Николай Волков и Сергей Филиппов познакомились еще в январе — в то время они помимо строительной деятельности занимались и игорным бизнесом. Через месяц Волков устроился на руководящую должность в «РСУ МВД РФ». Из-за этого ему пришлось уйти из бизнеса. Мужчина не мог по закону совмещать работу в силовом ведомстве и заниматься предпринимательской деятельностью. Свою долю в совместных предприятиях бизнесмен переоформил на жену и дочь своего близкого знакомого, после чего продолжал исправно получать причитающиеся ему деньги. Кстати, сразу после вступления в должность на фирму, часть которой неофициально принадлежала генералу Волкову, посыпались заказы на строительство ведомственных объектов по всей России. Среди них были и капитальный ремонт зданий центрального аппарата МВД, контракт на постройку санатория МВД «Искра» в Сочи и многое другое. Но в последнее время, как считает следствие, среди бизнесменов появились разногласия. Компаньону якобы не нравилось, что Волков злоупотребляет спиртным, и поэтому он попросил их общего знакомого разобраться с этим. Тот передал просьбу друга работнику автосервиса, который убил высокопоставленного чиновника.
— Яне понимаю одного: какможноубить курицу, которая несет золотые яйца? — недоумевает адвокат Сергей Пешков. — Все проекты погибшего с моим клиентом приносили им стабильный доход, что-либо друг от друга они не скрывали, делили все пополам, дружили семьями, летом вместе ездили на отдых. После убийства Волкова их бизнес пошел под откос и еще до задержания Филиппова стал убыточным.
Сейчас задержанным продлили срок ареста на два месяца, я обжаловал это решение Фемиды. Надеюсь, что обвинения в убийстве в отношении моего подзащитного будут сняты…
Ничего, да? На генеральскую должность (и какую: главный строитель в МВД) приходит человек из игорного бизнеса. Еще и пьяница. Вся прибыль от строительства милицейских объектов делится с приятелем, но возникают разногласия, и генерала убивают — на Осенней улице.
История Юрия Калинина, главного «хозяйственника» МВД в 80-х, стала одной из причин самоубийства министра Щелокова.
А сейчас?
Больше всего Бориса Александровича удивил тон журналиста: все, мол, в порядке вещей. А ведь это одна из лучших российских газет! Он попросил помощника режиссера спуститься в киоск, купить несколько номеров «МК» и раздать их актерам.
Ребята дружно, вслух, прочитали заметку. И… ничему не удивились.
— Как? — вздрогнул старик. — Как?!
Актеры смотрели на Бориса Александровича как на большого ребенка. Или старики всегда отстают от реальной жизни?!
На выходные Борис Александрович возвращался в Москву, к Ирине Ивановне: успевал соскучиться. — А Ирина Ивановна, его единственная, любимая Ирина Ивановна, умела ждать. Она могла часами стоять у окна в гостиной, высматривая такси, она раньше всех, даже раньше внука Мишки, всегда открывала дверь почтальону (по привычке, Борис Александрович не возвращался в Москву без телеграммы). А если позволяли здоровье и погода, Ирина Ивановна вызывала такси и сама отправлялась к поезду: на платформе — скользко, там всегда почему-то скользко, Борис Александрович может упасть…
Их любовь никак не отличалась от сотен, тысяч, десятков и сотен тысяч других семей: все счастливые семьи действительно похожи друг на друга, а любовь, когда она есть, видна сто раз на дню.
Каждый день.
В эту субботу Борис Александрович пригласил на обед отца Тихона — своего духовника. Год назад здесь, в Москве, их познакомил Сергей Федорович Бондарчук; его семья дружила с отцом Тихоном, к нему особенно привязались дети — Алена и Федька. В тот вечер они долго ужинали в Центральном Доме литераторов: Бондарчук пригласил на раков с Хопра.
Раков в ЦДЛ готовили фантастически, в сметане или в огуречном рассоле, как придумал шеф-повар ресторана знаменитый Марат Максимович, но главной «фишкой» был, конечно, соус у ракам — из сметаны, чеснока и лимонного сока!
Борис Александрович ничего не знал, увы, об испытаниях, которые выпали сейчас на долю отца Тихона… да и чем же он мог ему помочь?
Странно, конечно, но Борис Александрович, ведущий музыкальный режиссер, никогда не слышал, чтобы в Москве было какое-то музыкальное общество и при нем — заводы. И хотя все свои проблемы (свои?..] отец Тихон вроде бы решил… это «вроде бы» — оставалось. Повисло в воздухе.
Вмешался Святейший. Не мог не вмешаться. И Святейший тоже вроде бы получил гарантии.
Опять «вроде бы»…
К разговору с духовников о бесконечном Божественном величии Борис Александрович тщательно подготовился. Все вопросы, их пять, выписал на отдельный листочек, чтобы ничего не забыть. Чисто московская черта, между прочим: обстоятельный разговор — это всегда как путешествие, надо так к нему подготовиться, чтобы получить от беседы двойное удовольствием. Нет в мире городов, где люди имели бы такой вкус к беседе, как в старой Москве, — за бесконечным чаем с баранками, халвой и вареньем. Ну и наливочкой, конечно!
Это все осталось от давних-давних времен, от конки: расстояния в Москве — огромные, а морозы крепкие, поэтому на «чуть-чуть», на минуточку, никто в Москве друг к другу не заезжал…
Москва — это не Северная столица, где люди всегда куда-то спешили: их, наверное, подгоняли ледяной ветер и дождь. А чаепитие — это ритуал. Каждый день в Воротниковском переулке, рядом с Тверской, где традиционно жили великие старики Малого театра, гудел во дворе самовар. Не сегодняшний, ясное дело, а настоящий, тульский, старинный. Им же не было износа!
Топили самовары шишками, вкус у воды становился тогда другой — с дымком и с горчинкой. Все понимали: если во дворе самовар, значит Елена Николаевна Гоголева ждет сегодня друзей. А самовар Рыжовых дымил (и никто не сердился!) вообще каждый день, в любую погоду, даже в Новый год: сам Николай Иванович мало двигался, был заядлым домоседом и очень любил гостей…
Отец Тихон никогда не опаздывал. Замучен делами, это видно, под глазами — большие черные круги, морщинятся щеки, но глаза добрые, приветливые… — это трудно, наверное, быть приветливым, если все ночи — бессонные, все как одна…
Отец Тихон все глубже и глубже сейчас зарывался в религию, в древние церковные книги и очень любил беседовать со стариками. Недавно в Сретенском монастыре он открыл воскресную школу и осуществил наконец свою давнюю мечту: основоположил мужской хор.
Да такой хор получился, сам Рыбнов развел руками: он, пожалуй, будет лучший в Европе![33] Но сейчас, в минуту опасности, отец Тихон вдруг остро почувствовал, как все-таки он одинок: некому доверить себя, нет родных рук, родных заботливых глаз! Отец Иоанн — далеко, в Печорах, к каждому человеку отец Иоанн по-прежнему преисполнен блаженной жалости… даже к таким, как Жарков, у отца Иоанна жалость, он и палачей своих всегда пытался хоть как-то оправдать…
Зачем любую опасность превращать в ценность? Люди от этого становятся хуже, а не лучше.
Ну что, поехали?! Пора?..
— Каждый христианин, — осторожно начал Борис Александрович, — каждый католик… я говорю (хотя и не люблю это выражение) об основных религиях мира… — каждый из нас хочет представить себе… свет.
Тот свет.
— Истинно так, — кивнул отец Тихон. — Согласен с вами.
Он очень любил красное вино. Больше других — «Бордо»; он считал, что бокал «Бордо» в день — лучшее лекарство для крови, ибо в «Бордо» есть немного природного аспирина.
— Какой он? — продолжал Борис Александрович, закинув на нос очки. — Что там? Как там все организовано? Есть ли пределы у этих сфер? Если есть, где начинается бесконечность? Суждено ли обычному человеку, такому… как я… постигнуть бесконечность?
Если Борис Александрович что-то и пил за столом, то водку. В Ярославле в него был друг — Фирс Шишигин, старый театральный режиссер. Шишигин ненавидел пьянство, особенно актерские загулы — жесткие и тупые. После таких загулов актер перестает быть актером, сколько тому примеров: Гриценко, Лапиков, Юматов, Даль, Сева Ларионов — сколько их! Но когда они, два старика, садились за стол, на столе тут же появлялась водка. Вот так у русских: не выпьешь-не поговоришь…
— Две дороги: в рай и в ад, — продолжал старик. — В самом деле сравнимы ли эти дороги с бесконечностью? Каждый путь — это путь. Как он выглядит? Я здесь, на земле, желаю знать, как он выглядит. Господь не раскрывает свои тайны, но и не прячет их: «Имеющий очи да видит!»
Ирина Ивановна плохо понимала, к чему клонит ее муж. Исследование веры — да, это его занятие, одно из них, Борис Александрович не научился останавливаться в своих чувствах.
— А что вижу я? — напряженно спрашивал Борис Александрович. — За все эти огромные тысячелетия в раю, наверное, скопились миллиарды великолепных людей. Их души. Если угодно — их «я — есьм!», как когда-то говорил Станиславский. — Почему, кстати, бессмертны только души? А не сердца?
Отец Тихон усмехнулся.
— Сердце можно взять в руки, Борис Александрович. А все, что можно взять в руки, Небо отторгает: Небо есть Небо, это не материальная сфера, все, что материально, остается здесь, на земле!
— Но мне, — продолжал Борис Александрович, — важно то, о чем я только что сказал: в раю, рядом с Богом, находятся миллиарды хороших людей. Кого-то из них я хорошо знаю: Моцарт, Бетховен, Чайковский… Послушайте: как же они, эти творцы, нужны сейчас на земле! Это ошибка, что их здесь нет! Большая ошибка!
— Смерть не может быть ошибкой, — возразил отец Тихон, поднимая бокал. — Бог отвечает за любую смерть, Борис Александрович, у Бога нет мертвецов.
Старик побледнел.
— А я вот… не уверен, что мне сейчас… надо благодарить Всевышнего, что я дожил до нашего… времени. До Ельцина.
— Да что ж ты такое говоришь?! — всплеснула руками Ирина Ивановна. — Не слушайте его, отец Тихон! Кушайте, кушайте, пожалуйста!
— Я вот, — упрямо продолжал Борис Александрович, — абсолютно уверен: жизнь человека зависит не от него самого, а от судьбы, ему предназначенной. Надо уметь читать знаки судьбы! «Жизнь и судьба» — так называется грандиозный роман Гроссмана. Я согласен с Гроссманом! Жизнь и судьба — разные вещи. И они редко совпадают, это счастье… Вот почему я спрашиваю: неужели там, в раю, хорошие люди нужнее, чем здесь, на земле? Для чего Господь одарил человека бессмертием, если не прояснено самое главное: что же с этим бессмертием делать? Для чег