По материалам этого донесения обер-прокурор С. М. Лукьянов 11 июня 1910 г. написал предложение Св. Синоду. В нем он сообщает о том, что в некоторых воззваниях келлиотов содержатся таксы за поминовение, что «дает повод к глумлению над православными со стороны иноверцев»; некоторые письма содержат укорительные выражения в адрес Св. Синода. «Посему мною предложено войти в Св. Синод с предложением о том, чтобы на будущее время все келлиоты, которые будут изобличены в рассылке печатных и вообще механически изготовленных воззваний и писем о пожертвованиях, считались неблагонадежными, и направляемые через хозяйственное управление при Св. Синоде в пользу таких келлиотов и их келлий пожертвования не высылались по назначению, а возвращались обратно жертвователям»[261]. В таком духе было издано постановление Св. Синода от 11 августа — 7 октября 1910 г.[262] Поводом к этому решению было доставленное священником Курьинской Знаменской церкви Томской епархии Николаем Дягилевым письма о. Парфения, в котором тот просит «не посылать никаких денег через Св. Синод, ибо он ничего ни одному афонскому монастырю не высылает, а оставляет у себя». В соответствии с этим постановлением было приготовлено письмо к патриарху Иоакиму III, в конце которого была высказана просьба установить непосредственный надзор над старцами келлий со стороны их духовного начальства.
Отправлено это письмо, однако, не было: по-видимому опасались еще больше подлить масла в огонь и без того не прекращающейся борьбы греков против русских[263]. 28 февраля 1911 г. Н. В. Чарыков писал в первый департамент МИДа, что, на его взгляд, письмо должно быть задержано по следующим причинам. «Вселенской патриархии не могло бы представиться практических средств для осуществления указанной просьбы Св. Синода, так как она не располагает на Афоне никакими исполнительными органами. С другой стороны, подобное вмешательство Вселенской патриархии в отношения афонских монахов из русских уроженцев с Российскими правительственными учреждениями по частным случаям хотя бы и оправдывалось каноническим подчинением Афона Константинопольской церкви, но могло бы отразиться крайне неблагоприятно на всем русском монашестве Св. Горы, издавна терпящем, как известно, несправедливости и притеснения со стороны греческих управителей Афона и имевшем до сих пор единственную и естественную защиту в российских правительственных предстоятелях». Кроме того, подобное обращение Св. Синода к патриарху несомненно оказало бы неблагоприятное воздействие на такие затяжные споры, как грузинской келлии с Иверским монастырем и келлии Воздвижения с Каракальским монастырем[264].
Постановление Синода было напечатано в «Церковных ведомостях» от 30 апреля 1911 г.[265] В нем говорилось между прочим о том, что «к сожалению, жертвуемые русскими людьми из религиозных побуждений деньги расходуются часто на цели, ничего общего с религией не имеющие и даже, не говоря уже о нравственной подкладке подобных случаев, обращаются иногда в оружие борьбы против России и русских интересов».
Издание этого постановления вызвало целый ряд протестов со стороны келлиотов. 29 мая 1911 г. Братство русских келлий адресует в посольство письмо, в котором говорится, что не все пожертвовании являются результатом печатных воззваний. Многие люди заказывают на Афоне иконы, покупают масло, крестики, четки, ложки, книги, паломники берут у монахов взаймы деньги, чтобы добраться домой. Особенное возмущение вызвали у монахов обвинения в борьбе против России. «Сознательно никто из русских на Афоне никогда не уделил ни одной копейки на борьбу против своей родины», — писали они. Напротив, келлиотами была учреждена начальная школа в Константинополе для распространения русского языка, школа в Сан-Стефано для послушников, больница в Фессалонике[266].
Еще более аргументированным было письмо Братства к послу Н. В. Чарыкову от 25 июня 1911 г. Келлиоты, говорилось в нем, всегда жертвовали на государственные нужды: на голодающих в начале 1890-х годов; на раненых воинов и их семьи в русско-японскую войну; в церкви при Сибирской железной дороге; на русский военно-морской флот; на памятники царским особам. Кроме того, они содержат две школы и больницу. Теперь келлии лишаются единственного источника существования. «Принимая во внимание недоброжелательное отношение к этим обителям афонских “господствующих” монастырей и Константинопольского патриархата, выразившееся в последнее время в решении изгнать иночествующую русскую братию из некоторых келлий, присвоив последние себе, ограничение числа братии в них вообще до 6 человек и запрещение не только необходимых построек, но и правок при уж существующих, — дальнейшее существование таковых (келлий) невозможно»[267]. В заключение монахи просят посла о защите и покровительстве, «чтобы не потерять на Афоне то, что приобреталось долгими годами, усиленным трудом и значительными суммами денег».
Как мы имели возможность убедиться, дипломатия была вынуждена одновременно поддерживать правительственную линию, направленную на ограничение келлиотов, и в то же время помогала им как русским подданным. Гораздо более удивительным является критическое отношение к келлиотам со стороны такого, казалось бы, не обязанного защищать линию правительства человека, как профессор Киевской духовной академии, впоследствии секретарь Палестинского общества А. А. Дмитриевский[268]. Келлиоты, пишет Дмитриевский, отправляют по 200, 300 и даже 700 тыс. писем в год, в ответ на которые получают письма от своих корреспондентов с просьбой о молитвах и денежными вложениями. Для этого они, будучи сами людьми малограмотными, содержат писарей, зачастую из поляков и даже евреев. Некоторые пользовались готовыми письмовниками для составления своих воззваний. Хотя доклад Дмитриевского имел цель помочь борьбе со злоупотреблениями, и возмущение автора было вполне искренним, однако опубликование этих сведений вряд ли было своевременным. С текстом брошюры, в переводе Григория Папамихаила (кстати, выпускника Петербургской духовной академии), ознакомился кипрский митрополит Мелетий Метаксакис (впоследствии Вселенский патриарх, 1921–1923), убежденный противник распространения русского влияния на Востоке. Он счел нужным довести содержание доклада Дмитриевского до широких кругов греческой читающей публики, причем с самым критическим по отношению к русским комментарием[269].
Итак, афонских келлиотов теснили, с одной стороны, греки в лице собратьев-монахов и патриархии; с другой стороны — русское правительство. Кроме того, в начале ХХ в. сама жизнь многих русских монахов находилась под угрозой. В это время по всей Македонии действовали партизанские отряды и разбойничьи шайки; турецкие власти были бессильны навести порядок. Неудивительно, что получавшие немалые денежные пожертвования русские монахи неоднократно становились объектом нападений с целью ограбления. В 1911 г. Братство русских келлий издало брошюру, в которой излагаются многочисленные случаи нападений разбойников на настоятелей келлий, получивших денежную корреспонденцию из России. Хотя главной целью нападений было ограбление, однако русские монахи были убеждены, что разбойники одновременно являются членами греческой политической партии и получают от нее содержание[270]. Задачей брошюры было вызвать у русского правительства сочувствие к келлиотам и добиться отмены ограничительного указа 1909 г. Шести человек в келлии, говорилось в брошюре, не может быть достаточно для совершения ежедневного богослужения и обеспечения бытовых нужд. Минимальное количество насельников не должно быть менее 12 человек. Кроме того, чем меньше живет в келлии монахов, тем это опаснее для них. Все греческие монахи вооружены; русские же в своих обителях оружия не держат. «Указанное ограничение принадлежит всецело Константинопольской патриархии, а она в данном случае говорит устами панэллинистской партии. Эта греческая партия никогда не была расположена к России, несмотря на громадные жертвы в области политики, а также и чисто материальные, которые наше правительство и наш русский народ принесли грекам»[271]. «Мы, русские иноки, — продолжают авторы, — совсем не намерены оспаривать у греков гегемонию на Афоне, а желаем только мирно жить для спасения души». В заключение приводится ряд мер, которые следует принять для облегчения положения келлиотов: искоренить симонию; упорядочить суд; установить общие формулы актов на владение скитами, келлиями и каливами; признать в лице покупателя или его преемника полного собственника недвижимости без вмешательства со стороны продавцов-монастырей; в точности определить размеры податей; определить налог при переходе к наследнику не выше 5 % стоимости вместо 1/3. Нетрудно заметить, что выполнение этих требований фактически бы приравняло келлии и скиты к самостоятельным монастырям, находящимся в неотъемлемой собственности русских. На такие условия греки никогда бы не согласились, и у нас нет свидетельств о том, чтобы дипломатия предлагала их обсуждение.
После Балканских войн русское правительство уже не предпринимало активных мер к ограничению келлиотов. Однако их положение продолжало оставаться неопределенным, о чем свидетельствуют прошения на имя Св. Синода настоятелей афонских келлий об исключении их из числа неблагонадежных и о разрешении им получать денежные пожертвования из России