерялся. Он принял Гейдара Алиевича только после консультаций с Горбачевым, ближе к вечеру, к шести.
На пять минут.
Все это время Алиев тихо сидел на стуле в приемной, и никто не предложил дважды Герою Социалистического Труда чашку чая.
Разумовский сразу дал понять Алиеву: Генеральный секретарь ЦК КПСС уверен: события в Сумгаите – это дело рук самого Гейдара Алиева. Вот так! Коротко и глупо.
Как Гейдар Алиевич не двинул секретарю ЦК по его ярко – к меной физиономии, – загадка. Очень хотел, очень – и не смог, не так был воспитан, хотя полагалось бы, конечно, именно так, по губам! – Как вам на пенсии? – поинтересовался Разумовский, давая понять, что разговор закончен.
– Принял решение поработать на заводе… – Алиев встал и направился к выходу.
– На каком заводе? – опешил Разумовский. – Кем?
– Простым рабочим, Георгий.
– Как… рабочим? Зачем? Вы серьезно?
– В этом здании, Георгий, я говорю только серьезно.
Гейдар Алиевич в самом деле попросил Севу купить ему десять теплых байковых рубашек.
Списали? Тяжелая болезнь?
А он – на заводе, рабочим. В цехе. У станка.
– Врачи разрешили, Гейдар Алиевич? – Разумовский не верил собственным ушам.
– Буду работать, значит, выживу, Георгий… – И Алиев навсегда закрыл за собой двери Старой площади.
Скоро, через полтора года, Разумовский отправился консулом в Шанхай.
А Алиев станет Президентом.
«Главное в людях – власть над собой», – любила повторять Зарифа-ханум.
Властная, умная-но сколько в этой женщине было тепла!..
По вечерам, когда становилось совсем грустно, Гейдар Алиевич писал Зарифе Азизовне длинные-длинные письма. Шел в кабинет, брал чистый лист бумаги, ручку… и разговаривал с ней, как с живой. Он писал медленно, выводил каждую букву, потом долго читал (и перечитывал) свои слова, стопочкой, аккуратно складывал эти листки и сжигал их, листок за листком, листок за листком…
Три дня Гейдар Алиевич не разрешал ее похоронить. Не отдавал. Приезжал в морг, брал стул, садился рядом с Зарифой Азизовной, брал ее ледяную руку.
Не отдавал. Не мог расстаться.
Сидел долго, часами, боялся заплакать, боялся, что увидят.
Плакал его охранник, Саша Иванов, а Гейдар Алиевич держался.
Как? Никто не знает.
Держался как-то…
Никто не знал об его письмах Зарифе-ханум, даже Севиль и Ильхам. Гейдар Алиевич рвал листки и долго, не отрываясь, смотрел, как их уничтожает огонь. Дверь в его комнату-кабинет всегда закрывалась на ключ, дети не войдут… – ему казалось, теперь Зарифа-ханум знает о том, что он думает, что он пишет, чем он сейчас, без нее, живет…
Похоронили Зарифу-ханум на Новодевичьем. Вернувшись в Азербайджан, Гейдар Алиевич добился разрешения и забрал тело жены с собой, в Баку. Сейчас у Зарифы Азизовны две могилы: одна там, на Новодевичьем, могила так и осталась, даже памятник остался, и вторая – в Баку…
Спасибо Лужкову, это он разрешил перенести прах…
Горбачев звонил ему месяц назад, думал просить о встрече.
Набрался наглости и позвонил.
Тариэль Бейбутов, секретарь Алиева, сказал Горбачеву, что он обязательно доложит о его звонке, но Горбачев в Азербайджане проклят, поэтому Президент вряд ли захочет с ним не только встречаться, но даже говорить по телефону.
Тариэль не ошибся: он хорошо знал своего Президента.
Гейдар Алиевич вовремя отправил Севу в Лондон, под защиту Скотленд-Ярда. Азербайджан изменился, надломилось что-то в народной психике, растет немотивированная агрессия, грузины, их соседи, тоже теряют свои лучшие качества, и армяне теряют: люди становятся хуже.
Из Афганистана в Баку тоннами идут наркотики (тоннами!). Через Чечню.
Аэропорт «Северный»? Лазейка в небе России?
Неужели Расул Гулиев, Председатель Милли меджлиса, лично курирует этот наркотрафик? Прямых доказательств нет, но их и не будет никогда, а время такое… слушайте, все, что угодно, может сейчас произойти, люди, все люди так изменились… все, что угодно!