Руцкой схватил его за руки и развернул к себе лицом:
– Коля! Сын! Рви домой, родненький! Срочно! Самолет стоит. Тебя ждет! Завтра, Коля, маманьку увидишь. Помнишь маманьку? Ах, какая женщина! Твои фотки как иконку с собой носит! Только о тебе говорит! У нас в стране все изменилось, Коля. Перестройка! А маманька твоя плачет, надрывается, ждет тебя, сердечная, знает, ты жив и здоров.
Выродов испуганно глядит на Руцкого, а Руцкой не дает ему слова сказать:
– Ах, какая тет… женщина, твоя маманька! Ангел! С фотографией твоей ходит… как привидение… забегала ко 384 мне в Кремль на той неделе и рыдала, как проклятая!
О тебе рассказывала. Взахлеб, Коля, – какой ты у нее сын замечательный…
Про «маманьку» Руцкой загнул для убедительности, разумеется. Хекматьяр кивает головой:
– Поезжай, Николай. Не бойся. Поезжай! Захочешь – сразу обратно вернешься.
Выродов смотрит на Руцкого, как на умалишенного.
– Спасибо, господин! Меня здесь не обижают. Хорошо кормят. Ни разу не били! Я живу с именем Аллаха, господин. Я принял ислам. И учу язык. У меня скоро свадьба, мой повелитель, командир Хекматьяр, хороший человек. Он был так добр, что подарил мне невесту, ее зовут Айга…
Выродов смешно, по-козлиному тряс бородой, свисала борода чуть ли не до колена, хотя истинный мусульманин не отпускает бороду ниже сердца.
Алешка подошел к Андрею Федорову:
– Это конец.
– Конечно, конец, – сплюнул советник Руцкого. – И на хрена летели, твою мать! Рыбалки не будет.
Руцкой не сдавался.
– Какая свадьба, Коля?! Ты что? Ты ж русский! Наш! Из Махновской области!
Знаешь, кончай. Вспомни Родину. Бабий Яр! Или Кремль. Красные звезды на Спасской башне. Помнишь? Какая силища, – да?
С чего Руцкой заговорил вдруг про Бабий Яр, он и сам не понимал: волновался. Какой парень стоит на кону!
– Главное, Коля, не бойся! Я, как и ты, сынок, был в плену у господина Хекматьяра. П-получил за свой, п… подвиг, – заикался Руцкой, – Звезду Героя! И Родина, Николай, обо мне не забыла. И тебя не забыла. Ты думаешь, Президент России Борис Николаевич Ельцин не в курсе, что я, вице-президент, специально за тобой прилетел? Нет, Коля, – Руцкой стал очень серьезен. – Президент все знает. Просто маманька твоя строгий наказ дала: тащи, говорит, Руцкой, моего Колю обратно, не то я подох… умру – к чертовой матери!
Как убивается, бедная… Ты бы видел! А свадьбу, сынок, мы в Москве сыграем! Хочешь – прямо на Красной площади. Широко накрываем столы и духовой оркестр приведем. Господин Хекматьяр посаженым отцом будет. Спецрейсом доставим.
Хватай невесту, короче говоря, и – вперед! В Белокаменную! Здравствуй, здравствуй… Новый год, как говорится! Айга звать? С маманькой познакомишь. Папаня живой? Вишь, как хорошо! Да, решено: гулять будем на Красной площади. С шампанским! С икрой и блинами! Живой медведь и цыгане, я распоряжусь. Все будет красиво и величественно… – это же семья новая…
Выродов, похоже, забыл язык: он плохо понимал по-русски.
– Представь, родной, – тараторил Руцкой. – Завтраутром, в Москве, мы идем с тобой на Красную площадь. Хочешь – в Исторический музей заглянем, в Мавзолей? Потом, Коля, берешь мою машину и – на Ленинские горы! Птичий полет! Облака! Можно в баньке попариться, пива попить, сорганизуем… чего уж там!..
Хочешь, господин Хекматьяр с нами поедет? Чего ему здесь сидеть-то, он же снега не видел! А какие девки, Коля, у нас в резиденции банщиками служат, ты и представить не можешь… – Руцкой даже крякнул от удовольствия.
– Так как, Коля?
Такое впечатление, что Выродов под кайфом. Смотрит куда-то в угол, качается на стуле из стороны в сторону и – молчит.
– Как? – повторил Руцкой.
Он любовно смотрел на Выродова, но еще минута и он, пожалуй, вырвет ему печень.
Да, тяжелая это вещь – международное признание.
Руцкой покрылся красными пятнами:
– Ты… ты слышишь меня… родненький?..
– Я никуда не поеду, добрый господин. Я живу с именем Аллаха, и мне не нужна Красная площадь.
– Поедешь! – Руцкой проглотил стакан воды и шутливо погрозил ему пальцем.
– Нет, господин…
– Да?
– Да.
– Не валяй дурака, Николай! Навалял уже… Главное, не бойся!
Выродов качает головой:
– Никуда не поеду.
– Почему, твою мать?!
– Мне и здесь хорошо. Я учу язык…
– На хрена тебе язык? – взорвался Руцкой. – У тебя ж не вся жопа засрана!..
Выродов отвел глаза и опустил голову.
– У вас там нет господина Хекматьяра, – сказал он.
«Нет, так будет!» – чуть было не заорал Руцкой, но остановился, перехватив издевательский взгляд Андрея Федорова.
Алешка видел, что Хекматьяру напряженно переводят каждое слово.
…Над головами спокойно и плавно крутились вентиля торы, но все равно в комнатах было очень душно.
Алешка вышел на свежий воздух, во двор.
Хорошо здесь, много зелени, из-под земли мощной струей бьет высокий фонтан.
«Дорогое удовольствие, наверное, – подумал Алешка, – фонтаны в Пакистане…»
Как же под таким солнцем люди живут, – а?
Оставшись ни с чем, точнее – ни с кем, Руцкой проклинал всех: моджахедов, Хекматьяра, пакистанскую военную разведку, Андрея Федорова и даже посла России Якунина.
К Руцкому было страшно подойти: изувечит.
Как ему важно, черт возьми, вернуть в Россию хоть кого-то из пленных, показать свою силу, авторитет, влияние – влияние на тех, на кого и повлиять-то невозможно, это Хекматьяр!
Полторанин только что эффектно опозорил Руцкого перед Ельциным. И – перед журналистами ведущих российских изданий, то есть – перед всей страной.
Профсоюзная улица в Москве, здание книгохранилища.
50 000 квадратных метров – недострой, и сейчас здание просто брошено.
Руцкой вызвал Полторанина, его ведомство, и познакомил Полторанина с тремя с бизнесменами, желающими взять недострой в свои руки.
Разумеется, за копейки. Недострой же!
Полторанин разорался. Выскочил из-за стола, накрытого по такому замечательному случаю, послал всех по матери, тут же рассказал обо всем Ельцину и созвал пресс – конференцию: вице-президент России нагло лоббирует бизнес, потому как с бизнесом в доле…
…Летом прошлого года Полторанин спас Президента России от смерти.
На Пироговском водохранилище.
Если Ельцин гулял, то по-обкомовски, с «ближним кругом»: Хасбулатов, Руцкой, Бурбулис, Полторанин, кто-то из доверенных депутатов и, разумеется, Коржаков с коллегами (тогда, летом 91-го, все они дружили, враг был только один, общий – Горбачев)
Пикники по субботам. Дикий берег, не турбаза, не территория закрытого санатория (они есть там, на Клязьме-то?), нет: обычный берег, заранее, с ночи, отгороженный часовыми.
Походные палатки, гамаки, пара деревянных туалетов, поставленных просто на траву с канавкой, вместо стола – пеньки, привезенные с собой из Москвы, доски и складные стулья. Ельцину (царь, как-никак!) ставили большое кресло с подушками.
– М-может, и Горбачева позовем? – злился Коржаков. – Пусть посмотрит, как демократия гуляет…
Ельцин и Полторанин очень любили кататься по воде на лодке; на веслах сидел обычно Борис Николаевич, офицеры его охраны держались поодаль, метрах в тридцати – на других лодках.
Однажды на Ельцина накатило. Ельцин подналег на весла и рванул в камыши. В самую чащу.
– Спрячемся от них, Михал Никифорыч… – бормотал он. – Пусть, понимашь, ис-щут…
Ему захотелось, чтобы его искали.
«Ветер под подол попал»: Ельцин и Полторанин притаились за огромной корягой. И так спрятались, что не найти. Даже головы пригнули.
– Борис Николаич… – покатились тревожные крики, – А-у! А-у-у!.. Борис Николаевич, Михал Никифорыч, вы где-е?..
Исчез Президент. Вместе с лодкой и Полтораниным.
А он, пьяный, за корягой сидит и радуется, как он всех объегорил.
Началась паника. Мимо коряги на огромной скорости проскочила лодка, потом еще одна, потом вылетел катер, через десять минут в воздухе появился вертолет.
– Бо-о-рис Николаич, Борис Николаич, – понеслись крики, – вы где-е-е?!
Ельцин сиял. У него даже глаза вылезли из орбит – от удовольствия. И ноздри раздувались – как у скакуна на фи финишной прямой.
Вот еще одна лодка пролетела мимо: на ней с пистолетом наголо стоял Коржаков.
Коряга такая огромная, а камыши такие густые… – увидеть Ельцина было невозможно.
Лодки пронеслись вниз по течению, Ельцин убедился, что рядом никого нет, только Полторанин, и медленно поднялся во весь свой богатырский рост-его вдруг призвала малая нужда.
Было бы можно, конечно, помочиться прямо в президентскую лодку, но здесь Полторанин. Ельцин перебрался поближе к бортику, схватился за камыши, но не удержал равновесие и грохнулся в воду.
Удар был такой сильный, что с Ельцина слетели его огромные плавки и, раскачиваясь, как лист бумаги, медленно всплыли на поверхность…
Президент Российской Федерации камнем шел ко дну.
«На помощь!» – заорал Полторанин и кинулся в воду. Плавал он хорошо, с детства, а вот нырять не умел. Слава богу, было не глубоко и не было камней, хотя Ельцин сильно ударился о дно.
Полторанин схватил Президента за волосы, вытащил на поверхность, и в этот момент подоспела охрана…
Руцкой понимал: с этой минуты у Ельцина с Полтораниным – особые отношения, но у Руцкого – статус, он вице-президент, значит, он сильнее…
«Я тебя, бл…на, первого повешу, когда к власти приду», – пообещал вице-президент Полторанину.
Смешно? Или не смешно?
Вылет из Исламабада был назначен на восемь тридцать утра! Отсюда Руцкой летел в Афганистан, в Кабул.
Вице-президент Российской Федерации выглядел так, будто на него всю ночь безжалостно гадили мухи.
– Плохо без девчонок, Александр Владимирович, – подобострастно шутил Федоров. Ему хотелось хоть как-то его отвлечь.
– Не-а… – зевнул Руцкой. – Когда плохо без девчонок – это, Федоров, хорошо. А вот когда без девчонок хорошо, нот это точно плохо…