тельством, так как пока братство имеет характер частного учреждения без обязательного устава, большинство отдельных самостоятельных монахов относятся к нему с недоверчивостью», — писал он[250].
Постепенно Братство приобретало все больший авторитет; оно пользовалось поддержкой императорского дома и частных благотворителей. Духовное ведомство, однако, относилось к нему с большим подозрением. В марте 1903 г. Братство обратилось в Синод с просьбой об упорядочении пересылки денежных пожертвований на Афон. Поскольку на Св. Горе были келлии с одинаковыми названиями, то в тех случаях, когда на пожертвовании не указывалось имя настоятеля, при получении денег возникали недоразумения. Совет Братства предлагал пересылать пожертвования не через российское консульство в Фессалонике, а непосредственно «в помянутое Братство через доверенного инока, проживающего в Петербурге, а Братство уже будет распределять пожертвования между обителями полюбовно». Целью этого обращения определенно было стремление совета Братства освободиться от опеки дипломатии и ускорить получение денег, а также получить возможность распоряжаться получаемыми деньгами по своему усмотрению. Ответ Синода был, как и можно было ожидать, отрицательным: денежная корреспонденция, поступающая на одноименные обители без указания имени настоятеля, согласно отношению консула в Фессалонике Н. А. Иларионова от 14 мая 1902 г., распределяется между ними поровну; кроме того, устав Братства не утвержден никакой властью в России и в числе его состоят неблагонадежные келлиоты, которым запрещено получать из России пожертвования. Эти обстоятельства побудили Синод оставить прошение келлиотов без последствий[251].
Высокую оценку нравственности келлиотов дает Кохманский в донесении от 8 мая 1907 г. Ему ни разу не приходилось слышать никаких нареканий на их образ жизни даже от греков, а по отзыву игумена Андреевского скита архим. Иосифа, поведение келлиотов с внешней стороны безупречно. Случаи пьяниц и стяжателей среди них составляют исключения[252]. Что касается Братства русских келлий, по наблюдениям Кохманского, ему не хватает «необходимых для развития этого учреждения искренности и доверия друг к другу и к должностным лицам, ими же избираемым; поэтому я опасаюсь, что сообщество это не в состоянии будет долго продержаться, несмотря на общее сочувствие к целям его»[253].
В ходе своего посещения Афона с 19 по 30 апреля 1909 г. Кохманский вел неоднократные беседы с келлиотами. Он обратил их внимание на следующие злоупотребления: чрезмерную корреспонденцию некоторых келлий и использование ими в качестве писарей темных личностей; некоторые старцы часто отлучаются с Афона по личным нуждам, приобретают в России на свое мирское имя, но на средства келлии недвижимое имущество; в сезон больших праздников (Рождество и Пасха) некоторые келлии командируют в Иерусалим доверенных лиц с явно корыстными целями делать поборы среди русских паломников; в последние годы на Афоне укрывались подозрительные личности, что требует тщательной проверки документов приезжающих. По словам представителя посольства, все обещали принять к сведению его советы, в результате чего он сделал вывод, что «периодически повторяемые такие наставления в состоянии до некоторой степени упорядочить жизнь нашего афонского монашества»[254]. В заключение Кохманский приводит статистику русских иноков, живших вне больших обителей: келлий 87, в них монахов 1 221; калив 81, в них монахов 120; пустынников 501.
Защищал келлиотов Кохманский и позднее; особенно необходимым его заступничество было в период, непосредственно предшествовавший Балканской войне 1912 г., когда русские келлиоты подвергались систематическим нападениям бандитов. 21 мая 1912 г. он отправил в посольство сообщение об ограблении 12 мая иеромонаха Георгия, старца келлии Св. Георгия в Керашах, который возвращался из Дафни в сопровождении диакона Ильинского скита Пахомия. Вблизи самой келлии в ущелье, покрытом лесом, их окружили семь человек разбойников, вооруженных винтовками, ссадили с мулов, связали руки и отвели в лес. У монахов было отобрано 1 150 рублей, а также из келлии потребовали 750 турецких лир выкупа[255]. Несмотря на то, что монастырь Великой Лавры разослал циркуляр о происшествии по всему Афону и турецкий каймакам сразу начал следствие, было очевидно, что греки не только не сочувствуют пострадавшим, но даже как будто рады случившемуся. «Мне было понятно, — пишет по этому поводу Кохманский, — что огорчить Протат данное событие не могло, так как такие происшествия случаются на Афоне почти исключительно с русскими». По мнению Кохманского, российское посольство должно оказать воздействие на турецкое правительство в целях более тщательного проведения следствия и установления порядка на Афоне; не лишним представляется также негласное командирование на Св. Гору чиновника от посольства на время проведения следствия.
Яркий пример противоречия между формально-бюрократическим подходом духовного ведомства и более глубоким пониманием ситуации со стороны дипломатов мы видим в деле иеросхимонаха Матфея Воронкова, настоятеля келлии Введения во храм Пресвятой Богородицы. Одна из жертвовательниц келлии, Н. Ларионова, передала в Синод поздравительное письмо от Матфея с таксой за поминовение. На письме было на видном месте напечатано разрешение московского цензурного комитета от 20 октября 1908 г. Поскольку о. Матфей числился среди неблагонадежных келлиотов, которым было запрещено получать денежные пожертвования, то Синод навел справки. Оказалось, что никакого разрешения цензурного комитета не издавалось. На заседании Св. Синода было принято решение «об означенном неблаговидном действии… иеросхимонаха Матфея Воронкова… довести до сведения святейшего патриарха Константинопольского, прося его святейшество не отказать в возможном содействии к ограничению тех неблаговидных приемов, к которым прибегают помянутый иеросхимонах и другие афонские келлиоты в целях эксплуатации религиозного чувства русских жертвователей»[256]. Между тем 20 октября 1910 г. Матфей Воронков просил освободить его келлию от наложенного запрещения, так как десятилетнее запрещение тяжело сказывается на материальном и духовном состоянии насельников. По мнению посольства в Константинополе (отношение от 17 ноября 1910 г. № 1318), «удовлетворение изъясненного ходатайства иеросхимонаха Матфея является желательным по соображениям, касающимся особенностей внутреннего уклада жизни на Афоне, ввиду коего официальное преследование русского монаха со стороны российских властей… отражается на всех русских на Афоне, подчиненных греческим монастырям, особенно при настоящих политических настроениях»[257]. Синодальным чиновникам, однако, было важнее соблюсти букву постановления, чем учесть политическую обстановку на Балканах. Запрещение пересылки корреспонденции Воронкову не было снято.
Не имея возможности бороться с ростом числа насельников трех больших русских обителей, греки всеми силами старались ограничить количество монахов в келлиях, которые, с точки зрения афонского законодательства, являлись нарушителями устава. Патриарх Иоаким III, вторично взошедший на патриарший престол в 1901 г., и прежде высказывавшийся против претензий келлиотов, теперь еще менее был склонен к поддержке русских в их требованиях. 7 июня 1909 г. выходит в свет патриарший указ по келлиотскому вопросу[258]. Согласно этому сигиллию, все келлии и скиты признавались неотторжимой собственностью монастырей. Число лиц, живущих в келлии, строго ограничивалось — не более трех человек свыше записанных в омологии (соглашении). В постановлении четко оговаривались цены келлий: первого разряда 75 тур. лир, второго — 60, третьего — 45, четвертого — 30, пятого — 15. Было также установлено правило так называемой тримеридии. После смерти первого келлиота (старца) господствующему монастырю уплачивалась 1/3 стоимости келлии. Границы келлиотских усадеб не подлежали изменению. При этом господствующим монастырям и Протату предписывалось строго следить за тем, чтобы келлии не оставались в руках недостойных нарушителей порядка. Они не должны ради материальных выгод оказывать предпочтение тем или иным келлиотам. Цель издания этого указа была очевидна — грекам нужно было во что бы то ни стало добиться ограничения числа русских и удаления всех не записанных в документы монахов.
Аналогичные меры, хотя исходя из других соображений, предпринимают русские власти. В своем донесении от 5 марта 1909 г. Н. В. Кохманский, подробно касается вопроса о мерах борьбы против «неблагонадежных келлиотов»[259]. Ныне принимаемые меры — пересылка денежной корреспонденции через хозяйственное управление при Св. Синоде — не приводят к должному результату. О. Парфений, настоятель келлии Благовещения, продолжает получать непосредственно посылаемые ему пожертвования до 26 000 рублей в год. Для жертвователей гораздо важнее личные впечатления от общения с афонскими монахами или лицами, побывавшими на Св. Горе, чем официальные предупреждения. Кроме того, деньги посылаются в ген. консульство в Солуни по мере накопления значительных сумм с большим опозданием, через 2 года после поступления денег в Синод, — жертвователи этим недовольны. По мнению посла в Константинополе Н. В. Чарыкова, Св. Синоду следовало бы поставить келлиотов в известность о том, какие действия признаются со стороны русских властей законными, а какие — нет; не подчиняющимся можно отказать в получении денежных пожертвований и в покровительстве со стороны дипломатических представительств; жертвуемые деньги должны пересылаться в срок не более 6 месяцев