Лужков так и стоял — в дверях.
— Да он… что?..
— А он то самое… — Ельцин покрутил пальцем у виска. — Он думает, я уже не управляю! Шта-а… Рос-ссией управляют губернаторы!.. У кого рупь, у кого юань…
Подыгрывая Президенту лужков развел руками:
— Борис Николаевич, ситуация… совершенно ненормальная…
— А вы сядьте, шта-а вы… в дверях?
— Ну и новость…
Ельцин был в гневе.
— Он думает, я стерплю: Прозеваю его выходку? Может, я для Росселя уже умер? А?!
Лужков понял: Ельцин уже выпил.
В кабинете царило какое-то тягостное уныние: так всегда бывает перед неприятным разговором.
— Он, короче, шта-а… себе позволяет?! Его куда несет? И еще Урал за собой тас-щит! Если я его мамашу… эту немку… лично помню, я ему — шта-а?.. за ее борщ уже и этот фунт прощу? Хорошо хоть не марка! Россель запомнит у меня этот день… как Ленин каторгу!
Лужков удивился:
— Он же вроде бы… детдомовский…
— Я про маму не ошибаюсь, Юр-рий Михайлович! — рявкнул Ельцин. — Я ва-аще про Урал знаю все!..
— А Минтимер… — Лужкову хотелось перевести тему разговора, — среагировал на Росселя, Борис Николаевич?..
— А это счас… выясним, — и Ельцин нажал кнопку приемной, повернув к себе микрофон:
— Найдите… Шаймиева… Минтимера Шариповича. Татария.
— Шаймиев — капитальный человек, Борис Николаевич.
— Туркменбаши! — махнул рукой Ельцин. — И Россель — туда же! Все в России туркменбаши, понимашь…
Часы на Спасской башне пробили два часа дня. «Интересно, — подумал Лужков, — он пообедал или… просто по-русски, под рукав?..»
Лужков чувствовал: Ельцину не хотелось начинать тот разговор, ради которого он приказал ему вернуться. И заползала, заползала уже лукавая мысль, что Ельцин так устал (и сегодня устал, и вообще устал), что сейчас он — уже никакой, навсегда никакой, из него воздух вышел, слишком тяжелой оказалась Россия, слишком тяжелой…
Пискнул спецкоммутатор.
— Борис Николаевич, — доложил Евсюков. — Шаймиев, Минтимер Шарипович. республика Татарстан. Канал — закрытый, первая линия.
Ельцин медленно снял трубку:
— Рад слышать, ваше татарское превосходительство! Ка-ак… республика? Она иш-ще в составе России?..
Шаймиев что-то спокойно отвечал.
— Хорошо, хорошо… — смягчился Борис Николаевич. — Не будем о старом, Минтимер. Я вот шта-а… звоню. Там… у Росселя, в отношении личной политической культуры, понимашь, все внезапно обострилось…
Знаете? Пре-преждаю: реакция на такие заявления мне не нужна. С любым знаком.
Шаймиев что-то ответил, и Ельцин сразу помягчел:
— А я и не сомневался, Минтимер, что наше с вами слово да-ароже денег… как говорят… Я понимаю: на Росселя давят… А на Лужкова не давят? А на Президента страны? Определенные гадкие силы?..
Они давят, но мы стоим! Только у Росселя эта доля, понимашь, уже великовата. А по договору с Татарстаном, хочу сказать, работа сейчас в полном процессе. Все утрясем и сразу торжественно подпишем. С салютом. И в Москве, и в Казани. Как 9 мая! Буде-те в Москве — сразу, значит, заходите…
Шаймиев что-то отвечал, — кто же из руководителей упустит возможность договориться о личной встрече?
— Добро!.. — махнул Ельцин рукой. — КамАЗ — не сдадим, не беспокойтесь. У меня с-час Лужков. По тому же вопросу. Тут ЗИЛ тоже… на грани. И с-час такой момент… Чубайса, похоже, немного развернем. А то он закрутился, понимашь! Скоро со всей страной меня перессорит — скорректируем, короче… — Ельцин по-сталински обрывал свои разговоры: кидал телефонную трубку и — все!
Ему это очень нравилось — быть резким.
Лужков почувствовал, сейчас надо что-то сказать.
— Раскачивать государственную власть, Борис Николаевич, особенно тем структурам, которые призваны, наоборот, эту власть укрепить, опасно… для любой страны…
Ельцин смотрел на телефон так, будто у него на столе болотная жаба.
— После войны, — продолжал Лужков, — «отец народов» взялся, как мы знаем, за евреев. Это была катастрофа в большом объеме, но я хочу обратить внимание на некоторые моменты.
— А шта-а там?..
Его рассеянный взгляд не давал Лужкову покоя; Ельцин — он же вот, сидит в полуметре, но его сейчас как бы нет, отсутствует…
— Зимой 21-го Ленин закладывает земли Крыма в банк Рокфеллера. С целью получения кредита. Рокфеллер выделяет под Крым кредит: 50 миллионов долларов. Кроме того, весь Туркестан и Грузию Ленин решил преподнести в подарок Ататюрку. Как поддержка Советской властью из революции.
Ельцин рассеянно поднял голову:
— Правда?
— Тенденция, короче, задана. Но отчаянно вмешался Сталин. Он хоть и лицо подчиненное, но решение Ленина вызывает у Сталина резкий протест, особенно по Грузии.
Только что состоялся позорный для Ленина секретариат. Крупская пожаловалась Сталину, что Ленин переспал со всеми женщинами своего аппарата, а товарищу Фотиевой даже обещал на ней жениться… — секретариат тоже вел Сталин…
— Прямо со всеми?.. — удивился Ельцин.
— Крупская отвечала утвердительно.
— И шта… а?.. Пристыдили?
— Секретариат постановил: в таком поведении Ильича есть и вина самого секретариата, Борис Николаевич! Мы, мол, так загрузили товарища Крупскую работой, что нет у нее времени на личную жизнь! И секретариат освободил ее от всех дополнительных нагрузок, порекомендовав Надежде Константиновне побольше времени уделять мужу…
Опытный аппаратчик, Лужков мастерски перевел тему разговора: он незаметно увлечет сейчас Ельцина, тот размякнет, и «загогулина», если она и появится, все-таки будет помягче.
— Вообще, Борис Николаевич, вождь очень легко отдавал страну. Ее территории. А тут — Рокфеллер, живая валюта! 50 миллионов за какой-то там Крым, где Ленин ни разу не был. Кредит — связанный. На эти деньги Советская Россия обязуется купить у Америки сельхозтехнику и паровозы. В Сокольниках, Борис Николаевич, была даже выставка этой сельхозтехники, и Ленин ее посетил.
— А вы знаете, Юрий Михайлович, я же всего Ленина прочитал.
Лужков вскинул глаза:
— Да что вы…
— По два раза.
— Кредит, Борис Николаевич, взят на 25 лет. Под немыслимые проценты. Без досрочного погашения. — А если СССР не плати, Крым отойдет Соединенным Штатам. По варианту Аляски. Как их заморская территория. Но Рузвельт, под влиянием еврейского лобби в США, неожиданно предлагает Сталину разместить в Крыму новое государство — Израиль. Расчет понятен: если Израиль возвращается в Палестину — восстанут арабы, кроме того, Палестина — зона влияния Англии, то есть конфликт с Черчиллем неизбежен.
Ситуация — крайне непростая, но Рокфеллер — человек с капитальным мышлением. Он не любит тратить свои деньги. Под Крым Рокфеллер выпускает акции, привлекая частные капиталы. Их покупают Гувер, Маршалл, Элеонора Рузвельт, супруга Президента — американцы тянули со «вторым фронтом» до тех пор, пока Сталин тянул с решением по Крыму, то есть — по Израилю.
— Интересно… — вставил Ельцин.
— Мощнейший рычаг воздействия, Борис Николаевич.
— Интересно.
— Почему конференция союзников была именно в Ялте? А не в Москве? В 42-м Черчилль прилетал в Москву. Не испугался, хотя тревожная обстановка могла усилиться в любую минуту. — Рузвельт активно настаивает: Ялта. Он своими глазами хотел увидеть, что такое Крым — «орден на теле Земли», как говорил Рокфеллер!
— В Беловежской Пуще, Юрий Михайлович, Рассея… — Ельцин встал и прошелся по кабинету, — стояла перед серьезным выбором: либо мы у них Крым забираем, либо стратегические ракеты. Кравчук говорит: ракеты — это опасно, у нас все специалисты разбежались. Работники «Южмаша» подались в Северную Корею. На их заводы. И Кравчук говорит: «Пусть Ельцин забирает ракеты себе». А они вдоль границ стояли.
Американцы согласились: или Крым, или ракеты. Я выбрал ракеты. Выбрал… и не жалею. А если б они у них… взрываться стали?
Минувшим летом Лужков с семьей два дня отдыхал в Беловежской Пуще — охотился.
— Почему папа не заходит в большой дом? Спросила у Елены Николаевны, его жены, маленькая Оля.
— В этом доме, дочь, три человека разрушили очень большую страну, — объяснила Батурина.
— А зачем?
— Им хотелось стать царями.
— Маша, Маша, — закричала Оля подружке, — не ходи в большой дом, там какие-то дураки царями стали!
Лужков внимательно наблюдал за Ельциным. Так в Кремле принято: ловить каждое его слово и каждый взгляд.
— Так вот, Борис Николаевич: 46-й. Сталин и кредит не отдает, и Крым, хотя Рузвельт предложил сделать руководителем Израиля нашего актера Михоэлса. И это предложение стоило Михоэлсу жизни.
Американский посол давит на Сталина с целью принятия экстренных мер…
— Может, чай? — вдруг спросил Ельцин.
— С удовольствием!
— или…
Лужков боялся, Ельцин предложит выпить, придется отказываться, Лужков «защил» себя раз и навсегда, поэтому он тут же, быстро пошел вперед:
— От чая не откажусь: то есть Сталин, Борис Николаевич, сломал все предыдущие договоренности, значит — начал новую войну, холодную…
Сначала — Сталин. Его игра. А уж потом — Фултон, знаменитое выступление Черчилля.
Ельцин подошел к окну: он любил смотреть на Красную площадь.
— Я про Крым… знаю, — вдруг сказал он. — Мы же Полторанина в архивы послали, с целью… их рассекретить. Я пот, понимашь, всегда хотел знать: кто в Свердловске на меня доносы писал?
— Нашли?
— Все уничтожено. Раз стал кандидатом в Политбюро — уничтожали.
Лужков согласился: — Мудро…
— Кое-что рассекретим сейчас, — продолжал Ельцин. — Но процентов двадцать — оставим. Вон, Адамович Алесь… сердце схватило. Когда увидел, кто на него «стучал». А вы, Юрий Михайлович… сегодня шта-а предлагали? При всех! Я — собираю правительство, результаты… тяжелые, ребята нервничают, а вы — давите и давите!.. Зачем? В тот момент, когда мы, понимашь, выходим на завершающую часть финишного отрезка, когда материальный уровень инфляции… снижается каждую неделю и…