Откуда-то вокруг Руцкого возник хоровод пакистанских девушек в белых галабеях. Они ловко повесили на вице-президента венок живых цветов, и сейчас он болтался на нем, как спасательный круг.
«Такое ощущение, – веселился Алешка, – что Руцкой пришел на собственные похороны!»
– Господин вице-президент! Господин вице-президент, задержитесь!..
По летному полю бежал маленький толстый человек. Казалось, он не бежит, а катится колобком, не может остановиться.
– Господин вице-президент! Одну минуту! Всего минуту!.. Господин вице-президент, минуту!
Какое счастье, что моджахеды ненавидят друг друга…
Прослышав, что Хекматьяр отдает Руцкому кого-то из советских пленных, господин Раббани решил не отставать. Надо ведь тоже как-то отметиться в глазах вице-президента! По распоряжению Раббани в Пешаваре ночью нашли какого-то туркмена, и его вот-вот доставят прямо сюда, в аэропорт.
Если господин вице-президент пожелает, этот туркмен вернется вместе с ним на родину.
Руцкой обомлел. Есть же в мире высшая справедливость!
Вылет задержали на два с половиной часа. Руцкой вызвал в аэропорт всех журналистов, аккредитованных в Исламабаде: российских и зарубежных. И поднялся в самолет – вздремнуть.
Алешка схватил такси – старую, грязную машину, местный «запорожец», смотался в город и купил (непонятно зачем) рюмки из бледно-зеленого оникса.
Русский человек может пить водку из оникса?
Послушайте, – два доллара набор!
Да, Руцкой – мужик фартовый, конечно. Попал в плен. Чуть было не рассорил Советский Союз с Пакистаном, державшим нейтралитет. За ночной полет полагалась тюрьма. Хрена! Стал Героем Советского Союза. Потом депутатом.
Потом – вице-президентом. С правом быть и.о. Президента России в случае болезни господина Ельцина.
Стоп, стоп, стоп… вроде бы начинается!
Алешка бросился к самолету.
Что творилось на летном поле… – сказка! Журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, Deutsche Welle локтями пихали друг друга: каждый теснился поближе к вице-президенту России, который занял позицию в центре ковровой дорожки, по-богатырски скрестив на груди руки.
Ведут туркмена. Моджахедов – человек сорок, не меньше, в центре – господин Раббани.
Оркестр грянул марш.
Раббани лично тащит туркмена за руку, а туркмен вроде как упирается и лижет Раббани руки, усыпанные перстнями. Моджахеды закрывают его полукольцом, но Алешка заметил, что туркмена пару раз подтолкнули затрещиной.
У Руцкого – строгое лицо, Руцкой наполнен величием.
Только что, в Каире, вице-президент наповал сразил египтян.
После официальной встречи «на высшем уровне» Мубарак лично привез Руцкого на окраину города, в пустыню – к пирамидам.
Солнце заходит, уже не жарко, и стоят они, эти вечные красавицы. Руцкого потянуло на философию. Он подозвал начальника своей охраны, майора Тараненко.
– Знаешь, Володя, на что это похоже?.. – Руцкой кивнул на пирамиду Хеопса.
Тараненко вежливо наклонил голову:
– На что, Александр Владимирович?..
– Это, Володюшка, как ухо на жопе слона.
Тараненко не выдержал:
– Почему, Александр Владимирович?
– Как почему? – удивился Руцкой. – Красиво, но бесполезно!
Мубарак, говорят, чуть не упал.
Туркмен встал перед Руцким на колени.
Все как научили.
– Хабибула, сын Барбакуля, – торжественно отрекомендовал его Раббани. – Забирай, Ваше превосходительство!
Самолет прогревал моторы.
Переводчик Гаджиев пытался что-то сказать Руцкому, но Руцкой отмахивался от Гаджиева как от назойливой мухи.
Он влюбленно смотрел на туркмена, который, как выяснилось, не понимает по-русски.
Алешка подошел к Гаджиеву.
– Слушай, че этот малый орет? Не знаешь?
Гаджиев растерянно смотрел на Хабибулу.
– Хрень какая-то. Говорит, через неделю он обратно вернется…
Увидев телекамеру, Хабибула смачно плюнул в лицо оператору, но не попал.
«Волнуется, – подумал Алеша. – На родину летит…»
– Забирай, Ваше превосходительство, – повторил Раббани. – Твое!
Руцкой торжественно подошел к Хабибуле, взял его за плечи и развернул к микрофонам.
– Не плачь, Хабибула, не плачь! – откашлявшись, Руцкой начал речь. – Я, как и ты, сынок, сам пережил все ужасы афганского плена. Но теперь все позади, Хабибула. Ты летишь в Россию, и тебя встретят твои маманька с папанькой.
Я хорошо знаю их, Хабибула. Особенно маманьку. Какая женщина! Недавно она забегала ко мне в Кремль и горько-горько плакала у меня на плече. Ждет тебя не дождется, даже портретик твой приносила, ходит с ним, как с иконкой, волнуется за тебя, колготится… и не расстается с портретиком.
Знает, что Родина, брат, встретит своего Хабибулу как героя.
Так встретит, Хабибула, как встречали когда-то космонавтов. Весь народ будет на улицах, потому что ты, Хабибула, настоящий воин и патриот!..
На аэродроме воцарилась торжественная тишина.
Хабибула глядел на Руцкого с ненавистью.
И опять Руцкой поразил Алешку: как эффектно, с каким пафосом он сейчас говорил!
Рядом с Алешкой стояли немцы из Deutsche Welle. Ничего не понимая по-русски, они слушали Руцкого затаив дыхание, подчиняясь его энергии.
– Пройдут годы, Хабибула, – спокойно продолжал Руцкой, – и ты… напишешь об Афгане большую книгу. О всех своих… подвигах. Обо всем! И она, эта книга, быстренько облетит всю планету. И везде станет национальным бестселлером, потому что даже американцы, Хабибула, ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, штурмом брали Хост, налаживали в Афгане мир и счастье…
Прошли годы, Хабибула! Ты вырвался из тюрем, ты победил смерть! Россия, сынок, тоже за это время воспряла духом, скинула с плеч тоталитарный коммунистический режим, поэтому нашей боевой родине, Хабибула, дорог сейчас каждый человек, гражданин, каждый русский, каждый уз… прости, туркмен, все ей дороги!
Последние слова Руцкой говорил прямо в объектив камеры канала «Россия».
Федоров успел найти в Москве Попцова и предупредил его, как важна для страны эта акция.
– И я, Хабибула, – горячился Руцкой, – лично приехал за тобой в Исламабад. От имени российского руководства я сердечно благодарю господина Раббани за его гуманитарную помощь и передаю всем лидерам оппозиции большой привет от Президента России Бориса Ельцина!..
Руцкой взмок, пот лил с него ручьем: звездный час, как никак, весь мир сейчас у телевизоров, телекамер на летном поле – штук двадцать, Би-би-си ведет прямой репортаж!
Руцкой театрально обнял Раббани и пригласил его «хоть завтра» посетить с визитом Российскую Федерацию.
Оркестр взорвался музыкой: гимн Российской Федерации.
…А Хабибула и впрямь какой-то странный… Все время плюется – на всех. Вошел в самолет и как загорланит вдруг песню! На весь салон! По-туркменски!
Алешка переглянулся с Федоровым.
– На радостях, видно, – пояснил Федоров. – А ва-аще странно, парни: если этот черт ни бельмеса по-русски, как он воевал-то? У него в Афгане личный переводчик был?
Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов. На новую жизнь! Хабибула схватил доллары и тут же спрятал их за пазухой.
Теперь он постоянно озирался по сторонам, боялся, похоже, что доллары отнимут…
Настрадался парень, это видно. Ну хорошо, что домой летит, в Туркмению…
Стюард подал Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как чавкает Хабибула, Алешка вежливо попросил:
– И мне такую же. Пожалуйста…
Самолет набрал высоту.
Федоров открыл бутылку коньяка:
– Ну что, коллеги? За Александра Владимировича?..
Умяв котлету, Хабибула отвернулся к окну. Алешка понял, что самолет для него – тоже в диковину.
Зина, стюардесса, принесла котлету. Через дверь неожиданно заглянул Руцкой:
– Чтой-то ты в одну харю жрешь?
– Простите, Александр Владимирович… – покраснел Алешка.
– Кушай, кушай, я шучу.
Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.
В команде Руцкого никто, даже Федоров, поражавший своей осведомленностью, не знал, что Алешка будет работать с Бурбулисом, поэтому к Алешке все относились с полным доверием.
Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым уселись рядом с Хабибулой.
– Скажи, дорогой, как ты в плен попал?
Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:
– Какой плен?
– Ну, к Раббани – в застенки? К господину Раббани. В тюрьму.
– А!.. В 89-м.
– Когда, Хабибула?
– Год прошел. Или два? Три прошло… – Хабибула зевнул и отвернулся к окну.
– Хабибула, в 89-м война закончилась… – засмеялся Алеша.
– Ага, кончилась, – согласился Хабибула.
– А какое у тебя звание? – насторожился Гаджиев.
– Хурзабет.
– Какое, Хабибула?
– Хурзабет. Не понимаешь?
Белкин заинтересовался и подошел поближе.
– Хабибула, не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, – попросил Алешка. – Ты в каких войсках служил?
– Как в каких? – не понял Хабибула. – В наших!
– Пехота, авиация?..
– Да погоди ты… – Белкин пристально взглянул на Хабибулу – Слушай, чмо: у тебя, дурака, советский паспорт был?
Хабибула вытаращил глаза: – Что?
– Паспорт!
– Какой паспорт?..
– Красный. Советский Союз. С серпом и молотом?
– При Наджибулле, господин, паспортов не было. Зачем паспорт? Он – шах!
Хабибула испытывал к Белкину абсолютное доверие.
– При ком, при ком, сука?..
– Наджибулла. Шах!
– Да ты кто ж, бл, будешь?! – изумился Белкин. – Говори, сука!
– Туркмен я… – вздрогнул Хабибула. – Из Кабула. Там родился…
– В Кабуле?
– В Кабуле…
«Скорей бы в шкаф!» – думал любовник.
Первым очнулся Гаджиев. Бросился вперед, в главный салон – к руководству.
А там идет пир! Руцкой, Федоров и новый товарищ Руцкого, журналист Иона Андронов из «Литературной газеты», никогда не скрывавший, впрочем, свою работу в органах государственной безопасности, отмечают (четвертая бутылка) крупную политическую победу…