ли Тараса Шевченко. Так кто-то зубилом рано поутру высек: «Ой вы, хлопцы, хлопцы, шо ж вы наробили? На грузинску сраку менэ посадили!»
Ну, как вирши?..
Не слушая Президента Советского Союза, Шушкевич стал что-то быстро говорить в трубку.
– А вы там, в лесах, думали, как это все воспримет международная общественность?
Шушкевич что-то насмешливо объяснял.
– То есть? – оторопел Горбачев. – А это… как понять?! Выходит, Бушу вы доложились раньше, чем Президенту собственной страны?
Шушкевич вдруг буркнул что-то резкое, и разговор оборвался.
– Они говорят, Буш их… благословил… – медленно произнес Горбачев и с размаху швырнул трубку на стол. – Пока я говорил с этим… типом, Ельцин дозвонился до Буша.
Вдруг стало заметно, как он устал.
– Вот так, Саша… Вот так…
«Сгорает человек, – подумал Яковлев. – Все, с этой минуты он – бродячий царь…»
Через несколько минут позвонил Назарбаев: руководители союзных республик – все, как один, – отказались поддерживать Горбачева. Утром, ближе к десяти, пришел Собчак: похожую позицию занял Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
– Милые бранятся – только тешатся, – заявил Патриарх…
Александр Николаевич Яковлев попросил связать его с Ельциным, рассказал, что он провел с Горбачевым весь вечер и что как политик Горбачев отныне не существует.
34
Смешно, наверное, но разговаривать с Раисой Максимовной о делах он мог только по ночам. Днем некогда, да и тогда, в декабре 91-го, Раиса Максимовна не выходила из больничной палаты. Врачи отпускали Раису Максимовну только на субботу и воскресенье, да и то не всегда. Рука плохо двигалась, зрение вернулось без боковых полей, справа и слева от центра – сплошная белая пелена.
Полумертвая рука все время напоминала ей о смерти.
Она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: что будет, если будет война, хватит ли у Михаила Сергеевича сил, ума и мужества, кто, черт возьми, его команда, кто останется с ним до конца?
Маршал Шапошников, командующий. Предаст кого угодно.
Александр Яковлев. Нельзя верить ни единому слову.
Егор Яковлев. Честный. Интеллигенцию не переубедит, интеллигенция сходит с ума по Ельцину.
Бакатин. Солдафон. Толку от его преданности – никакого.
Примаков. Возьмет больничный.
Шеварнадзе. Ух, мерзость!
Гавриил Попов, мэр Москвы. Будет мстить. Очень хотел быть министром иностранных дел, Михаил Сергеевич – не одобрил.
Вадим Медведев. Политик. К сожалению – допотопный.
Академик Петраков. Порядочный человек. Влияния – ноль.
Баранников, министр МВД. Темная лошадка.
Генерал Лобов. Начальник Генерального штаба. Переметнется к Ельцину. Военным вообще нельзя верить.
Назарбаев. Флюгер.
Черняев, Ревенко, Шахназаров. А что они могут?
Интеллигенция сдаст. Для них Ельцин – икона. За что борются, на то и напорются, только поймут это позже всех.
Снегур. Человек Ельцина.
Гамсахурдия. Не обсуждается.
Кравчук и Шушкевич. Не обсуждается.
Тер-Петросян. Не простит тюрьму.
Каримов. Бай.
Ниязов. Сходит с ума от любви к себе.
Еще… кто еще?
Вольский, Явлинский?.. Несерьезно.
Должен быть кто-то еще! Кого он вырастил своим, пока был Генсеком?
Горбачев знал: если «первая леди» молчит, отворачивается, когда он начинает разговор, значит, ей есть что сказать. Только если она все-таки скажет эти слова – тогда все, это приговор…
Он приехал на дачу в пятом часу утра. Раиса Максимовна не спала, просто лежала в кровати. Когда был какой-то серьезный вопрос, они обязательно выходили во двор, на свежий воздух: в комнатах не говорили. Горбачев не сомневался, что Крючков, «слушавший» по приказу Горбачева всех его соратников, весь «ближний круг», и его, Горбачева, тоже прослушивает. Когда Раиса Максимовна (еще в прошлом году) затеяла – вдруг – ремонт в их квартире на Косыгина, рабочие вытащили из стен тьму каких-то проводов. Но Крючков, слава богу, уже в тюрьме. А Бакатин – это надежно. Журналисты кроют Бакатина на чем свет стоит: новый шеф КГБ выдал американцам схему прослушки здания их посольства в Москве. Так это здание вон сколько лет стоит совершенно пустое; Бакатин еще в Вятке работал, когда Госдеп, с подачи ЦРУ запретил дипломатам переезд! Система прослушки была уникальной. Буш дважды обращался к Горбачеву: поделитесь секретами!
Горбачев позвонил Бакатину:
– Отдай, слушай! Какой теперь в этой хрени толк…
Раиса Максимовна не ждала Горбачева. Ей сказали, что ночевать Михаил Сергеевич будет в Кремле. Если бы Раиса Максимовна знала, что он придет, Раиса Максимовна на ночь выбрала бы что-нибудь нарядное.
– Нет не ждала: на ней была обычная ночная рубашка, из льна, очень теплая: после болезни Раиса Максимовна все время мерзла.
– …Что, Захарка, боишься?.. – Михаил Сергеевич пытался улыбаться.
– Ложись и засыпай, гулена-президент! Утречком поговорим. Мягкой тебе подушки…
– Договорились!
– Помнишь, Миша, как мы встретились?.. – вдруг спросила она.
– Помню, конечно… – Горбачев подсел к ней на кровать. – Ты лекцию читала. «Сны и сновидения»… И я сразу испытал сильнейший импульс.
– Напоминаю… – Раиса Максимовна шутливо погрозила ему пальчиком. – Это было…
– Да… ты что? – оторопел Горбачев. – Годовщина? У нас? Ну, дела…
– Спи! Завтра пригласишь меня в ресторан. Я хочу рюмку хорошего коньяка…
Какой еще ресторан… – они что, могут спокойно, как все, выйти в город?
Декабрь, декабрь: самые тяжелые дни в ее жизни. Страшнее Фороса…
Захарка – лучше, чем Раиса, теплее. Зато Раиса – красиво!..
…Они были обречены быть друг с другом, часто мучились, тяготились этим, но друг без друга уже не могли.
– Помнишь, Захарка, «Мартовские иды» у Вахтангова?
– Помню. И помню, что ты тогда говорил. Тем же вечером.
– Цезарь, рядом с ним двадцать три человека, энергично обложен. И двадцать три колотые раны. Каждый отметился! Вот как можно загнать человека в угол. Цезарь погиб, и попер вокруг сплошной кавардак.
– Миша, спи! – попросила Раиса Максимовна. – Надо спать, Мишенька… Сон – это жизнь…
– Пожить я еще собираюсь, – усмехнулся Горбачев. – Я публично сегодня заявил: три человека не могут ликвидировать союзное государство. Вопрос надо выносить на Верховный Совет… Я на кровь не пойду. А, как действующий Президент СССР, начинаю серию государственных визитов в страны «семерки». С широчайшим освещением в мировой печати. Ты спи, спи… – он ладонью провел по ее волосам. – Спи, Захарка…
Все хорошие, ласковые слова он произносил в последнее время как-то нервно, без души.
– Поговорим, Миша.
– Давай, – прищурился Горбачев. Он встал и зажег светильник на тумбочке. – Я это приветствую.
Как она не любила, Господи, этот жесткий, пристальный взгляд – «взгляд железного Генсека», как она говорила!
– Миша, так ужасно сейчас быть Президентом…
– Знаешь, не начинай! Я не уйду, – сразу оборвал ее Горбачев.
– Ты уже ушел, Миша, – вздохнула она. – Власть в России может быть какой угодно, Михаил Сергеевич: умной, глупой… но не смешной. Я о тебе.
Горбачев сразу завелся, замахал руками:
– Не влияй на меня, знаешь… Все изменилось как будто, но вообще-то все осталось прежним.
– А… Кремль, должность… это уже все не так несерьезно, Миша, как раньше. Мир меняется, потому что сейчас на планете есть ты, Горбачев. Но если ты остаешься, – вот они, двадцать три колотые раны… У меня, Михаил, ощущение, что сейчас ты ищешь любой повод умереть не своей смертью, – вдруг резко сказала она.
Разговор оборвался. Горбачев встал, но тут же тяжело опустился на краешек кровати.
– Знаешь, я вот это слушаю… и просто не обращаю сейчас внимания!
– А ты обращай, Миша, – твердо сказала-пропела она. – То, что я скажу, никто тебе не скажет. Тебя сейчас никто не защитит. Кто-нибудь Хрущева защитил, – а?
– Ну ты сравнила, знаешь! – махнул рукой Горбачев. – Хрущев же полоумный был и всех цеплял. Просто реальности, какими является наш мир, его переплетенность, человеческая и экономическая, затрагивают всех. То есть: если разрушается часть структуры, то разрушается она вся… – Горбачев внимательно смотрел на Раису Максимовну и искал поддержки. – Убежден, что даже сейчас Союзный договор необходим, хотя эрозия, конечно, большая, и мы можем схлопотать плохую ситуацию, потому что согласование при большой степени свободы, какой является расхождение по национальным квартирам, усложнит, конечно, процесс согласования и взаимодействия…
– Ты считаешь, в Беловежской пуще ничего особенного не произошло?
– Произошло, конечно. Произошло! Но Советский Союз был, есть и будет, так что с этой точки зрения – да, не произошло.
– А если люди выскажутся за СНГ?
– Значит, я расхожусь с людьми, – махнул рукой Горбачев.
– Вот именно, Миша. Бывают ситуации… Если ты не отвернулся – теряешь зрение. У тебя привычка доверять окружающим.
– Рынок, рынок… Все кричат о рынке. Что такое рынок? – усмехнулась Раиса Максимовна. – Можешь объяснить?
– Рынок – это как очередь в баню. Кто первый стоит, тот и помоется.
– Понятно… – протянула она.
– Эти перехлесты сплошные… смешно даже… Мое кредо – без крови.
– Правильно, Миша. Только в этой… уже сложившейся ситуации кто-нибудь все равно выкинет Горбачева из Кремля. Помнишь, Лена Чаушеску говорила нам: «Не повезло Николае, не тот народ ему достался…»
– У меня не возникло такое мнение.
– Я просто напоминаю…
– Я тогда сразу засек: так говорить нельзя!
– И ты будешь стрелять в народ, если демократы народ поднимут? Солдат цепью поставишь?
Горбачев поднял глаза:
– Сталин, когда перед войной в Молдавии волнения пронеслись, писал Хрущеву: «Стрелять в людей можно, конечно, но это не наш метод…»
Стрелять – не мой метод.
– Вот. Выстрелишь – и сердечко твое сразу же лопнет! Эту страну, Михаил Сергеевич, никто не выдерживает, в России все президенты рассыпались в маразме: Брежнев, Сталин, Ленин, Черненко… Хрущев… тот вообще полубезумный стал, все говорят. Орал на всех и доорался до диабета, Аджубею два зуба выбил, когда он опять в запой ушел! – Погибать, короче, как Альенде в Чили… ты что, дурак, что ли?