не требующая понимания, быстрее приносит доход.
Для того-то лучше, Андрей Викторович, чтобы в мире была и одна религия, так легче… управлять… — Сергей Сергеевич вдруг побледнел и замолчал, боясь пошевелиться.
— Извините, Андрей Викторович, — тихо произнес он. — Нечем дышать… мне сейчас совсем-совсем нечем дышать…
Караулов вскочил:
— Открыть форточку?!
Он так увлекся, слушая Аверинцева, что забыл о его болезни, которая убивает — как нож — в одно мгновение.
— Не будем, не будем отвлекаться… — приподнял голову Аверинцев. — Продолжим разговор…
— Может, «Скорую»?
Он был готов броситься за Наташей, но Сергей Сергеевич остановил:
— Пожалуйста, не надо…
В комнате было тихо, как в храме после службы.
— Мой отец, Андрей Викторович — тихо начал Аверинцев, — привел мне однажды разговор двух людей:
«— Твой сын на допросах?
— Да.
— Боишься за него?
— Конечно. Боюсь, он испугается…»
И я догадался, почему отец передает мне эти сочувственные слова. Мой любимый Честертон говорил: нельзя быть пессимистом или оптимистом, ибо и пессимизм, и оптимизм в равной мере противоположны надежде. — Но у меня, Андрей Викторович, все чаще и чаще появляется сейчас ощущение, что Гоголь написал «Ревизора», посмотрев по нашему телевидению последние новости. Когда я читаю умозаключения Зюганова о том, то Пасха, я цитирую, «нисколько не противоречит солидарности трудящихся» и что «если бы Христос был жив, он был бы в наших колоннах», я не удивляюсь Зюганову, я удивляюсь только тому, что этой очевидной глупости никто не удивляется!
Караулов улыбнулся, — над Зюгановым грех смеяться, его глупость идет от чистого сердца, да и Сергей Сергеевич был сейчас на редкость серьезен.
— Запад если и готов чем-то поделиться с Россией, то только своими проблемами. «Как хорошо, что я родился в маленькой стране, — говорил мне один умный человек. — Маленькая страна никогда не натворит больших глупостей…»
Только сейчас Караулов заметил, что руки у Сергея Сергеевича — совершенно высохшие, бледные, как тростинки.
— Как вы себя чувствуете?
— Уже лучше…
— Может, я позову Наташу?
— Не надо… — слабо улыбнулся Сергей Сергеевич. — Моя жена уже и так настрадалась со мной. После Германии мне лучше, приступы быстро проходят, потому я хочу, Андрей Викторович, обратить ваше внимание вот еще на что: нравственно ситуация сейчас еще хуже, чем в сталинские годы, потому что государство само подталкивает граждан к воровству.
Это серьезное испытание, и не каждый его выдержит.
Каков запрос общества, такой и человек. Об этом, если помните, и Ленин говорил. Был Сталин — и все общество становится как Сталин. Сейчас — Ельцин. И общество будет как Ельцин. Почему царская династия — выгодная для России вещь? Потому что все цари — разные! Как люди. Это олигархи очень похожи друг на друга, их власть — это одинаковая власть, а цари — все цари — были разные люди. Вы… вы представляете, что будет с государством, если люди начнут состязаться в воровстве?.. Сложнее всего придется тем, кто понимает, что коррупция — это эпидемия. И через 20 лет после смерти Гоголя министр внутренних дел Тимашев требовал запретить «Ревизора»:
«Пьеса производит слишком сильное впечатление на публику, и притом не то, какое желательно было бы начальству». Вот вам и весь сказ!
Хочешь выжить? Сдай себя в аренду. И это свобода? Позвольте ничего больше не комментировать…
Он замолчал и вдруг резко побледнел.
— Что? — вскочил Караулов. — «Скорую»?
Глаза Аверинцева отяжелели.
— Нечем дышать, Андрей Викторович… — прошептал он. — Совсем-совсем… нечем дышать…
«Скорая» примчалась мгновенно. Врачи так часто приезжали к Сергею Сергеевичу, что он стал для них родным человеком…
«Я — последний римлянин», — шутил Аверинцев.
Последний… Вообще последний?
…Глядя на Якубовского, припавшего сейчас к иллюминатору, Караулов поражался: как же прав Сергей Сергеевич: каждый, «кто не стал сегодня умнее, делается глупее, чем он был еще вчера…».
Якубовский молчал. Родная земля ему — с воздуха — совсем-совсем не нравилась, будто и не родная она вовсе…
— Е… — Караулов аж привстал в кресле. — Глянь, генерал! «Внуково-2»! Ты понял, какая гавань? Смотри, куда приплыл наш пароход!
Якубовский растерянно озирался по сторонам.
— Ну да, «Внуково»… — согласился он. — Если че замутят, тут же и положат. И выть по нам будут только кошки!
Караулов был готов броситься на него с кулаками.
— Слушай! Я когда родился… так обалдел от Божьего света, что два года ничего не говорил, веришь?! Но «Внуково-2» — это признание, мальчик! Преступников у нас в Чкаловский везут! Подальше от дотошных гражданских глаз!
От радости Караулов был готов расцеловать кого угодно, даже пьяного Илюшенко.
Сели незаметно и легко. Классные летчики!
— Дима! Генерал! — воскликнул Караулов. — Комендант Кремля Барсуков лично явился на торжественную встречу! На трапе едет. Видишь?
Якубовский не открывался от иллюминатора.
— Ничего не вижу…
— Идиот! — и Караулов ткнул пальцем в старого мужчину, который, держась за поручни, стоял на трапе, катившемся к их самолету.
— А он… куда едет? — насторожился Якубовский.
— Да так, слушай… Угнал трап и катается. Туда-сюда, туда-сюда…
— А Б-борис… Николаевич не подъедет? — очнулся Илюшенко.
— Ельцин пешком идет, Алексей Николаевич. На трапе его укачивает, — объяснил Караулов.
— Этот? — Якубовский напряженно всматривался в иллюминатор. — Но у него рожа лакея!
Караулов удивился:
— А у тебя генерала?
На трапе действительно стоял Михаил Иванович Барсуков.
— Мужик сказал — мужик сделал… — подвел итог Караулов. — Я правду говорю, гражданин Якубовский?!
К трапу подкатил «ЗИЛ». На таких машинах ездили когда-то только члены и кандидаты в члены Политбюро.
А Макаров был как из петли вынутый! Он не сомневался, что Барсуков встречает именно его, Андрея Макарова. А если здесь, в аэропорту, и сам Александр Васильевич?.. Умеет, умеет Президент благодарить людей!
— Ал-леша… — тряс Макаров полусонного Илюшенко. — Б-барсуков приех-хал… Бар-р-су-ков!..
От волнения он чуть-чуть заикался.
— Где?.. — не понимал Илюшенко. — Куда приехал? За кем?!
Илюшенко вдруг так икнул, что Макаров схватил аварийный пакет.
— Ал-леша, Ал-леша… Т-там, Барсуков!
Он показывал на взлетное поле.
— А ч-че… он тут делает?.. — не понимал Илюшенко, протирая глаза.
Подошел Караулов.
— В снежки играет.
— У-ух ты… — удивился Алексей Николаевич. — А с кем?
— С самолетом.
— Г-гениально!
Он столько выпил, что было бы правильно оставить его в покое.
— Все-таки вы идиот, Алексей Николаевич!.. — взорвался Андрюша. — А если с-час — и к Борису Николаевичу?
— Зачем?.. — насторожился Илюшенко.
— Для доклада.
— А я готов.
— Точно: он — готов, — подтвердил Якубовский.
— Зубы только почищу…
— Не надо.
— Да?
— Коньяк убьешь. Для Бориса Николаевича это самый лучший запах, — объяснил Караулов.
— Господи… ну что с ним делать? — причитал Макаров.
— Может, убить? Погиб на боевом задании…
Караулов не договорил: в салон решительно вошел Барсуков. К нему тут же кинулся Макаров.
— Михал Иваныч!.. Разрешите доложить?
Он стоял перед генералом навытяжку.
— Потом, потом… — улыбался барсуков. — Где наш герой? Кто Якубовский?
— Я, — Якубовский встал. — К сожалению.
— Он, он… — подтвердил Караулов. — Собственной, я извиняюсь, персоной.
Улыбнувшись, Михаил Иванович по-товарищески обнял Караулова, хотя они никогда прежде не встречались.
— Значит так: Якубовский садится в «ЗИЛ», — распорядился Барсуков. — Вместе с Макаровым и Илюшенко!
Димка хотел что-то сказать, но вместо слов у него выходили только какие-то жесты с мычанием:
— Эх-м… ЭМ…Х…
— Это он от радости, — пояснил Караулов. — От встречи с Родиной.
Странно, но быстрее всех в себя пришел Илюшенко: он схватил дорожную сумку и бросился к выходу. За ним вприпрыжку побежал Макаров.
— Та-ак… — Барсуков изучал Якубовского. — А ты?
— Спасибо вам… товарищ генерал…
— За что?
— За доверие.
— Иди, бл… — пнул его Караулов. — «ЗИЛ» же, не «воронок»!
Якубовский медленно, пошатываясь, пошел к выходу.
— Волнуется, Михаил Иванович… Трудный перелет.
— Вижу.
— А я, значит, с вами?
— Со мной.
— С вами хоть на край света!
— Зачем так далеко?
— Если Родина скажет…
— Я что, Родина?
— А кто же?..
Барсуков улыбался: Караулов ему нравился, да и вся эта ситуация — тоже нравилась.
— Рано благодарить, парень. Виктор Павлович на всю вашу банду завел уголовное дело. На тебя тоже.
Караулов оторопел:
— За что?
— За незаконный переход границы. По его мнению. — Ну, пойдем, что ли… — Он взял Караулова за плечи и развернул его к выходу. — Сейчас мы эту границу перейдем вместе с тобой.
— Какой… же он незаконный? — удивлялся Караулов. — «Внуково-2»?
— Потому-то и «Внуково», я поменял аэропорт. В «Шереметьево», парень, вам бы забыли в паспорте отметку поставить!.. Пойдем-пойдем, я у тебя охранником буду…
— Себя спасает, блоха…
— Правильно говоришь. Да двигайся, чего встал?
«ЗИЛ» сорвался с места, а из темноты к трапу в этот же момент подкатила «Волга».
— Поэтому Якубовский твой… в Кремле пока поживет, — говорил Барсуков. — Кремль, парень, единственное место, где я сейчас могу хоть что-то гарантировать…
Караулов удобно устроился у него за спиной.
— Окреп, значит, Руцкой…
Барсуков не сказал больше ни слова. В Кремль они доехали молча. И так же молча расстались: Якубовского определили на ночевку в апартаменты Великих князей, там были гостевые номера для официальных делегаций, а Караулов отправился в казарму, где отдыхали курсанты Кремлевского полка, правда, утром, наплевав на все, он сбежал домой, к Наташе, на Делегатскую…