— Ведь посмотри: вот я Президент — да? А Россия — суверенна. Она от кого суверенна, я тебя спрашиваю, от Украины, что ли?..
Они ж говорят: Россия суверенна от центра. А центр это что? Не Россия… так выходит?
Причем смотри: все решает Бурбулис. Кто такой? Откуда взялся? Окружение сознательно спаивает Ельцина. А когда Ельцин пьяный, он что угодно у них подпишет! Смотри, что он с Чечней решил сделать, — указ этот! Какое, я вот тебя спрашиваю, чрезвычайное положение, это ж Чечня, это, значит, сотни убитых — да?! Звоню Ельцину, он — в дребадан. Нашли Сашу Руцкого, Саша орет: обложить Чечню со стороны гор, блокировать, чтоб никто не вполз и не выполз, — тоже боевой политик, твою мать! А боевики, мне докладывают, собирают женщин и детей, чтоб запустить их вперед на случай сражения! И мы ж с тобой все это предвидели! Ты ж мне докладывал!
Шапошников встал:
— Я не докладывал, Михаил Сергеевич.
— Не ты? Да? Ну… ничего, ты, главное, садись! Хорошо, отменили указ. Дали Ельцину по морде, но что творит, что творит! Если не будет центра, если не будет тебя, Ев-гений, и меня… — Горбачев всегда «гакал», наследие юга, — это ж представить страшно, что они сделают с Россией!
Соланки, индус, приехал с визитом, был у меня, провели переговоры, потом он к Ельцину пошел. А тот, приблуда, наставляет: зря вы, индусы, с Горбачевым связались, у Горбачева нет ничего, в России сейчас я главный, все ж у меня — нефть, уголь, заводы, фабрики… Давайте-ка, индусы, готовьте с Россией политический договор, а Союз, получается, на х…
Соланки обалдел, я скажу: у него ж официальный визит, протокол, а тут выходит, он адресом ошибся, не туда приехал, ни к тем. Ельцин посадил его за стол, выпили они, значит, за дружбу, вдруг Ельцин как заорет: «Не хотите договор? Ну и катитесь со своим Горбачевым к чертовой матери!»
Вот, Евгений, какая дурь. Слушай, мы ж так Индию потеряем! И процесс этот уже пошел, разлетелся… митинг на митинге… то есть я, Горбачев, окажусь Президент без страны, а ты, Евгений Иванович, будешь у нас полководец без армии!
Когда Шапошников волновался, он обычно зевал. На самом деле, ему давно хотелось по душам поговорить с Горбачевым по душам, но в Кремле он был новичок и не знал, насколько здесь принято открывать душу.
— Дальше смотри, — Горбачев, кажется, увлекся, он всегда говорил, говорил, много говорил, потому что не сразу находил, что сказать. — Америка против Ельцина, потому что Америка против распада, мусульман, между прочим, держим только мы с тобой, а когда они вырвутся… таджики, например… черт их знает, что они придумают, — таджики же! Азейба-рджан сразу ляжет под Турцию, это ясно, армяне — пиз… привет горячий, молдовы будут рваться в Румынию, они у нас оголтелые, сам знаешь, немцы уедут… ну это, допустим, черт с ними, с немцами, — значит, здесь будет второй Ливан, вот так я чувствую.
Горбачев остановился, чтобы увидеть, какое впечатление он произвел на собеседника.
«Держава в говне, — подумал Шапошников. — А он… что, только сейчас все это понял?»
— Мы с тобой, Евгений Иванович, я вижу — союзники, вот ты и говори, что делать.
— А какое у вас решение, Михаил Сергеевич?
— Нет… ты скажи, ты…
— А что скажешь, Михаил Сергеевич?.. Я думаю, не так надо было из Германии уходить, — вот что я скажу.
— Нет, ты… погоди, — удивился Горбачев, — погоди про Германию, мы ж с тобой в перспективу глядим, хотя с Германией ошибка вышла, не все ж гладко, но ты пойми: кому я Германию отдал? Немцам. А Польшу кому? Полякам. Так что, я преступник, что ли, — ты скажи!
— С «Блек Джека» все началось… — вздохнул Шапошников. — Самолет, который до космоса достает, чудо-самолет… — а сократили…
— По «Блек Джеку» нужен отдельный разговор… нужен разговор, — кивнул Горбачев. — Ты, Евгений, как я вижу, не все пока знаешь.
— А перспектива ясная, Михаил Сергеевич. Надо Союз спасать, вот главное.
— Как?
— Честно?
— Разумеется.
— Понятия не имею, Михаил Сергеевич. Нет способа. Не наше это дело, — поправился Шапошников.
— Способ есть, — сказал Горбачев.
Шапошников насторожился.
— А где Вадим? — вдруг вспомнил Горбачев.
Только сейчас Евгений Иванович заметил, что стол накрыт на троих.
Горбачев потянулся к телефону:
— Вадим пришел?
Комната была такая маленькая, что Шапошников хорошо слышал голос помощника:
— Вадим Викторович Бакатин, Михаил Сергеевич, в десять тридцать вошел в ваш кабинет.
— Погоди, а с-час сколько?
— Без четверти одиннадцать, Михаил Сергеевич.
— А… значит, он там так и стоит… Ты пойди… шугани его: пусть к нам, в закрома, идет, чего ему там-то торчать…
Вошел Бакатин — представительный мужчина пятидесяти лет.
— Разрешите?
— Разрешим, — сказал Горбачев. — Садись, Вадим, наливай чай. Мы вот с Евгением — не демократы, водку, видишь, не пьем.
Бакатин за руку поздоровался с Шапошниковым. «Держится уверенно», — отметил маршал.
— А демократы с утра водку не пьют, Михаил Сергеевич.
— Ну?! А что они делают?
— Демократ… он с утра интригует. Пока голова ясная. Они ж все бездельники, поэтому и демократы. Для них главное, чтоб можно было слушать друг друга и друг на друга орать.
— Тебе виднее, — засмеялся Горбачев.
— А я не могу быть демократом, Михаил Сергеевич, — Бакатин с шумом сел за столик.
— Ну?..
— Не могу. Сегодня газетка одна написала, что мне в Малом театре надо бы полковника Скалозуба изображать.
— А вот ты не знаешь, Вадим, — Горбачев откинулся на спинку стула. — Я пацаном был, в школе учился, а уже играл Арбенина у Михаила Лермонтова в пьесе «Маскарад». Так девочки, я скажу, стадом ходили — какой успех был!
— А вы в курсе, Михаил Сергеевич, чем Арбенин от Яго отличается? — громко доложил Бакатин. — Яго, злодей, у Отелло под боком крутится, а у Арбенина — Яго в душе.
Он выразительно посмотрел на Горбачева.
Президент СССР поднял лицо:
— Ты хоть сам-то понимаешь, что говоришь?
— Я так читал, Михаил Сергеевич, — вздрогнул Бакатин. — Люблю, значит, на ночь читать…
Откуда-то вкралась тишина.
— А я Крылова люблю, — поддержал беседу Шапошников. — Баснописца Крылова…
Теперь замолчали все. Бакатин решил, что он сказал глупость, и сделал вид, что пьет чай — выпил стакан одним глотком.
— Ладно! — Горбачев резанул ладонью воздух. — Теперь к делу. В стране будем внедрять пост вице-президента. Премьера — нет, значит, нужен вице-президент.
«Это Бакатин», — сообразил Шапошников.
«Неужели Шапошников?» — подумал Бакатин.
— Я вижу так, — продолжал Горбачев, — это должен быть кто-то из силовых министров. Может, ты, Евгений Иванович, или ты, Вадим, сейчас решим.
Идея какая: новый вице-президент юридически сохраняет за собой пост силового министра, то есть руководит генералами. Не спорю, демократы разорутся, но Ельцина я беру на себя, это факт, хотя Ельцина не нужно списывать как опасность. Твоя кандидатура, Евгений Иванович, для демократов, думаю, предпочтительней… Ты как считаешь, Вадим?
— Абсолютно, — ответил Бакатин. — Поздравляю, Евгений Иванович.
— И мы спасем Союз, — улыбнулся Горбачев. — Это я гарантирую.
Шапошников замер — он не понял, что сказал Президент.
— Чаю, Михаил Сергеевич? — спросил Бакатин.
— Ты маршалу подлей. Что молчишь, Евгений Иванович?
Горбачев вцепился в него глазами.
— Так… неожиданно все, — сказал Шапошников. — Я в Москве-то всего год…
— Не боги горшки обжигают, — отрезал Горбачев. — А игра, я считаю, будет такая: ты, Евгений Иванович, делай на новом посту все, что считаешь нужным. Я ухожу в отпуск… по болезни, допустим, ты быстренько подтягиваешь своих генералов, у тебя ж все права, ты ж легитимен… а генералы у нас, сам знаешь, за порядок, за Союз, за дисциплину — генералы! Вот так, потихоньку, вы и берете все в свои руки, тут возвращаюсь я… а вы отходите в сторону… — это я сейчас в общем плане говорю.
Горбачев очертил в воздухе круг.
— Не в сторону, Михаил Сергеевич, — выдавил из себя Шапошников, — сразу в Лефортово.
— Ну, знаешь, — не подбрасывай подозрений! — Горбачев откинулся на спинку стула. — Мы, во-первых, сейчас только советуемся, во-вторых — ты не отрабатывай решение на личность, погоди! При чем тут Лефортово, если на время болезни Президента ты у нас царь и бог, власть у тебя, власть… и каждый, кто против тебя, тот против власти, понимаешь? Тут уж Вадим скажет свое слово — да, Вадим? Пойми, Евгений: все хотят порядка, пора ж из реалий исходить… — и никто сейчас не говорит, что надо танки вводить… танки уже вводили, будя! Поддержит Назарбаев… а если Назарбаева подтянуть в Москву, сделать его, как мы летом хотели, премьер-министром, это всех собьет с толку — в момент!
А тебя, Евгений, тут же поддержат автономии. Им права нужны… права… Почему, я спрашиваю, у татар меньше прав, чем у Казахстана, они что ж, не люди, татары эти, пусть хлебают свой суверенитет, пока давиться не начнут, жалко, что ли?
Теперь — Ельцин. Смотри, под ним же ни одной республики нет, он у нас голый король, голый… — ты ж подумай об этом! Ведь как: ты — всем даешь суверенитет, а он что… отбирать будет? Не будет… Или республики уже без нас, уже сами, своими силами с Ельциным разберутся! Главное — начать. И, я скажу, все по закону, гладко, с юристами вместе… страна ж в разнос пошла… это ж видеть надо!..
Бакатин молчал — план Горбачева ему не понравился. А Шапошников встал, отодвинул стул:
— Разрешите, Михаил Сергеевич? Я сегодня же напишу рапорт об отставке!
Горбачев окаменел.
— Ну и дурак, значит, — тихо выдавил он из себя…
Шапошников и Бакатин ушли. Он просто кивнул им обоим на дверь.
Самая мрачная эпоха — это сегодняшний день, честное слово!
И Горбачев сделал еще одну глупость — тут же позвонил Ельцину.
Они редко звонили друг другу, раз в месяц, не чаще, только в случае необходимости.
Ельцин возвращался из «Макдоналдса» и был не в духе. Конец сентября, тепло, по окнам наотмашь бьет солнце — а настроение хуже некуда…