лет назад, всего три человеческие жизни…
В Москве никто не удивляется жестокости.
Язык Чубайса (язык экономиста?) и правда какой-то полувоенный. «От оборонительной стратегии, стратегической обороны мы должны, друзья, немедленно развернуться к стратегическому наступлению!» Или: «У нас в наличии должна быть проработанная конструкция внезапного прорыва, внутренняя потребность и убежденность развернуть стратегию наступления уже сейчас, в эту кампанию, не дожидаясь весны…»
И т. д. и т. п.
«Проработанная инструкция внезапного прорыва…»[10]
В том же номере «Известий» выдвиженец Ельцина, новый руководитель Калмыкии Кирсан Николаевич Илюмжинов дал первое официальное интервью. На всю полосу.
Сначала Кирсан Николаевич подробно рассказывал, как интересно развивается нынче Калмыкия, какое развернулось строительство, сколько денег нужно республике на нанотехнологии, «школы будущего», например – на изучение космоса, прежде всего Луны и Марса (Кирсан Николаевич был уверен, на Луне американцы никогда не были, их высадка на Луну есть гениальная мистификация).
В этот момент Президент не удержался и рассказал журналистам о своих личных контактах с инопланетянами.
«Это было в прошлую субботу, – рассказывал Илюмжинов. – Ближе к ночи. В тот вечер я более обыкновенного страдал тоской. Почитал какую-то книгу, посмотрел телевизор и пошел отдыхать.
Кажется, я уже засыпал и вдруг вижу: открывается балкон, меня кто-то настойчиво зовет. Там, на балконе, повисла светящаяся точка. Наподобие кометы. И я сразу вошел в эту огромную трубу, где находились люди в желтых скафандрах.
Сейчас у меня часто спрашивают, на каком языке я с ними общался. Видимо, на языке мысли, потому что мне не хватало кислорода. Многие предметы в их корабле стояли верхом вниз, но люди в желтых скафандрах попросили меня ничему не удивляться. Потом они сказали: «Сейчас нам нужно взять пробы с одной планеты». И мы тут же полетели на эту планету.
Я спрашиваю: «Почему вы не выходите в прямой эфир на телевидении и не говорите, что вы здесь находитесь?» Они отвечают: «Мы не готовы пока к этой встрече».
Ну вот, мы быстренько куда-то слетали. Я чувствовал перегрузки. А потом вернулись обратно, прямо на балкон.
Я и сам, конечно, не поверил бы в такое чудо, но есть свидетели: мой водитель, мой министр и мой первый помощник. Утром они приехали и обнаружили, что Президент Калмыкии исчез.
Где я? Куда я делся?
Никто не знает. Исчез – и все.
Балкон открыт (это последний этаж был). Тут они стали обзванивать общих знакомых. Тоже нет никакой информации. В тот момент, когда они решали, кому бы еще позвонить, потому что квартира была закрыта изнутри (а у них имелся свой ключ), я выхожу из спальни. И быстро так говорю: «Готовьте яичницу, мне надо в Белый дом, Борис Николаевич вызывает…»»
– Последний этаж как Б-байконур, – бормотал Манилов. – «С-со-лярис» с яичницей…
– Как считаешь, генерал? Инопланетяне… часто его тырят? – поинтересовался Шапошников.
– Если осенью, когда обострение, то каждый день, товарищ министр! А к завтраку возвращают. В Элисте, я думаю, Кирсан Николаевич прямо с крыши президентского дворца взлетает.
– Погоди, – встрепенулся Шапошников. – А Ельцин… что? «Комсомолку» не читает? Илюмжинов – носитель секретной информации. У нас там девять общевойсковых дивизий, два полка ПВО, база слежения… там нефть, в конце концов! А если он этим… в желтых скафандрах… еще и гостайны выложит? В знак огромного уважения?
Через несколько дней Манилов подал рапорт об отставке.
Да, чтобы выжить, не сойти с ума, иногда надо просто отойти в сторону. И будь что будет: я – еще есть, но меня – уже как бы нет, я еще не ушел, но я ушел, потому что уйти – это сейчас лучше, чем остаться.
Даже интересно, между прочим: найдется ли в Советском Союзе хотя бы один человек, кто предупредит сейчас Горбачева? Выдаст Ельцина? Он ведь не только с генералами советуется, – верно?
Кравчук и Шушкевич, ближний круг Кравчука, ближний круг Шушкевича, – десятки людей знают, уже знают, что будет там, в Белоруссии. Так вот, вопрос: найдется ли хотя бы кто-нибудь, кто введет Горбачева в курс дела? Или Бакатина? Или Шеварднадзе, вернувшегося в МИД? А?! Если сами они ни черта не видят?
Самое главное, решение «тройки» должны будут утвердить: Верховный Совет Украины, Верховный Совет Белоруссии и Верховный Совет РСФСР.
Затем – съезд. Большинство депутатов – коммунисты.
Утвердят? Что коммунисты, прежде всех коммунисты, скажут сейчас Ельцину, ведь он однажды (и совсем недавно) их уже предал…
31
– Андрюха! Козырев! Ан-дрю-ха!..
Андрей Козырев выглянул в коридор:
– Чего?
– Андрюха, где документ?
Рано утром, 8 декабря 1991 года, Советский Союз еще ничего не знал о встрече трех Президентов в Беловежской Пуще.
СССР был «поставлен на счетчик», как выражался Бурбулис: страна доживала свои последние часы.
Из двухсот пятидесяти миллионов жителей огромного государства об этом знали только 12 украинцев и белорусов: Шушкевич, Кравчук, члены их делегаций. И еще – одиннадцать россиян, шестеро здесь, в Вискулях, и пятеро в Москве: Ельцин, Полторанин, Бурбулис, Скоков, Баранников, Грачев, Шахрай, Козырев, Гайдар, Шапошников и Коржаков.
– Андрюха, Андрюха, эй! Документ, говорю, где?
Сергей Шахрай, вице-премьер правительства России, всегда был спокоен и невозмутим.
– Какой? – Андрей Козырев протирал глаза.
– Про СНГ. Тот, что вчера утрясали.
Козырев вздрогнул:
– Машинистке под дверь засунул. Ночь же была!
– Машинистке? – переспросил Шахрай. Раннее утро, но он был в черном костюме и при галстуке.
– Ей…
Шахрай развернулся и быстро пошел в конец коридора – Что случил ось-то? – Козырев схватил рубашку и кинулся за ним.
– Бумага исчезла… – бросил Шахрай на ходу.
– Как исчезла?!
– С концами.
– Так через час подписание!..
– В том-то и дело…
– Бл!..
Декабрь 91-го, самый холодный декабрь в Белоруссии за последние шестнадцать лет.
Через несколько часов это слово – Вискули – узнает весь мир.
Коридор главного корпуса был не только темный, но и какой-то кривой. Коммунисты так и не научились строить приватные резиденции.
А где им было учиться? У кого?
– Бумажка-то, поди, уже у Горбачева… – предположил Козырев.
– Чисто работают, – вздохнул Шахрай. – Хоть бы ксерокс оставили, гады…
В окружении Президента России Бурбулис и Шахрай были, пожалуй, единственными людьми, которые действительно не боялись Ельцина. Однажды, когда Ельцин провалил на съезде депутатов какой-то вопрос, Шахрай публично, с матом, объяснил Ельцину, что он – осел.
Ельцин ничего не сказал, только махнул рукой.
Согласился? На первых порах, конечно, в первые месяцы с Ельциным можно было… разговаривать.
Навстречу шел Коржаков:
– Ну?
– Ищем, – доложил Шахрай.
– А че искать-то… – скривился Коржаков. – Эх вы! Не уследили, дровосеки…
Ночью, за ужином, Кравчук предложил выкинуть из договора «О Содружестве Независимых Государств» слова о единых министерствах, о единой экономике, то есть уничтожил (хотя вслух об этом не говорили) единое рублевое пространство.
Рубль был последним якорем, на котором мог бы стоять новый Союз (даже если бы он и назывался – отныне – Содружеством Независимых Государств).
Ельцин не сопротивлялся, только махнул рукой: он устал и хотел спать.
Гайдар аккуратно вписал в договор те изменения, о которых сказал Кравчук. Над ним склонился Бурбулис и педантично диктовал новый, уточненный, текст. После этого Андрей Козырев отнес окончательный вариант договора в номер, где жила машинистка Оксана.
Время было позднее, Козырев подсунул текст в щелочку под дверью и прикрепил записку, что к утру текст должен быть отпечатан набело.
Оксана плакала. Она уверяла, что под дверью ничего не было. Полковник Просвирин, который проверил весь номер и даже лично залезал под кровать, подтвердил, что он ничего не нашел, только пустой пакет от дешевых колготок.
Козырев волновался: статус министра иностранных дел не позволял ему ломиться в женский номер (Козырев всегда был осторожен), но о каких приличиях может идти речь, когда решается судьба страны!
– Вот, – горячился Козырев, – вот дверь! А тут стою я!
И вот так – сунул!
– Вы ежели… что суете, Андрей Владимирович, так сувать надо до упора, – посоветовал Коржаков. – Если краешек торчит, – сбалует кто, и конец!
Просвирин подошел к Коржакову.
– Разрешите доложить, товарищ генерал? Машинистка не здесь живет. Машинистка Оксана.
– Как, не здесь? А здесь кто?
Коржаков грохнул кулаком по двери. Из-за нее тут же вылезла лохматая голова старшего лейтенанта Тимофея, охранника Ельцина, отдыхавшего после ночного дежурства.
– Слушаю, товарищ генерал!
– У тебя на полу ниче не было? – нахмурился Коржаков.
– Никак нет, – испугался Тимофей. – Ничего недозволенного. Чисто у нас.
– А бумаги под дверью были?!
– Какие бумаги? – оторопел Тимофей.
– Обычные листы, почерк похож на детский, – подсказал Козырев.
– Ну? – нахмурился Коржаков. – Говори!
– Так точно, товарищ генерал! Валялось что-то.
– Что валялось?
– Два листика.
– Где они?
– В туалете, – оторопел Тимофей. – В корзинке. Я думал – шалит кто…
– Хорошо, не подтерся, – нахмурился Коржаков. – Тащи!
Мусорное ведро опрокинули на кровать. Черновик Беловежского соглашения действительно был найден среди бумажек с остатками дерьма.
– Эти, што ль, Андрей Владимирович? – Коржаков устало посмотрел на Козырева.
– Они, – кивнул Тимофей.
– Спасибо, товарищ, – мягко улыбнулся Козырев…
…Подписание договора было намечено на десять часов утра.
В двенадцать – праздничный обед, в пять – пресс-конференция для журналистов, срочно вызванных из Минска.