Ельцин медленно разжал кулак, и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол, коньяк не пролился – ни капли!
– Хотел бы я увидеть того прокурора… – ага, – который подпишет ордер на арест Президента России, – хмыкнул Полторанин. – Как-кой такой прокурор, если каждая республика по Конституции может выйти из СССР, когда захочет?..
– Республика! – Ельцин поднял указательный палец. – Именно так. Республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.
– Так Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич! Он же – Президент… А на следующий день после подписания… хотя можно и в тот же день, вечером, собирается Верховный Совет. И тут же все утвердит. Мигом! Союз же всем опостылел, да и Горбачев после Фороса – это же черт знает что такое, а не Горбачев!
Свет от лампы успокаивал, даже чуть усыплял; чтобы не зевать, Полторанин незаметно прикрывал рот рукой, не то Ельцин отправит его спать и разговор оборвется на полуслове.
– …Есть Хельсинки, – упрямо говорил Ельцин. – Принцип нерушимости границ. Леонид Ильич подписал.
– Он подписал, вот пусть с него и спрашивают! – разозлился Полторанин. – При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.
– Ельцин отвечает за Россию в составе Советского Союза. Перед Конституцией и Уголовным кодексом. Здесь что – нет измены? Родине?! А Хельсинки пока никто не отменял.
– Как это никто?.. – засмеялся Полторанин. – Мы отменили, Борис Николаевич! Мы же отпустили Прибалтику! То есть не мы. Горбачев. И все рады. Весь мир! Особенно Америка. А мы дальше идем, дальше – раз Прибалтика ушла, значит, пусть все, кто хочет, уходят, потому что далеко не уйдут. Горбачева, когда Прибалтика рванула, кто-то арестовал? Не слышу! Какая, к черту, нерушимость границ, если Михал Сергеич давно их разрушил?.. И получил за это Нобелевскую премию, премию Фьюджи – и т. д. и т. д.
Ельцин пододвинул к себе рюмку и задумался.
– Россия весной проголосовала за Союз… – наконец сказал он.
– И что?
– Было.
– Так это когда было… – вдруг перебил его Полторанин. – Протащим, еще раз говорю, через Верховный Совет, Руслан протащит, Россия решила – Россия передумала… Наш же вопрос! Внутренний… Я вот не знал, ага: в 22-м году, когда Владимир Ильич придумал Советский Союз, все республики, все как одна, послали его к чертовой матери. Договор тогда не подписал никто, хотя Ленин им всем как только ни грозил…
Заставить не смогли. А Союз, между прочим, уже был. По факту. Республики не подписали, а Союз был. Сам собой сложился. Сам собой остался. Так его де-юре не оформляли. Чего, мол, время тратить, бумагу марать, если и так все ясно!
Иными словами, Борис Николаевич, мы с вами 70 лет живем в государстве, которое юридически не существует! Вот что такое СССР!
– Правда… што ли? – изумился Ельцин.
– Точно так. Все кричат о договоре 22-го года, а его в глаза кто-нибудь видел? Сам договор?
Раздался тихий стук в дверь, в проеме показалась косматая голова Коржакова.
– Поэтому, мы так: старый союз – под корень, а новый – обязательно народится, сразу же, куда нам друг без друга, если пол-Украины на ракеты работает, понимать, а головная часть – только у нас…
– А, это вы, Александр Васильевич… – Ельцин заметил Коржакова.
– Сбегал, Борис Николаевич.
– Куда?
– За очками.
– Сбегали?
– Да.
– Вы, шта-а… по окружной, понимашь, бегали? – взорвался Ельцин. – По окружной, Александр Васильевич? – он буквально чеканил каждую букву. – Мы, значит, все давно здесь решили, а вы б-бегаете?..
Коржаков положил очки на столик и вышел.
Полторанин удивился:
– Зачем вы так, Борис Николаевич?
– А ну его, – отмахнулся Ельцин. – Смердяков!
«Ишь ты… – подумал Полторанин. – Когда-то книги читал…»
– Зато предан, Борис Николаевич.
– Потому и держу…
Если Ельцин нервничал, мускулы на его лице дрожали, как мелкое землетрясение.
Стало слышно, как где-то в гостиной бьют старые часы. Наина Иосифовна очень хотела создать здесь, на даче, уют, даже старую мебель завезли, старина ведь всегда успокаивает…
Всегда и всех.
Но не Ельцина.
– Правда, Михаил Никифорович, шта-а не… подписал никто… При Ленине?
– Конкретно – никто. Не захотели.
– Так в каком же государстве мы живем?
– Ни в каком, Борис Николаевич. Нет у нас государства! – хмыкнул Полторанин. – Юридические его нет и никогда не было. Пусть покажет кто-нибудь договор 22-го года! ООН, когда создавалась, запросила у Сталина документы. Оказалось – нечего ответить, написали, что в войну погибли, бомбежка…
– Интересно, Шахрай об этом знает? – задумчиво произнес Ельцин.
– А кто его знает, что Шахрай знает, а что не знает!..
– Он же у нас по юридическим вопросам…
– Ага…
Ельцин сладко зевнул:
– Разделимся… ухх-хо, Михаил Никифорович, все республики, кроме России тут же увидят, какие они маленькие, понимать! Значит, начнутся войны за территории… Чувствую: будут! Сейчас Литва предъявила Горбачеву иск… на полмиллиарда долларов. Вот как! За пребывание в составе СССР. Озверели на свободе-то… от счастья…
– Полмиллиарда? – Полторанин шмыгнул носом. – Так я бы принял иск, Борис Николаевич.
– Как приняли? – не понял Ельцин. – Зачем и-шшо?
– А чтоб задумались, ага! Память бы освежили. И – встречный иск. На миллиард. Или на два. Вильнюсский край до 44-го в Литву не входил? Не входил. Он же под Пилсудским был. Столица Каунас. Это же Иосиф Виссарионович, извините, объединил Литву, положив там 160000 русских солдат! Вернул им Клайпедский край, Вильнюсский край, Жемайтию, Дзукию… Забыли, Борис Николаевич, потому и блякают! Хороший повод напомнить, между прочим. Продуть им головы!
– Ну…
– Пусть платят, раз говнизмом занимаются. – А что, объединение Литвы, Борис Николаевич, не стоит миллиард долларов? Тогда какое это на хрен государство?
Ельцин молчал. Он представил вдруг, что на Урале, где он – первый секретарь, кто-то из соседей, допустим – Челябинск, отрезал бы от Свердловской области кусочек земли. Да хоть бы и один дом… – Ельцин бы тут же все бросил, примчался бы туда, где произвол…
– Я п-понимаю, – Ельцин помедлил… – Михал Сергеич сейчас подранок, на охоте таких не оставляют, согласен…
– В политике, Борис Николаевич, как в анатомичке: ты приходишь на работу, делаешь то, что должен, а всюду смерть…
– Да… мы как врачи…
– Ага…
В кабинете чуть посветлело, день уверенно разгонял темноту, Ельцин любил восход солнца, в такие минуты к нему возвращалась уверенность в себе.
– Ну ш-шта, Михаил Никифорович, по рюмке… я правильно понял? – улыбнулся Ельцин. – Сходите за Коржаковым… пусть, понимать, тоже отметит…
Полторанин открыл дверь и пальцем поманил Коржакова.
– Вот шта, Александр Васильевич, – Ельцин разлил коньяк. – Утром скажите Илюшину, пусть все отменяет, понимать: я еду в Завидово. В субботу вызовите туда Шапошникова, Баранникова и… наверное… Павла Грачева.
– А начальника Генштаба, Борис Николаевич? – насторожился Коржаков.
– Обойдется.
– Есть!
Рюмка дождалась наконец своего часа. Ельцин сгреб свою рюмку в кулак, она взлетела на воздух, звонко, с разбега, ударилась о другие рюмки и вдруг разорвалась на куски, на стекла и стеклышки, облив Президента коньяком.
– Ух ты! – выдохнул Коржаков.
Осколки упали прямо к ногам Бориса Николаевича.
– Ты подумай… – обескураженно протянул Ельцин. – Раздавил, понимать…
– На счастье, на счастье, – засмеялся Полторанин. – Быть добру, Борис Николаевич, быть добру!
24
Утро чудесное-расчудесное, а Руцкой приехал в аэропорт ужасно злой. В Исламабаде дикое, беспощадное солнце! В Лахоре, столице Пенджаба, где Руцкой встречался с моджахедами, еще хуже: сорок четыре градуса в тени.
Гульбельдин Хекматьяр разыграл перед российской делегацией мерзкий спектакль. Настолько мерзкий, что Алешка даже пожалел Руцкого.
За страну обидно, слушайте!
…Там, в Афганистане, в годы войны Руцкой стал живой легендой. Полковник Руцкой: о нем в войсках знали все. Знали, что сбивали Руцкого дважды. И он почти неделю был в плену. У кого? У самого Хекматьяра!..
Выжил, выстоял, вернулся…
На самом деле в истории афганского плена будущего вице-президента России были, конечно, и свои загадки. Плен Руцкого – не афганский, а пакистанский: Руцкой, так уж случилось, раз в неделю, иногда чаще, бомбил базы моджахедов, расположенные в соседнем Пакистане. За ним охотились и наконец сбили.
Катапультировался Руцкой где-то за Парачинаром. В 160 километрах от границы с Афганистаном, и его тут же подобрали боевики Хекматьяра.
Командующий 14-й армией мгновенно связался с маршалом Язовым, а Язов – с Шеварднадзе, министром иностранных дел Советского Союза.
За немедленное освобождение Руцкого, заместителя командующего армией, между прочим, посол СССР в Пакистане Якунин и военный атташе, полковник ГРУ Белый передали Хекматьяру один танк и несколько бронетранспортеров. Все, как он просил. Ну а самое главное – миллион долларов. Наличными. Деньги из резервного фонда правительства выделил, по просьбе Язова, премьер Рыжков.
Еще Хекматьяр хотел новенькую «Волгу» – черного цвета.
«Он, сука, по горам скакать на ней будет!» – выругался будущий вице-президент Российской Федерации.
– Это не много… – все время повторял Хекматьяр.
Через несколько лет Руцкой арестует Язова.
Военные люди – точные люди.
И жестокие.
За ночной полет в Пакистан (ничего себе ошибочка, да?) Руцкому полагалось от пятнадцати лет до пожизненного: незаконное пересечение границы. Тем более – с оружием в руках.
И какое оружие, между прочим – штурмовик!
Командарм Борис Громов всегда по-доброму относился к Руцкому. Да и кому он нужен, широкий международный резонанс? Если в плен (на территории мирной страны, члена ООН) попадает заместитель командующего воздушной армией, который… всего-навсего… перепутал – в ночи – стороны света, оргвыводы неизбежны.