Значит – Канада, вторая Родина Дмитрия Олеговича! Напугать этого оленя до смерти, так олень, пожалуй, сам до Шереметьево допрыгнет, в любой самолет заскочит, главное – подальше от Москвы!
А потом, через годик-другой, там, в Канаде его и грохнуть можно: полицейские тут же сдадут труп в русское посольство и – привет горячий, господа бывшие советские, сами разбирайтесь со своей публикой, у нас собственной работы хватает…
Странная, странная вещь произошла вдруг с Алешкой! Он только сейчас сообразил наконец, что если какой-то малый из родного Болшева скупает на корню высших руководителей российских спецслужб, значит, когда-нибудь найдется (и может быть – очень скоро) кто-то, кто прикупит и Президента России? Зайдет, скажем, через семью, через замечательную дочь Таню или – почему нет? – неподкупную супругу Президента, Наину Иосифовну…
А кто сказал, что Ельцина, как Сталина, например, невозможно купить?
– Сутки потребовались Баранникову, всего сутки расправиться с Якубовским, – продолжал Караулов. – Мавр сделал свое дело, мавру надо уезжать!..
Теперь представь, брат, такую картину: машины Якубовского несутся по Рублевке, вдруг над его «мерсом» зависает вертолет. Из кустов на дорогу бросается ОМОН, человек двести, не меньше. Но в машине нет Якубовского. Кортеж есть, Якубовского нет! Ночью в Москву Машенька прискакала, поэтому Дмитрий Олегович с Машенькой – еще в койке, наверстывают, так сказать, упущенное счастье.
Для Димы секс – важнейшее дело. Карьера, конечно, важнее, но секс, да еще вчетвером, втроем и когда бабы рвут его на части… «Пропала человеконочь!» – орет Якубовский, если спит, не дай бог, один.
А в «мерсе» Якубовского рассекает его личный повар Толик! Жулик, замечу, со стажем. Пользуясь тем, что Дмитрий Олегович занят серьезнейшим делом, повар Толик спер у него из холодильника килограмм молочных сосисок, только что приобретенных в дорогом супермаркете. А тут, блин, вертолет, ОМОН и прочие спецэффекты!.. Толик понял, что это конец, что его накрыли, что из вертолета сейчас торжественно выплывет сам Дмитрий Олегович, отберет сосиски и так даст ему в морду, что его морда станет тряпкой, о которую все вытирают ноги.
А может быть, закопают его, Толика, в землю. По самые гланды. Ровно на сутки. Для перевоспитания. На ночь выделят часового, чтобы случайные псы с голодухи не отгрызли бы у Толика голову… – такой вот, брат, гуманизм!
Толик вылез из «мерседеса» с поднятыми вверх сосисками, но вертолет развернулся и улетел, а Толик еще долго-долго стоял с поднятыми руками и тупо смотрел в небо.
Дмитрий Олегович на дыбки и – к телефону:
– Что за дела, Виктор Павлович? Вы куда смотрите?
Баранников был очень встревожен:
– Гони в Шереметьево, Дима! Пулей из страны! Это Саша Коржаков, его почерк. Его мелодия!
– Значит, надо с ним поговорить, я считаю… – учил его Якубовский. – Вам, Виктор Павлович, вам! Больше некому. Пусть подработает, в долгу не останемся!
– Свинья обкуренная – этот Коржаков, – вздыхал Баранников.
– Нет преград для человека с интеллектом, Виктор Павлович! пытался возразить Якубовский, но Баранников не слышал:
– Дунаев, короче, лично проводит тебя в Шереметьево. Когда я налажу метеоусловия, – сразу дам знать. Не рискуй, солнышко! Вали! Таких друзей, как ты, у меня раз-два и обчелся, здесь же без правил игра идет, а ты нам нужен живой!..
Якубовский летел в Шереметьево, лежа в багажнике «мерседеса». Для конспирации.
Замминистра Дунаев лично довел Якубовского до «кишки»: убедился, хапуга, что его молодой друг Якубовский действительно покинул Родину.
Машку депортировали точно таким же образом – лежа. Но не в багажнике автомобиля (решили, что она от страха сразу помрет); к даче подогнали «скорую помощь», Машку… будто она больная… кинули на носилки – и в Шереметьево, то есть – в Канаду!
От этой езды Машка пришла в себя только на следующий день, в Монреале, где у нее состоялась пересадка… – Караулов с удовольствием допил свой стакан.
– Слушай, друг… а от меня-то что требуется?., – волновался Алешка. У меня сквозняк в слуховых отверстиях, ты задачу определи…
– От тебя, брат, ничего не нужно, – вздохнул Караулов. – Что с тебя взять?
– От Геннадия Эдуардовича, – поправился Алешка.
– Любви и ласки… Любви и ласки хочу. Интимных встреч за большой лампой с зеленым абажуром, – ухмыльнулся Караулов. – Лучше прямо в Кремле.
– Где? – вздрогнул Алешка.
– В Кремле. В четырнадцатом корпусе. В мозговом центре нашей славной демократии! В руках у Димы, парень, счета Баранникова и Дунаева в банках Швейцарии. А может, и не только Швейцарии. Он их открывал, и он же, естественно, клал на эти счета доллары. Думаю, не только он, потому как Россия большая, брат, Россией можно торговать бесконечно…
А рядом еще один тандем… криминальный: Руцкой и Бирштейн, фонд «Возрождение». Продажа в Европу химикатов, минералов и еще какой-то хрени. Без налогов, почти подпольно. Якубовский хорошо знает Бирштейна, познакомились они в Канаде…
– Кто такой?
– Агент безопасной национальности, Борис Иосифович Бирштейн, он же Бирштайн, гражданин Швейцарии, Канады и еще Коста-Рики, по-моему…
– Так бывает?
– Мафия. Кормит Руцкого, ищет подходы к Ельцину, прежде всего – к Илюшину, его помощнику, тот любит подарки, и чем дороже, тем лучше…
Но самый главный человек – это Руцкой. Наши клоуны из Швейцарии, Бирштейн и компания, играют на всех роялях сразу. Так что беги, родной, к Бурбулису, он там у вас самый умный, как говорят, потому что Баранников и его мальчики в КГБ, такие же… орденоносцы… вот-вот рядом с Руцким и Хасом встанут! Под их знамена бросятся. И мы все тогда получим. Все, с лихвой! Пойми: от Ельцина он, Баранников, уже все взял. А тут – совсем другой фильм, новый, где Руслан Имранович… главный режиссер и благодарный продюсер. Руцкой – Президент, Хасбулатов – премьер, Баранников – вице-президет… И вся контора, еще раз говорю, уйдет в Белый дом вместе с Баранниковым. Те ментально им ближе, понимаешь? – Короче говоря, Дима просит о встрече.
– Со мной? – испугался Алешка.
– Сдурел? Нет, он окончательно сдурел…Вы посмотрите! Ты-то, брат, на хрена ему сдался? Ты, конечно, не мужчина, а одно счастье, у тебя большое будущее, я согласен! Будущее. Но не настоящее? С Бурбулисом, разумеется! Можно и с Ельциным, конечно, Дима не откажется, чем выше, тем лучше, он и так уже в небесах, только жизнь в Канаде для него – как несостоявшееся самоубийство…
У Якубовского на каждый чих, чтоб ты понимал, есть свой квиточек. Цифры, расписки… Все подшито, все в папках. Аккуратно разложено. И копии есть. В другом сейфе.
Генералы, конечно, опытные люди, а все, между прочим, доверяли бумаге.
Караулов сдвинул ноги и сел на диване поближе к Алешке.
– Если Геннадий Эдуардович пожелает, я ему хоть сейчас личную гарантию настрочу. Так, мол, и так, бухгалтерия у Якубовского в полном ажуре сохранилась… знаю, что говорю…
Алешка протянул свой стакан.
– Налей. Офигеть можно, Караулов! У тебя дом, где можно офигеть. Ты это… все знаешь и не боишься… по улицам ходить…
Караулов взял пиво, последнюю банку.
– Каждый человек – прирожденный правитель земли, – важно сказал он. – Это не я, это Честертон так думал… Хорошая мысль.
– Слушай, мы в России живем, – возразил Алешка. – В России плохо может быть бесконечно.
– Каждый, брат, каждый, – уверенно сказал Караулов. – Каждый человек – прирожденный правитель земли… И ты, и я. Обидно, парень, если это не так…
40
«Чого ж не взяти, як дают? – Это шо ж… плохо, да?., любити Украину? Кого ж любити, якшо не Днипро, сады и нэньку ридну?.. Ельцина, что ли?»
Леонид Макарович все время переходил с украинского на русский. Ему каждый день приходилось говорить на двух языках, то на русском, то на родном, вот язык и смешался, так ведь все нынче смешалось – свобода, а в Россию, пятки задрав, бегут не только русские или евреи, но и украинцы – даже из Одессы.
Бегут те, кто хорошо знает свой собственный народ. Кто чувствует: рухнут не только зарплаты, сейчас рухнет вся украинская экономика, ибо заводы, раз приватизация, будут поделены так, как учил в «Малиновке» Попандопуло: «Это – тебе, это – все тебе, это – тоже тебе…»
В одну харю, короче. Хохол никогда не заплатит (даже хохлу!) так, как платила Советская власть, когда цены в стране строго регулировал Госплан. Киев и Харьков жили даже чуть лучше, чем Москва, потому что продукты из колхозов здесь, на рынках, были дешевле, в сезон особенно, ведь вокруг Киева и Харькова – одни грядки.
Так вот: если нет контроля, такие, как Попандопуло, быстро выйдут «из берегов» и так всех прижмут-о! «москали» отдыхают…
Гоголь, его Иван Иванович и его Иван Никифорович. Портрет целого народа. Эти люди умеют ненавидеть.
После истории с Черноморским флотом Леонид Макарович неважно спал по ночам. То есть спал-то он как раз хорошо, храпел так, что любимая женщина сбегала за стенку, в соседнюю спальню, благо здесь, в Конче-Заспе, такая резиденция, целый полк поместится, не меньше. А вот засыпал он с трудом: ворочался, ворочался, уже спал, но ему снилось, что он не спит, значит надо лечь поудобнее, на бочок, засунуть под живот подушку, пусть живот в ней, в подушке, утонет, ведь живот у Леонида Макаровича огромный, как дыня, то ж не живот, то одно удовольствие!
На совещаниях (и в любой аудитории) было так. Сначала входил он. Живот. За ним, за животом, – Леонид Макарович. Его живот всегда сверкал, как солнце. И это ведь не просто живот. Его живот – символ плодородия. Новой, свободной, самобытной Украины!
– Обожрался я, Дуня…
Сегодня Леонид Макарович был не в духе.
– Обожрались? – Дуня всплеснула руками. – Опять?
Евдокия Полихата работала в Конче-Заспе четвертый год и берегла Леонида Макаровича как умела: он действительно иногда ел ведрами.
– Раки проклятые, Дуня… Ведро съел.