ю Великой Отечественной войны знал, что Вильгельм Риттер фон Лееб был известен своей педантичностью. Старый служака, который неукоснительно придерживается устава и строго соблюдал военные традиции. Любое нарушение протокола могло вызвать его недовольство.
В просторном кабинете штаба группы армий «Север» в Пскове, генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб внимательно разглядывал стоящего перед ним гауптштурмфюрера СС — по его мнению «еще зеленый», молодой, но уже при высоком звании и приближён ко второму лицу в государстве. Массивный дубовый стол, заваленный картами и документами, отделял их друг от друга. Он на несколько секунд посмотрел в окно. Снаружи шел снег. Крупные снежинки медленно кружились и опускались на землю покрывая ее толстым слоем. Потом отвернулся от этой, практически рождественской картины, и сказал:
— Итак, герр гауптштурмфюрер, — начал фон Лееб, постукивая карандашом по столу, — вы запрашиваете поддержку вермахта для обеспечения безопасности археологических работ в Лужском районе? Весьма необычная просьба в разгар ожесточенной военной кампании… Особенно когда на счету каждый солдат.
Лебедев, стоявший «навытяжку» выпрямился еще сильнее, но он с любопытством рассматривал одного из главных стратегов нацистской Германии, как говориться «в живую».
«Вполне швейковский типаж», — подумал он.
— Так точно, герр генерал-фельдмаршал. Но у меня есть личное распоряжение рейхсфюрера СС Гиммлера. Эта экспедиция имеет наивысший приоритет для Аненербе. Я еще в Кёнисберге сделал запрос в Ригу обергруппенфюреру СС Гансу-Адольфу Прютцману предоставить мне взвод охраны солдат СС, чтобы не обременять вас.
Фон Лееб взял в руки документ с печатью СС и внимательно изучил его.
— Я вижу подпись Гиммлера, — несколько раздраженно сказал он, — но вы понимаете, что этот район все еще неспокоен? Партизаны активны, особенно в лесистой местности, через линию фронта заходят группы советских диверсантов… Взвода солдат будет недостаточно… Я к тому, что Прютцман уже известил меня о вашей просьбе.
— Именно поэтому я прошу содействия вермахта, герр генерал-фельдмаршал. Мой взвод СС обеспечит непосредственную охрану раскопок, но нам нужна поддержка в обеспечении безопасности маршрута следования и периметра района работ.
Фон Лееб поморщился, словно от зубной боли и откинулся в кресле, задумчиво глядя на карту Ленинградской области.
— Хорошо. Я выделю вам роту из 21-й пехотной дивизии для сопровождения. Но имейте в виду — при первых признаках серьезной партизанской активности я отзову их. Защита коммуникаций важнее ваших археологических изысканий.
— Благодарю вас, герр генерал-фельдмаршал, — четко ответил Лебедев, — мы постараемся завершить работы максимально быстро.
— И еще, — добавил фон Лееб, — держите меня в курсе. Если найдете что-то действительно важное, я хочу знать об этом первым. Ибо, ради чего я снял роту солдат так нужных на передовой? В конце концов, это территория моей группы армий.
Лебедев коротко кивнул, понимая, что это не просто просьба, а условие получения поддержки. Фон Лееб был известен своей педантичностью и любовью к порядку — качества, которые сделали его одним из лучших командующих вермахта, но также создавали определенные сложности в общении с СС.
— Так точно, герр генерал-фельдмаршал. Вы получите все отчеты незамедлительно, — ответил он, четко понимая, что придется балансировать между требованиями Аненербе о секретности и желанием фон Лееба быть в курсе происходящего на вверенной ему территории.
Лебедеву предстояло встретится еще с одним человеком.
Штурмбаннфюрером Норбертом Ганценмюллером руководителем одной из зондеркоманд занимающихся изъятием в собственность нацистской Германии исторических и культурных ценностей на оккупированных территориях.
Он ждал Тулле в своем временном кабинете, расположенном в реквизированном старом особняке на окраине Луги, построенном еще до Великой Октябрьской революции 1917 года. Массивный стол был, как и у фельдмаршала фон Лееба был завален картами и фотографиями. Среди вала бумаг возвышалась бутылка алкоголя и рядом тарелка с остатками еды. В камине потрескивали поленья, но сырость все равно проникала сквозь старые стены.
— Хайль Гитлер! — Норберт Ганценмюллер поднялся навстречу вошедшему Тулле.
Его некогда безупречная форма представлял жалкое зрелище — заляпанная грязью, местами в небольших разрывах. На осунувшемся лице читалась крайняя степень усталости.
— Прошу прощения за свой неряшливый вид гауптштурмфюрер, я только с поля. Попали в засаду проклятых русских партизан.
Лебедев кивнул и сел в старое кресло в стиле модерна.
— Мы нашли его, герр Тулле, — без предисловий начал Ганценмюллер, разворачивая на столе крупномасштабную карту местности, — Склеп находится в семи километрах к северо-востоку от города, в излучине старого русла реки. Местные жители называют это место Корповы или Корповские пещеры. Какой дьявол занес его туда только одному Богу известно.
— Склеп находится в пещерах? — переспросил Константин.
— Не совсем. Несколько подразделений СС проводили специальную операцию против партизан… Эти дьяволы, доставляют много хлопот. Так вот, парням удалось проследить их маршрут и наведаться прямо в гости. Когда с этими крысами покончили. Было решено произвести подрыв входа чтобы они снова не устроили там свою базу. Место весьма глухое и мало проходимое, чертов угол… Вот здесь.
Лебедев склонился над картой. Красным карандашом был отмечен небольшой холм, окруженный болотистой низиной
— Там нет рядом реки?
— Есть небольшая река под названием Обла. Думаю, раньше она была более полноводной, сейчас же это пересыхающая река.
Норберт Ганценмюллер вопросительно посмотрел на Лебедева.
— Я хочу понять, как он попал в это, как вы говорите глухое место.
Ганценмюллер закурил сигарету выпустил струю дыма и с наслаждением откинулся на спинку кресла.
— Там раньше добывали кварцевый песок для производства стекла, но потом забросили. Собственно говоря, именно так пещеры и образовались. Когда подорвали вход. В стороне, от воздействия взрыва, открылся небольшой провал и вход внутрь склепа.
— Каково состояние объекта? — спросил Константин, доставая записную книжку.
Норберт Ганценмюллер нервно побарабанил пальцами по столу.
— Склеп практически не пострадал ни от взрыва, ни за прошедшие столетия. Массивная каменная кладка, входной туннель длиной около десяти метров. Один из солдат увидел высеченные руны и сразу доложил командиру. Тот оказался смышленым парнем и не стал двигаться дальше, собрали раненых, пленных и вернулись в расположение. По прибытии доложили нам. Мы в это время исследовали одну церковь в Пскове…
«Ага исследовали…», — с сарказмом заметил про себя Лебедев, — «точнее сказать нагло и бессовестно обчищали».
— Я взял команду и на свой страх и риск отправился туда. Мы нашли склеп нетронутым. Я обследовал его и нашел несколько надписей, сделанных с помощь рунического письма и надписи на немецком языке. Языковые особенности, говорили, что это примерно XIV век. А потом и удалось найти имя, скажем так владельца.
— Вы вскрыли склеп?
— Нет. Не успели. Произошел обвал бокового коридора и ранило двоих моих людей… Пришлось убираться. Когда мы возвращались бесследно исчез еще один во время ночного дежурства. После этих потерь мы больше не возвращались к склепу боясь оказаться в лапах русских партизан. Сами понимаете, после всех моих потерь, сил недостаточно чтобы обеспечить безопасность предприятия. Я не верю в суеверия, но место проклятое, — усмехнулся Ганценмюллер.
Он протянул руку и налил в стакан алкоголь.
— Не желаете?
Лебедев отказался.
— А я с удовольствием. В последнее время сил нет, нервы на пределе, надо расслабиться хоть немного.
«Ну да устал грабить, мерзавец», — прокомментировал про себя Константин.
— Суе-е-еверия, — протянул он, — нас, Норбер, интересуют факты, а не россказни запуганных славян. Что-нибудь еще удалось рассмотреть или обнаружить внутри?
Ганценмюллер выпил, выдохнул и поставив стакан ответил:
— Основная погребальная камера, как я говорил, все еще запечатана. Мы лишь успели расчистить боковые помещения — там обнаружены остатки погребальной утвари, пару золотых монет ганзейской чеканки, ничего интересного. После получения приказа свернуть раскопки, до вашего приезда, мы завали вход камнями и землей, набросали дерна. Маскировка слабая, но хоть что-то. Но самое интересное… — Ганценмюллер достал из сейфа небольшую деревянную шкатулку и осторожно открыл ее.
На выцветшем бархате лежал массивный стальной медальон, инкрустированный, по обоим сторонам, двумя серебряными дисками с замысловатой вязью рун. В центре медальона поблескивал темный камень, при взгляде на который у Константина возникло странное чувство головокружения.
— Это нашли у входа в главную камеру. Я не большой специалист по рунам, но насколько могу судить, руны относятся к древнескандинавскому магическому алфавиту, но их значение мне расшифровать не удалось. На обратной стороне надпись, посвященная Дитриху фон Любеку и выгравирована дата его смерти. Что это может быть?
Лебедев осторожно взял медальон. Металл показался ему неестественно теплым. Он внимательно осмотрел его. Он никогда не держал в руке метеоритное железо, видел лишь на иллюстрациях, но сейчас он готов был поклясться, что это именно оно — тяжелое, очень твердое. На одном серебряном диске древние руны, а на другом, глубокая гравировка, где мелкий текст гласил:
Лета Господня 1394, в день святого Мартина,
Отошел ко Господу достопочтенный купец ганзейский
Дитрих фон Любек,
Верно, служивший Ганзе и Любеку городам нашим четыре десятилетия.
В делах торговых был честен и справедлив,
Морем ходил до Новгорода и Лондона,
Привозил сукно английское и меха новгородские,
Церкви Святой Марии щедро жертвовал
И три корабля своих во славу Божию содержал.