Предательство Родины в одиночку — это преступление. Предательство Родины группой единомышленников — бизнес. Подождите, ребята: Ходорковский еще так развернется, он скупит — у вас на глазах — весь парламент страны, всех депутатов. Сколько стоит голосование за упразднение в России поста Президента? А? Бескровный переворот: был Президент — и нет Президента, да здравствует парламентская республика!
Если бы «съездюк» (так Коржаков звал Хасбулатова) был чуть посмелее, он бы и сам подвел парламент к такому вот решению…
«Я сослан в двадцать первый век…»
Коржаков, кстати, много читал. Прежде всего — историческую литературу.
По размерам кабинет Коржакова в Кремле был чуть больше комнаты в обычной «хрущевке». Большая светлая приемная, герань на окнах, а сам кабинет — совсем крошечный, в углу у шкафа — письменный стол, торцом к нему — стол для совещаний, у окна — пальма-рахит, совершенно засохшая, но вроде бы еще живая…
Генерал Барсуков называл этот кабинет «пеналом Раскольникова». Зато у самого Михаила Ивановича все стояло на «широкой ноге».
Комендант Кремля работал за огромным столом легендарного Малькова (в прежние годы была привинчена табличка: «Тов. Мальков»). Вдоль стен, справа и слева, шкафы с книгами, альбомами по истории Кремля. — Было бы правильно, конечно, встречаться здесь, в этом кабинете, но Михаил Иванович не чинился, сам шел к Коржакову, хотя Коржаков был младше его и по возрасту, и по званию…
Ничто не сокращает жизнь так, как ожидание первой рюмки.
— За Пашу, короче, поручиться не можешь… — Коржаков плеснул коньяк в стаканы, но — немного, почти по капле; Барсуков с утра хорошо «взял».|_в кабинете у Президентам время — всего половина двенадцатого.
— Я так и думал о Паше-то!
— Гондон.
— Хороший образ, — похвалил Коржаков. — В детстве Паша на помойках кошек сетками ловил. Так до сих пор гордится, представляешь! Сильное, говорит, осталось впечатление!
Они выпили.
— Морячка… морячка надо было ставить… — вяло откликнулся Барсуков. — Феликса Громова. Хороший, Саша, был бы министр. И — не предатель.
Коржаков не ответил, разговор не получался: лень.
— Утром надо быть особенно осторожным… — бормотал Барсуков. — Одно неловкое движение — и ты снова спишь…
Коржаков засмеялся, снова разлил коньяк. И опять — по глотку
— Не примет моряка армия, слушай…
— А Пашу… что? приняли?
— Есть еще Чечеватов, он шефу нравится. Только диковат, конечно. Шеф в Хабаровске был и после бани немедленно вошел в глубокое расположение. «Будешь, говорит, Чече-ватый, в Москве, иди прямо в Кремль, не стесняйся! В Кремле тоже баня есть, теперь я тебя парить буду…»
Сообразил бы: выпил человек, вот он и борется… с одиночеством.
Так Чечеватый, Миша, решил на говне сметанку взбить. Примчался в Москву, закупил в ГУМе коньяк, две бутылки, и — к Спасской башне… Вратари изумились: ни заявки, ни пропуска! А Чечеватый в крик: я, бл, генерал-полковник, командующий округом, меня Ельцин ждет, мы с ним в баню пойдем, потому как друзья закадычные…
Драться полез. Ребята его скрутили, ну и, как водится, психушку вызвали. Менты долго выясняли, где этот кретин сп…л парадный генеральский мундир. И вдруг выяснилось, что он действительно командует Дальневосточным округом, причем хороший, говорят, командующий…
Выглянуло солнце, но будто бы споткнулось о кремлевскую стену — улыбнулось и тут же пропало.
Затрещала «вертушка», потом, наперегонки, ВЧ, но Коржаков их будто бы не слышал.
— Обидно, слушай: шеф ко всем безразличен, кроме себя. А если выпьет, то и к себе…
Декабрь, а солнце как в марте, и снег, наверное, вот-вот поплывет…
Начальник службы безопасности Президента уже знал (имел подробнейший доклад), как Грачев издевался в Адлере над Барсуковым. — Это неплохо, конечно, когда большие генералы ненавидят друг друга; Борис Николаевич уверен, что за каждым из них нужен глаз да глаз.
«Актерам и художникам надо время от времени грозить пальцем», — говорил Гитлер.
Умно, между прочим.
Опять нарисовалось солнышко — сквозануло по паркету и улыбнулось, растворившись в окне.
— В 87-м Чебриков хорошую идею Горбачеву подал…
— Это когда Руст по брусчатке шоферил?
Коржаков зевал так, будто глотал блины.
— Горби одним махом 40 генералов вымел. И Соколова заодно. Они ж, слушай, задолбали Михаила Сергеевича, каждый день Соколов требовал новые танки и пушки, а Рыжков за них стоял горой. Насмерть.
«Шереметьево-3! — вопил Горбачев. — Где ПВО, где Соколов? Шереметьево-3, а не Красная площадь!»
Барсуков задумчиво барабанил пальцами по столу
— Руст… Руст… красивая история… Ему ж дозаправку устроили под Тверью, сам бы не дошел. Ну и переодели заодно, чтобы он в Москве как человек выглядел. На Каменном мосту все провода сняли, чтоб не зацепился.[8]
Барсуков поднял стакан:
— Выпьем?
— Давай, выпьем.
…Кремль, Кремль, великий Московский Кремль… совершенно особое, сказочное место.
Он, Кремль, так и будет всегда вечной сказкой для людей. Не только для ребятишек, нет — для всех людей сразу. Между Кремлем и москвичами испокон веков существует особое, благородное чувство дистанции. Этот красивый и какой-то очень застенчивый, деликатный холм-утес со сказочными башнями никого (на самом деле) к себе не подпускает. И вокруг — одна старина: дом Пашкова, Манеж, Университет… даже ГУМ почему-то выглядит старше своих лет… — но разве Кремль, сам Кремль можно назвать стариком?..
Люди, работавшие с Ельциным, если и бывали когда-то в Кремле, то только на экскурсиях. Помощник Президента Юрий Батурин, будущий космонавт и герой, бросился перед Ельциным на колени, узнав, что Президент России выгоняет его из Кремля! Ельцин отшатнулся, побагровел, когда Батурин схватил вдруг его за ботинки, покрывая их поцелуями! Черт с ней, с должностью, но из Кремля гонят, из Кремля… — это как пережить?
Неужели Батурин работает лично на Дудаева? Почему Дудаев сегодня раньше всех узнает о военных и политических решениях, которые принимаются в Кремле? Раньше наших военных?
Барсуков раскраснелся.
— Министр обороны на измене стоит? — зашипел он. — Тогда почему Грачев — министр, скажи?.. — Хорошо, шеф колеблется… — а мы на хрена?! Паша-практикующий десантник. Прыгнул он с парашютом — и не повезло. Я ему такие, бл, проводы устрою, у меня с горя даже собаки выть будут…
Коржаков пододвинул стаканы и взял бутылку.
— Ты тоже считаешь, что если бы мама Горбачева вовремя сделала аборт, мы бы сегодня в другой стране жили?
— Ну…
Вопрос сбил Барсукова с толку, хотя Александру Васильевичу хотелось всего лишь поменять тему разговора.
— Вот ты… кого выше ставишь? Сталина или Горбачева? Барсуков задумался.
— Оба говно.
— Оба? Сталин каких наркомов поднял? Какие глаза у этих людей! Тем наркомам было все по плечу. А нашим — все по х…! Вон, Бурбулис: второй год национальную идею ис-щет. А чего искать-то? Служи России, как служили России Устинов или Королев… вот и идея!
Коржаков всегда разливал помалу. Кто-то ему сказал, что, если пить коньяк маленькими глотками, быстрее пьянеешь.
— Смотри: «Амур-золото» на Дальнем Востоке. В 37-м там работали… что-то около тысячи человек.
— Зэки? — зевнул Барсуков.
— Ага! Добывали 500 килограммов по году. А с 32-го по 38-й добыча уже — 80 тонн. И работает на Амуре 310 тысяч человек. У кого в мире были такие результаты? Только у Сталина, потому как цена труда — а нечеловеческая. Теперь скажи: Косыгин или Байбаков с такими, как наш Петя Авен, могли бы работать?
— Так я о Паше и говорю!.. — встрепенулся Барсуков.
— Завалишь Пашу, а кто придет? Громов?
— Людей, что ли, нет… — Барсуков взял стакан, чокнулся с Коржаковым, и они с удовольствием выпили.
— Кто?! Вон Старовойтова… Галина Васильевна… страсть как хотела, чтобы шеф назначил ее министром обороны.
Я его здорово пуганул тогда: не примет, говорю, бабу армия. Представляете, что было бы с Толстым, если бы он в «Войне и мире» не Кутузова, а Старовойтову представил? На боевом коне с саблей наголо?..
Задумался шеф. А это, между прочим, очень хорошо, когда он думать начинает!
…В глубине души Коржаков, наверное, недолюбливал Барсукова: вороватый он человек, не такой замах, конечно, как у Черномырдина, но Барсуков — парень не промах.
Больше всего Коржаков переживал за бильярд Геринга. Простить себе не мог: это он рассказал Барсукову, что на «дальней» даче Сталина стоит бильярд рейхс-министра Имперского министерства авиации.[9]
— Рассказать анекдот, генерал? — Коржаков встал, итогов бы размяться, подошел к окну. — Встречаются две блондинки. «Где работаешь, подруга?» — «На вертикале власти». — «То есть?» — «В стриптиз-клубе. Там у меня шест и полная власть над мужиками!»
— Смешно…
— Вот ты, — не отступал Коржаков, — смог бы в 45-м, как Лаврентий Павлович, атомный проект поднять?
Барсуков даже чуть протрезвел:
— Зэков дашь — подниму. Звериной ценой я тебе что хошь подниму.
— Не-а… — мотанул головой Коржаков. — Зэков нынче под миллион. Они — что? могут какой-нибудь завод поставить? По темпам сталинских пятилеток? А Гайдар с Шумейкой руководить будут? Помнишь, шеф в Казань летал? Все бурлит, народ референдум хочет, и шеф — прямо к ним на митинг…
— Это когда он драпанул… что ли?..
Барсуков знал (да и все знали), как встретила Ельцина Казань.
— В трамвай ворвался… — слышал? Он с самолета — и сразу на митинг. Стоит на трибуне, что-то говорит, а толпа к нему наступает, мы держим, но нас мало, а толпа — тысяч пять-шесть. И она напирает, напирает, до трибуны три шага осталось…
«Задавайте, — орет, — вопросы Минтимеру Шариповичу!» И Шаймиева вперед выталкивает. «Спрашивайте! Берите суверенитет!..»
Где-то там, за спинами, грохочет трамвай. Митинг-то стихийный, улицу не перекрывали, — и шеф, Матерь Божия, как побежит!