«Интересно, сколько стоит орден Ленина?» — вдруг подумала Алька.
Нет, хороший был вечер! Чехов открыл Альке глаза на Россию. Дворцы в Питере все иностранцы строили, а русские дворяне, эти меланхолические свидетели конца собственного мира, крутились, как Сонька, на шесте, ломали мебель, пили самогон из шланга и — трахались, трахались, трахались!..
Алька зауважала сама себя: все-таки она не пьет пока самогон и не спит с тетками, хотя можно, конечно, было бы попробовать, это сейчас модно, Евгений от моды не отстает, вон как Ленка облизывалась на Соньку-алкоголичку, пожирая ее глазами…
82
А ворон теперь правда до черта, особенно в Кремле. И ведь озверели, падалыцики! Просто озверели — нынче, зимой, в морозы особенно — кидаются даже на маленьких детей. Когда в Москве было что-либо подобное?
Эх, что спрашивать — а когда было так, чтобы инфляция за год — 2 600 %? И что тогда удивляться, что за всю историю Советского Союза, тем более России, прежней России, никогда не было таких [диких и часто совершенно необъяснимых) убийств «на бытовой почве», как в 92-м?
Вслед за криминальной журналистикой быстро вырастала — сейчас — и судебная психиатрия. Даже в безжалостные 20-е, когда Ленин изо дня в день кричал на митингах, что рабочий класс должен «поощрять энергию и массовидность террора» («массовидность» — слово-то какое изобрел Владимир Ильич!), даже в 20-е люди все-таки как-то помогали друг другу. В Москве скончалась Анастасия Георгиевская, народная артистка СССР, актриса Московского Художественного театра им. Горького, больше известного в народе как «театр Татьяны Дорониной». В «Господах Головлевых» (последняя актерская работа Анастасии Павловны) именно Георгиевская, ее Арина Петровна, похожая на злую черную птицу, была в центре спектакля: такой оказалась сила актерской игры, хотя Смоктуновский в роли Иудушки играл в каких-то сценах просто бесподобно.
В квартире, на полу, труп Георгиевской пролежал почти две недели: обширный инфаркт. Вскрытие показало: актриса была жива еще несколько дней, но она так и не сумела дотянуться до телефона — силы ушли. В последние годы Георгиевская жила очень одиноко. Из всех друзей — только собака. И никто в родном театре не вспомнил о народной артистке СССР: а где великая? Почему не звонит? Почему не приходит?
Время нынче такое: каждый сейчас думает только о себе.
Георгиевская отдала МХАТу почти 60 лет своей жизни.
Россия упрямо, тупо, сама того не понимая, вставала на американские рельсы, а в Америке люди редко навещают друг друга в гостях.
Когда мхатовцы (покойная сорвала репетицию) вспомнили наконец о Георгиевской, сначала не дозвонились, потом — не достучались, взломали дверь… — навстречу им вылетела обезумевшая от голода собака. Все эти дни и ночи овчарка Георгиевской питалась только трупом своей хозяйки: выгрызла грудину, съела нос, глаза, а живот распотрошила «на органы»…
Прежде, при царе-батюшке, если какой-то «чужой» человек застрелился бы, не приведи Господь, «меж высоких хлебов», то есть беда в той деревне «приключилася страшная», какой здесь «не видали вовек», — да, о них слагали песни и оплакивали всем миром.
Выдающийся журналист (и тоже, кстати, очень одинокий человек) Эдвин Поляновский написал о смерти Георгиевской полосную статью.
В «Известиях». Статья прошла незамеченной.
Когда-то об убийстве старухи-процентщицы спорила вся читающая Россия. Сейчас читающая Россия — отходила: когда и в литературе, и в искусстве (вообще — кругом) одна ерунда, когда все имитируется, когда нынешний МХАТ имитирует настоящий МХАТ, а нынешний Малый — настоящий Малый, на что, спрашивается, надеяться, то ждать?
Якубовский тосковал. Вот уже пятый день, как он сидит в Кремле, в апартаментах Великих князей. С утра до ночи слоняется — в одних трусах — из угла в угол, из комнаты в комнату, с этажа на этаж…
Лень одеваться, все равно никто не придет! Зачем же время тратить: бриться, чистить зубы, одеваться?..
Однажды в какой-то газете был опубликован нехитрый расчет: в среднем каждый мужчина тратит 20–25 лет на сон. Два года жизни уходит на чистку зубов. Три года, чтобы побриться. А сколько времени отнимает дефекация?
В Торонто от тоски хотелось выть. Здесь, в Кремле, очень хочется застрелиться.
На воздух, хотя бы во двор, Якубовского не выпускали. Из-за съезда в Кремле повышенные меры безопасности. Здесь (даже здесь!), в «застенке», Руцкому многие симпатизируют, это факт: полотеры, подавальщицы, разнорабочие… Разумеется, с Якубовским нужна полна конфиденциальность: бывший «представитель правительства в информационных и специальных службах России», вдруг сбежавший — от греха подальше — в Канаду, скрывается сейчас… в Кремле.
От кого? Что он делает в апартаментах Великих князей?
Баранников убежден: после торжественной встречи во «Внуково» Коржаков спрячет Якубовского именно в Кремле. Правда «источник» Лубянки в Кремлевском полку так и не сумел — пока — проверить это «агентурное донесение».
Баранников внимательно следил за Коржаковым, но Коржаков — сложный «объект»; Коржаков был намного хитрее вчерашнего мента! Сейчас Виктор Павлович каждый день висел у Степанкова на трубке. Они давно, еще весной, обзавелись «мотороллами» и номера меняли почти каждый день.
Баранников никогда и никому не доверял. Особенно — генералу Старовойтову, начальнику Агентства правительственной связи и информации, формально — своему подчиненному. При желании Старовойтов мог слушать кого угодно, даже Ельцина. Тем более — Хасбулатова, Руцкого, Баранникова, хотя все их телефоны, разумеется, имели «защиту».
Кто сейчас сильнее: Ельцин или Коржаков?
Через Татьяну, дочь Президента, Чубайс, ее новый любовник, внушал Ельцину мысль, что Коржаков сам хочет стать Президентом Российской Федерации.
Лучше уж зайти далеко, чем не дойти вовсе! Скажи мне, кто твой денщик, и я скажу, кто ты…
— Валя, дай ордер! — кричал Баранников. — Ты — Генеральный? Или… кто?!
Степанков дрожал как осиновый лист.
— Я уже выдал… За переход границы.
Виктор Павлович аж заходился — от гнева.
— Какая разница, бл! Про границу забудь! Там — двадцать человек, и у всех отметки! На… этого дай! На еврея!..
Баранников следил за Коржаковым, а Коржаков, его люди ежечасно «пасли» Баранникова. Только поэтому, кстати, Якубовский, вся их компания, спокойно перешли (в присутствии Баранникова) государственную границу Российской Федерации, хотя некто Мусич, следователь Лубянки, уже возбудил — по санкции Степанкова — уголовное дело и позвонил, когда Караулов был еще в самолете, ему домой, на Делегатскую наорал на Наташу:
— Передайте… вашему, чтоб был в 9 утра у меня на допросе!
— Что случилось? — испугалась Наташа.
— Из газет узнаете, — отрезал «гражданин следователь» и бросил трубку.
Похоже, они, эти парни, до сих пор гордятся, что был — когда-то — 37-й!
Барсуков так вдохновил Караулова, что поутру Караулов сам нашел — по телефону — Мусича.
— За хамство извинитесь, господин следователь. Перед моей женой.
Мусич еще не знал, что Коржаков и Барсуков перехитрили Баранникова.
— Чего-о?
— Того! — завопил Караулов.
— Знаешь, парень…
— Знаю, — отрезал Караулов. — Жаль, господин следователь, что я знаю, а вы — ни черта не знаете! Придется вас просветить. Чтоб государство не позорили!
В Архангельском, где — до Осенней — жили почти все руководители новой России, Баранников выбрал для себя дачу Крупской. Большой дом, очень большой бассейн (Крупская любила плавать). Баранников тоже любил плавать. А еще он любил шашлыки. Ельцин хотел, чтобы Коржаков жил вместе с ним, в одном доме (его особняк, бывшие владения Троцкого, был построен на две семьи). Тогда, в 91-м, все хотели жить рядом с Ельциным, больше всех Бурбулис и Шахрай, но Коржаков, который терпеть не мог избалованных внуков Ельцина (они постоянно просились «к дяде Саше», и Наина Иосифовна «сплавляла» их с удовольствием), — так вот: Коржаков убедил Ельцина, что будет лучше «для дела», если он понаблюдает за «Крупской»: КГБ как-никак!
Наташа возмущалась:
— А где дело-то? Уголовное. Мусич сказал: есть уголовное дело!
— И что?..
— Куда делось?
— Дура ты, — важничал Караулов. — Уголовные дела в России возбуждаются не по закону, а по настроению!..
Степанков не скрывал, что он хотел бы перебраться в совет директоров «Пермских моторов», поближе, так сказать, к «настоящим», главное — официальным деньгам, но на «моторы» зашел «Боинг», а зачем «Боингу» Степанков? Да и «моторы» — тоже!
— Ты идиот, Валя? — удивлялся Баранников.
— Идиот… — уныло соглашался Степанков…
Четыре года назад он был — всего лишь — прокурором в Перми. А отметился тем, что услышал Горбачева, метнулся в депутаты, переехал в Москву и на всех столичных митингах был «при микрофонах».
— Считаешь, этот… отсосиновик, эта рвань подзаборная… в говно тебя не макнет?!
— …Ну…
— …Т-такое драчилово будет!..
Степанков не возражал:
— …Это да…
— Ты… ты вообще п-по-нимаешь, бл…, что он в Кремле… в этом сраном… делает? Точнее — пишет! И как он всех отпузырит?!
Степанков с удовольствием выдал бы ордер на арест Якубовского, но кто, черт возьми, продвигал этого гада в правительство? В проекте Указа стояли визы: Шумейко, Баранников, Примаков, Степанков, Старовойтов, Кокошин… И он, Степанков, тоже завизировал этот Указ! А подписал Президент…
Все по закону, выходит?
…Ледяная наглость шефа Лубянки действовала на Степанкова ободряюще. И не факт, конечно, что Ельцин сдаст сейчас Баранникова. Подумаешь, коррупция! Счета жен! — Ельцин любил Баранникова и все ему прощал. И не удивился (может, вида не подал?), когда удивилась Наина Иосифовна и поделилась подозрениями: какие бриллианты у жены Баранникова, на каждом пальце — по два карата!..
Самое главное: Ельцин простил Виктору Павловичу свой позор в Сеуле, когда Ро Де У Президент Южной Кореи, получил от Ельцина «черный ящик» южнокорейского «Боинга», сбитого над акваторией Советского Союза в ночь на 1 сентября 1983 года