Лебедев посмотрел в окно.
По мере удаления от центра города пейзаж менялся: многоэтажные дома сменились частными, потом потянулись промышленные окраины. Наконец машина выехала на автобан, ведущий к Ораниенбургу. По обочинам дороги иногда встречались зенитные позиции, замаскированные ветками типичный элемент пейзажа воюющей страны. Над головой даже пролетала пара мессершмиттов, патрулирующих небо над столицей.
— Парни на чеку! — весело хмыкнул Густав, — Не дадут спуску проклятым англичашкам.
Лебедев достал из портфеля дневник Франца Тулле, и чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных переживаний, связанных с работой в концлагере, и погрузился в чтение…
Глава 10
Я шёл в предрассветной дымке к высокогорному монастырю Нечунг. С самого первого шага я ощутил, что что-то изменилось вокруг для меня: время замедлилось, погрузив всё вокруг в кристально чистое эхо пустоты. По дороге я встретил яка. Он смотрел на меня удивительным, осмысленным взором и, повернувшись, повёл меня к монастырю, где в клубах благовоний начинается таинство, которое на протяжении веков связывает мир людей с миром духов.
У входа меня встретили монахи в шафрановых одеяниях. Они, бормоча молитвы и мантры, проводили меня внутрь. Там некоторые из них уже неспешно раскладывали ритуальные предметы, пока первые лучи солнца ещё только золотили вершины окружающих гор. И вот тяжёлые двери внутреннего святилища закрылись.
Избранный медиум — оракул Нечунг, ещё очень юный мальчик — в уединении готовился стать сосудом для божества Дордже Драгдена, главного защитника тибетского буддизма. Удивительно, как сосредоточено его лицо, а взгляд обращён внутрь, несмотря на столь юный возраст. Перед ним помощники почтительно разложили священные одеяния: тяжёлый церемониальный костюм. Мне говорили, что его вес — более тридцати килограммов. Он расшит драгоценными камнями, золотыми нитями и увенчан массивным серебряным шлемом с пятью знамёнами, символизирующими защитных божеств.
Тени от масляных лампад плясали по стенам рукотворной пещеры Дрепунг, превращая лица монахов в гримасы демонов. Я сидел на коленях перед мальчиком-медиумом, которому предстояло вещать от имени духа Дордже Драгдена. Этих медиумов готовят с раннего возраста с помощью специальных изнурительных практик и ежедневных заклинаний. Сама же традиция оракула Нечунг уходит корнями в далёкие древние времена Тибета. Хотя официально оракул был институционализирован в XV веке и с тех пор стал важной частью государственного аппарата. Ничто не влияет на Далай-ламу так, как оракул Нечунг.
Ритуал начинается с очищения. Сначала оракула погружают в ледяные воды священного источника, пока монахи нараспев читают древние мантры. Затем его тело вытирают белоснежными хлопковыми тканями и умащивают освящёнными маслами. На глаза и губы наносят особые составы из минералов и трав, собранных при полной луне в определённые дни года.
В святилище воздух сгустился от дыма можжевельника и сандала. Оракула облачили в многослойные одежды: сначала — шелковые одеяния, затем — тяжелую парчу, наконец — церемониальную броню. Каждый элемент одежды сопровождался особыми молитвами, произносимыми шёпотом на древнетибетском. Звуки ритуальных инструментов начали нарастать, подобно горному водопаду — глубокий гул длинных дунгченов, пронзительные звуки гьялингов, ритмичные удары больших храмовых барабанов слились в единый стройный гул, в котором не было ни музыки, ни нот, но эта какофония пронзала пространство, заставляя вибрировать всё — от клеток организма до камней под ногами. Монахи двигались в сложном танце, создавая живую мандалу вокруг медиума.
Оракул взял в руки священный дордже (ваджру) и колокольчик — символы просветлённой мудрости и сострадания. Он начал дышать особым образом — сначала глубоко и медленно, постепенно ускоряя ритм, пока дыхание не стало частым и поверхностным. Его глаза оставались полуприкрыты, взгляд обращён внутрь, туда, где сознание встречается с божественным.
Особый монах повязал вокруг его головы красную шёлковую ленту, затянул её особым узлом, чтобы направить энергетические потоки к «третьему глазу». На шею ему возложили тяжёлое ожерелье из бирюзы, кораллов и жёлтого янтаря — символ власти над пятью элементами.
Старший монах трижды обошёл оракула, разбрызгивая вокруг него освящённую шафрановую воду из серебряного сосуда, и очертил границу между мирами. Затем он поднёс к лицу медиума дымящуюся чашу с отваром священных трав — оракул глубоко вдохнул пары, его зрачки расширились так, что в их чёрной бездне я увидел собственное отражение. Дыхание мальчика участилось ещё больше.
По мере нарастания ритма барабанов оракул начал раскачиваться — сначала едва заметно, потом всё сильнее. На его лбу выступили крупные капли пота, несмотря на холод высокогорного храма. Внезапно глаза закатились, оставив лишь белки. Тело напряглось, словно натянутая тетива.
Я понял, что кульминация близка… На голову оракула водрузили массивный шлем с пятью знамёнами. В этот момент его тело будто пронзила молния — он вздрогнул, издал нечеловеческий звук и выгнулся дугой. Лицо исказилось, черты заострились, на губах выступила пена. Помощники-монахи подхватили его под руки, когда он начал судорожно дрожать, чтобы он не рухнул на пол.
В священной тишине, наступившей после удара гонга, оракул резко выпрямился и широко раскрыл глаза…
Клянусь, это уже был не взгляд человека — в его расширенных зрачках отражались иные миры. Тело медиума теперь стало лишь сосудом для духа Дордже Драгдена, и начался священный диалог между мирами, когда устами человека говорит божество, а смертные могут задавать вопросы о судьбах Тибета, мира и получать ответы из потустороннего.
Так сквозь века и поколения передается древняя традиция, где граница между физическим и духовным становится проницаемой, а человек — мостом между мирами.
Когда последний из тибетских монахов отошёл от оракула, я шагнул вперёд. Медиум казался измождённым — лицо покрылось тонкой плёнкой пота, дыхание было тяжёлым и прерывистым. Но глаза… глаза сияли неземным светом, отражая присутствие древнего божества-защитника.
— Приветствую тебя, Дордже Драгден, хранитель тайн и защитник Дхармы, — произнёс я на тибетском, склоняясь в глубоком поклоне. — Я пришёл издалека, чтобы задать вопрос великой важности.
Оракул повернул голову ко мне, иностранцу, с неестественной резкостью. Когда он заговорил, его голос звучал словно несколько голосов одновременно — низкий, раскатистый, с вибрирующими обертонами, от которых по моей спине пробежала холодная дрожь.
— Спрашивай, — голос Дордже Драгдена гудел, как землетрясение, сотрясая воздух.
Я с трудом подавил дрожь в руках. Моя одежда, пропитанная запахом снега и пота, внезапно показалась мне слишком тяжёлой.
— Я знаю, кто ты, человек Запада. Знаю, зачем ты пришёл ещё до того, как ты открыл рот. Твои мысли подобны кострам на склоне горы в ясную ночь.
Я собрался с духом и произнёс:
— Великий защитник, укажи мне путь в Шамбалу. Я ищу его много лет, изучил древние тексты, прошёл через испытания, очистил свой ум. Теперь я готов совершить последний переход.
Тело медиума внезапно напряглось, словно натянутая тетива. Лицо исказила гримаса, напоминающая одновременно улыбку и оскал.
— Укажи путь в Шамбалу… Я заплачу любую цену, — сказал я Дордже Драгдену.
— Любую цену! — оракул начал смеяться.
Его смех был похож на гул обвала в горах.
— Ты когда-то так же сказал ему…
— Кому? — недоумевал я. — Кому я сказал?
— Я не могу говорить… Потому что это был ваш договор… А не мой…
— Укажи мне путь, — настаивал я.
— Нет, — прогремел голос Дордже Драгдена. — Ты не готов. Твоё сердце полно желаний, твой разум загромождён знаниями, но лишён мудрости. Твои руки тянутся к сокровищнице, но твоя душа ещё не познала себя. Ты пришёл, чтобы взять дар для своего хозяина…
Я почувствовал, как кровь прилила к лицу, но не отступил.
— Я искал истину всю свою жизнь. Я отказался от богатства, от положения в обществе, от семьи. Что ещё я должен отдать?
— Всё это — внешние отречения, — ответил дух. — Так было прошлый раз, когда ты заключил свой первый договор… А что с внутренними? Ты отказался от своей гордыни? От жажды обладания тайным знанием? От желания превзойти других?
Я опустился на колени прямо перед оракулом.
— Прошу, направь меня… Направь мой дух… — мой голос дрогнул. — Я не совершенен. Но моё стремление искренне. Я знаю, что Шамбала — не просто место на земле, а состояние сознания. И всё же… я должен найти этот путь. Не ради славы или могущества, но ради знания, которое может помочь многим.
Оракул внезапно захохотал — резкий, неестественный звук эхом отразился от стен святилища. Пламя масляных лампад затрепетало, словно от порыва ветра.
— Знаешь ли ты, чего просишь, человек Запада? Шамбала откроется лишь тому, кто готов отречься даже от самого желания найти её. Парадокс, который не разрешить логикой.
— Я понимаю это, — тихо ответил я. — И всё же… я должен попытаться. Не ради себя. Времена меняются, мир на пороге великих потрясений. Мудрость Шамбалы может указать путь к гармонии.
Наступила тишина. Казалось, сам воздух застыл в ожидании. Оракул закрыл глаза, его дыхание стало ровнее. Когда он снова заговорил, его голос звучал иначе — словно далёкий горный поток, тихий, но неудержимый.
— Я вижу твоё сердце, Франц Тулле. Вижу искренность, скрытую под слоями сомнений. Вижу свет, пробивающийся сквозь тени. Я дам тебе кое-то другое…
Медиум внезапно вытянул руку и коснулся моего лба. Прикосновение было обжигающе холодным. Его глаза распахнулись — зрачки расширились, полностью поглотив радужку, превратив глаза в бездонные чёрные колодцы. Помощники, которые только начали подходить к медиуму, отшатнулись и испуганно зашептали. По обрывкам их разговора я понял — такого ещё никогда не случалось, чтобы божество открыло новую свою ипостась.