Если Павла не убили бы заговорщики, он действительно целовал бы папе туфли?
Павел — мог.
Люди не поделили Бога, Его власть над собой, Бог как игрушка в руках церквей, Бог — один, религий — много…
Разве Он может быть игрушкой?
Отец Тихон действительно не боялся смерти, после «Момента истины» ему позвонили сотни людей, даже Лужков позвонил, предложил охрану, но многие архиереи видели в нем, в отце Тихоне, какое-то тайное противодействие, считали его выскочкой: косые взгляды коллег побуждали отца Тихона к новому труду.
Время кладет всех сейчас под себя, по-другому не выживешь, но церковь должна, должна устоять, иначе зачем же она нужна?
Отец Тихон не знает, что его ждет, его не пугает близость Лубянки, тем более толку от них, от этих чекистов, как теперь понятно, вообще никакого, но в самой этой близости есть какой-то знак, наверняка есть, только о чем он, этот знак, пока не понятно, да и не дело монаха, конечно, думать о таких вещах, как судьба, ибо на все есть воля Божия…
56
И опять Лужкову никто не ответил: Ельцин молчал, и все тоже молчали.
— Страна, коллеги, получает сейчас такие удары, от которых она никогда не оправится. Я убежден: курс на создание в России класса эффективных собственников грубо искажается, Борис Николаевич, некомпетентными действиями нашихмолодыхруководителей, и эта неразборчивость резко криминализирует общую ситуацию вокруг реформ.
Министры зашевелились: хорошо, что Лужков сейчас не называет фамилии, пришлось бы отвечать, а отвечать в этом зале — себе дороже!
— А вы бы ближе к Москве, Юрий Михайлович… — осторожно посоветовал Нечаев.
— Да уж куда ближе, — обернулся Лужков. — Еще в 89-м, товарищи, Вашингтон принимает стратегию «гарантированного технологического отставания России». Я призываю: давайте вдумчиво разберемся, почему только что отказались от запуска в серию ЯК-141? Палубная машина вертикального взлета… если кто не знает, коллеги. Самолет с палубы авианосца взлетает как вертолет. Стартует уже в воздухе. Уникальная машина…
— Слишком дорого… — перебил его Шумейко. — Да и с кем… воевать-то, Юрий Михайлович? Налупил Сталин заводов — и все мы остановиться не можем! Танки, танки, танки… Каримов возмущается: старые танки военные свалили у них под Ташкентом в овраг, оттуда их черта с два теперь поднимешь… на переплавку…
— Нет денег? — перебил Лужков. — Я не ослышался? Но ЯК-141 на мировых рынках разлетится мгновенно, хоть сейчас собирай заявки. Или мы боимся, что американцы двинут нам по рукам? И по мозгам? Так это и есть стратегия «гарантированного технологического отставания России»!
Дальше: почему мы отказались от реактивного железнодорожного вагона? Всю документацию передали французам. Не продали, а подарили!
Ельцин удивился:
— Нечаев, это так?
Нечаев не знал, так это или не так.
— Это… правда? — строго повторил Президент.
— …и нет у нас уже никакой возможности компенсировать все эти потери, — заключил Лужков.
— Под вагоны нужна специальная дорога, Борис Николаевич, — нашелся наконец Нечаев. — Окупаемость проекта — 14 лет.
— Долго… — согласился Ельцин. И вдруг — зевнул.
— Но скоростную дорогу… хотя бы между Петербургом и Москвой, коллеги, мы все равно рано или поздно построим, — возразил Лужков. — По той же технологии! Сейчас японцы впереди, а могли бы мы! Вся Япония — половина Камчатки! Современная математическая теория утверждает: в сложных не бывает второстепенных факторов. Повторюсь, товарищи: как мэр Москвы, я рад, конечно, что Анатолий Борисович не полез… не будет теперь вмешиваться в дела Москвы. Приватизационные процессы, происходящие сейчас в столице, уже принесли государству больше денег, чем вся политика Чубайса, я о приватизации…
— Нет, понимашь, политики Чубайса… — вдруг строго оборвал его Ельцин. — Шта-а вы Чубайса за какого-то врага… держите! Какой он враг, Юрий Михайлович?! Про-о-сто Чубайс, понимашь, так устроен, что он ставит всегда только наверняка. Есть покупатель — он за него хватается. И боится упустить. Потому шта… капиталист в России — это пока редкость. Встаньте, Чубайс! Чего вы молчите?
Чубайс отложил бумаги и нехотя встал.
— Не могу понять суть дискуссии, Борис Николаевич. Поэтому молчу.
— А я уж подумал, шта-а ва-ас нет!
— Господин Президент, я всегда там, где правительство.
— Да?
— Да!
Ответ понравился.
— Или Авен, — продолжал Ельцин. — Юрий Михайлович тоже его касался.
Авен встал.
— Да сидите, — махнул ему Ельцин. — По Авену, Юрий Михайлович, были вопросы. И Авен ушел. Создал хороший фонд. Привлекает деньги и инвестирует. Что плохого… — Ельцин ехидно обвел министров взглядом, — я у всех… ха-чу спросить, если Россия, понимашь… вступит наконец в НАТО?
Худенький, даже тщедушный, Авен был больше похож на ботаника, чем на банкира; он носил очки с круглыми линзами, и очки эти были размером с его лицо.
«Е… — вздрогнул Лужков. — Так он в НАТО собрался?..»
— Ну в будущем, понимать, — уточнил Ельцин. — Если наши такни лучше, пусть НАТО их у нас покупает…
Рядом с Чубайсом сидел Полторанин, рядом с Полтораниным — еще один вице-премьер — Черномырдин, он отвечал за топливно-энергетический комплекс.
У кого-то из министров (кажется, у Нечаева) были проблемы с желудком: характерные рулады раздавались все чаще и чаще.
«Человек-оркестр», — подумал Лужков.
Если НАТО, — все ясно: перевод бывших советских заводов на стандарты НАТО невозможен, значит речь сейчас действительно идет о полной гибели оборонной индустрии России.
Уничтожить — под видом демократии — великую страну. И Ельцин — что? Поставлен осуществить этот курс?
Чубайс хотел что-то возразить, даже руку поднял, но вдруг опять заговорил Лужков:
— Разрешите, Борис Николаевич? Страны НАТО не смогут купить нашу технику. У НАТО — другие стандарты и ГОСТы. Чинить негде, обслуживание будет крайне затруднено и…
— Подумаешь! — перебил его Ельцин. — Мы, Юрий Михайлович, им сами кузни поставим.
Он ждал, наверное, что все засмеются, но министры молчали, потому что никто не понял, шутит Президент или нет.
— Вы закончили, Юрий Михайлович?
Лужков встал.
— Еще минуту, если можно. Ремарка Президента очень точная, товарищи: надежная встроенность России в мировое сообщество… это все трудно переоценить, но ведь моя обеспокоенность-другого рода: я утверждаю, что министр Нечаев и Минфин искусственно создают сейчас систему неплатежей. Как только появляются неплатежи, Госкомимущество сразу заявляет: заводы, Челябинский металлургический… Ковровский механический завод, обеспечивающий, напомню, стрелковым оружием всю нашу армию и милицию… — Лужков опять достал свой листочек, — Рыбинский и Уфимский моторостроительные заводы… Госкомимущество мгновенно объявляет их всех банкротами и отдает в частные руки по цене двухкомнатной квартиры в Нью-Йорке.
Вот почему я жестко призываю к порядку. Ковровский завод со 100 %-м госзаказом только что выставлен на продажу по цене одного станка с ЧПУ!
— Можно чуть тише, Юрий Михайлович, — робко попросил Нечаев, но Ельцин тут же его оборвал:
— Здесь я… понимать… слежу за порядком…
Он любил напомнить, кто в доме хозяин.
— Отдельный разговор, товарищи, — Лужкову показалось, Ельцин его подбодрил, — судьба заводов фирмы Андрея Туполева. Из-за повальных неплатежей на территории КБ Туполева разместились сейчас аж 200 коммерческих организаций; все идет к тому, что от завода вообще ничего не останется.
У меня вопрос. Нам, что? «тушки» больше не нужны? А запчасти? Мы на чем летать будем?
Накануне вечером Нечаев гулял в Москве на презентации (так это теперь называется) рыбного ресторана «Сирена». Что-то было несвежее — устрицы, наверное. Вместе с ним гулял и министр юстиции Федоров, настоящий гурман, но он — вроде ничего, сидит как огурчик, даже что-то рисует, от скуки, на листе бумаги…
Может, Федоров не любит устрицы?
— По добыче угля Россия скатилась, товарищи, на уровень 1957 года, — напомнил Лужков. — Это же… совершенно ненормальная ситуация! По производству металлорежущих станков и выпуску тракторов мы сейчас находимся на уровне довоенного 1931-го! По кузнечно-прессовым машинам и зерноуборочным комбайнам мы опустились в 1933-й, а по производству кирпичей Россия отброшена правительством на уровень 1953-го года…
Ельцин побледнел.
— Дайте… ваши расчеты, — попросил он. — У вас все?
— Отдельный вопрос — производство шерсти. По шерсти мы сейчас… в 1880 году. По пиломатериалам мы ушли на объемы 1930-го, а по товарным вагонам и производству тканей Россия сейчас в дореволюционном, 1910-м году!
— Откуда у вас эти цифры?
— Госкомстат России.
Ельцин разозлился.
— А почему мне их не ложат?
— Вот я и говорю… — тут же подхватил Лужков. — Работа Госкомимущества провоцирует в стране социальный взрыв невиданной силы. Считается, что новый собственник обязательно вложит в эти заводы деньги. В погоне за прибылью, так сказать. А если не вложит? Где гарантии? Как сказал недавно один господин: «В этом мире никто никому не друг, потому что все мы здесь конкуренты!»
— Это Миша Фридман сказал, — хихикнул Авен. — Наш товарищ. Фридман пошутил, Юрий Михайлович! Не надо мрачности!
— Но из спекулянта не появится новый Косыгин, — возразил Лужков. — У спекулянта мозги по-другому устроены! Например, наш завод Орджоникидзе. Флагман, Борис Николаевич, российского станкостроения.
— Я знаю, — согласился Президент. — И шта-а?..
Ельцин, кажется, поборол усталости, словно какой-то внутренний голос твердил ему: хватит голову нурить, не огорчаться, не огорчаться, не огорчаться…
— Докладываю: в результате ваучерной приватизации, Борис Николаевич, контрольный пакет акций завода, полностью оборудованного суперсовременными станками с числовым управлением, приобретают два банка: «Оргбанк» и «Кэибанк». Комитет по антимонопольной политике признал эту сделку недействитель