разоблачений ХХ съезда значительную часть своих друзей за рубежом, боитсяоттолкнуть оставшихся критическими замечаниями в их адрес. Более того, если внашей печати появлялись перепечатки из бразильских и других зарубежных изданий,то лишь те, что носили такой же комплиментарный характер (например,"Амаду" - значит "любимый" из "Дойчефолькцайтунг"). Советские почитатели творчества Амаду не имелипредставления о том, какой разнузданной, злобной и несправедливой критикеподвергался Амаду у себя на родине: правые клеймили его как "агентаКремля", левые - как ренегата, и одни и те же люди обвиняли его сначала вангажированности, а затем в псевдонародности (в Бразилии это называется"макумба для туристов") и примитивном популизме. С другой стороны,критические замечания Амаду о нашей стране (например, протест против введениясоветских войск в Чехословакию) также не пропускались на страницы советскойпечати.
Глава 12 Восприятие посткризисных произведений писателяв СССР.
60-е годы.
Таким образом, у советского читателя складывается образидеальных, ничем не замутненных отношений Амаду с Советским Союзом.Доказательством развития этих отношений стала публикация издательствоминостранной литературы нового романа Жоржи Амаду "Габриэла".
Об успехе этого произведения в Бразилии журнал"Иностранная литература" сообщил в 7-м номере за 1959 год. В 12-мномере того же журнала за 1960 год печатается рецензия Юрия Калугина набразильское издание романа (213). Эта статья, так же как и предисловие Ю.Дашкевича к русскому изданию, пытается как-то подготовить советского читателя квосприятию совершенно нового для него Амаду.
Если бы на русский язык к тому времени уже были переведеныранние произведения Жоржи Амаду "Жубиаба", "Мертвое море","Капитаны песка", то переход от "Подполья свободы" к"Габриэле" не казался бы столь резким и немотивированным. Можнопредположить, что читатель, знакомый с творчеством Жоржи Амаду по "Краснымвсходам" и "Подполью свободы", испытал определенный шок,прочитав новый роман этого писателя. Авторы рецензий опасаются, что советскийчитатель может прийти к тем же выводам, что и некоторые буржуазные критики,которых Ю. Дашкевич называет "литературными пифиями из правойпрессы", а именно, что Амаду "порвал с реализмом", "осозналсвои прежние заблуждения", "обрел свое место в лагере чистойпоэзии", что "он выскочил на ходу из трамвая, оставив определенныйметод художественного творчества". Поэтому критики из всех сил убеждаютчитателя в том, что Жоржи Амаду - по-прежнему "наш Жоржи", что он нетолько не отказался от прежних убеждений, а напротив - "он верен традициисвоих наиболее характерных романов, и по этому пути он лишь продвинулся далековперед, достигнув новых рубежей. Поэтому не может быть и речи о каком-то отказеот того или иного метода" (205, С. 12).
Советские критики и литературоведы с самого началадоказывали (и справедливо), что "Габриэла" - не результат кризиса,вызванного разоблачением культа личности" и не демарш против СССР, а болеевысокая ступень в естественном развитии творческого пути писателя, что он шел кэтому произведению годами. Н.Габинский, например, пишет: "Лет десятьназад, во время одного из своих приездов в Москву, бразильский писатель ЖоржиАмаду в беседе с советскими литераторами заметил:
Моя мечта - создать роман больших человеческих характеров.
Признаюсь, меня тогда удивили эти слова, подумалось:говорит излишняя требовательность взыскательного художника. Ведь вышедшие дотого произведения были населены героями с запоминающимися характерами. Однакотеперь, читая последний роман Жоржи Амаду, с каждой страницей ощущая ростмастерства и подлинную писательскую зрелость автора, невольно вспоминаешь этикогда-то мимоходом брошенные слова" (189).
И в этом утверждении наши литературоведы абсолютно правы.Сам Жоржи Амаду, называя "полной глупостью" теорию о том, что еготворчество делится на два этапа: "до "Габриэлы" и после". "Нет,мое творчество едино, с первого до последнего момента... "Габриэла"появилась как определенный этап в моем творчестве, но этот этап никак несоотносится с отходом от политической линии" (458, Р. 266 - 267).
Как явствует из выступления на Втором съезде советскихписателей, Амаду размышлял о национальной форме художественного произведениядаже в пору "овладения методом социалистического реализма". И есливыстроить в ряд все его произведения от "Страны карнавала" до"Чуда в Пираньясе", то видно, что из этого ряда выбивается как раз не"Габриэла", а "Подполье свободы". Но даже в этом романе,сознательно подогнанном под определенную схему, на страницы выплескиваетсяживая душа народа, разрушая искусственные ограничения. Взять хотя бы негритянкуИнасию, которая как будто попала на страницы "Подполья свободы" изранних романов Жоржи Амаду. Но с такой же долей вероятности эта героиня моглабы оказаться на страницах "Габриэлы", "Пастырей ночи", или"Лавки чудес". Инасия даже пахнет как Габриэла - гвоздикой и корицей.Эта деталь безусловно доказывает, что образ "дочери народа" жил втворческом сознании писателя в пору работы над "Подпольем свободы".
С другой стороны, можно ли считать опыт "Подпольясвободы" отрицательным? - Определенно нет. Он позволил Амаду понять, в чемсостоит задача настоящего художника. Миссия писателя - раскрыть миру душусвоего народа. Отличительная черта бразильского народа - радостное восприятиежизни, природный оптимизм. Оптимизм - отличительная черта самого Амаду: "Несмотряна ужасные условия жизни, наш народ идет вперед, он смеется, поет, борется - ия верю, что завтрашний день станет лучше".
В новом романе Амаду выразителем черт национальногохарактера стала главная героиня - Габриэла. Она "добра, сердечна, искренна,непосредственна, простодушна. Она любит жизнь во всех ее проявлениях. И этойбезграничной любовью к жизни определяется ее отношение к людям, ее поведение,которое иногда и может показаться предосудительным, но которое всегда диктуетсябескорыстием, стремлением к свободе и непримиримостью к окружающейдействительности... Габриэла, по меткому замечанию сапожника Фелипе, дляпростых людей "песня, радость, праздник". (205, С. 10 - 11)
За эти душевные качества героиню романа полюбили не тольков Бразилии, но и в других странах. Нарисовав на страницах романа образжизнерадостной и свободолюбивой мулатки Габриэлы, Амаду раскрыл душубразильского народа для всего мира. Благодаря его таланту, особое бразильскоевосприятие жизни, стало такой же принадлежностью мировой литературы, как и"загадочная русская душа". В этом вклад Жоржи Амаду в мировуюкультуру.
"Габриэлу" с восторгом приняли и советскиечитатели. По словам Ильи Эренбурга, "Габриэлу" читают у нас, неотрываясь от книги. Мы любим Жоржи Амаду и верим в него" (281).
Очевидно, что Жоржи Амаду со своим новым романом опятьвписался в контекст советской литературы. Свободолюбивая Габриэла очень точносоответствовала ощущению свободы, которое витало в тот период в воздухе: книгавышла в 1961 году, на пике "оттепели", когда на XXII съезде былсделан еще один шаг в разоблачении сталинизма.
Выход "Габриэлы" на русском языкесвидетельствовал, что краткая размолвка Амаду с Советским Союзом забыта.Писатель снова любим читателями и властями, и его 50-летие широко отмечается внашей стране. В Москве состоялся торжественный вечер в честь юбилея писателя,статьи о его творчестве были напечатаны в 12 изданиях - от "Правды"до "Красной звезды". Авторы всех без исключения публикаций пытаютсяубедить публику, что Амаду не изменился, что он все тот же: большой другсоветского народа, неутомимый борец за мир (221), писатель-патриот, поборниксвободы и независимости, который "всегда поднимает свой голос в защитумеждународной солидарности, против происков поджигателей войны" (226).
Для того, чтобы убедить в этом читателей (которые окризисе Амаду ничего не подозревали) Юрий Дашкевич и Инна Тертерян приводятзаявление Амаду бразильской газете "Ултима ора": "Мои идеи и мояпозиция продолжают оставаться прежними. Они направлены против угнетения наборьбу за свободу и прогресс. Как всегда, я продолжаю оставаться другомсоциалистических стран. Я продолжаю решительно поддерживать борьбу колониальныхнародов. Я - простой солдат бразильского народа, борющегося против отсталости,нищеты, экономического угнетения" (199, 268).
И даже Илья Эренбург, чья статья отличается художественныммастерством и широтой взглядов, говорит по сути о том же самом: "Амадуизменился, но не изменял, он не зарекался, и поэтому не отрекался" (281).
Однако в этих статьях, по сравнению со сталинскимпериодом, появилось нечто новое: теперь основное достоинство Жоржи Амаду в том,что его книги глубоко народны. "Жизнь народа Бразилии не только показана всюжетах романов Амаду, но и воплощена во всем их образном строе, в поэтическойманере автора, столь близкой интонациям народного сказа. Стремление к созданиюполнокровных народных характеров живо в творчестве Амаду" (268).
Не остаются без внимания художественная сторона егопроизведений, своеобразие стиля. Критики отмечают сочный, поэтичный - временамипросто стихотворный - язык Амаду, проникновенную лиричность его пейзажей инеобычайную правдивость в изображении жизни народа (219).
Автор статьи в "Советской культуре" М. Котоввыражает уверенность, что Жоржи Амаду, большой художник, борец за мир, ещемногое сделает для торжества благородных идей мира и дружбы народов (221).
Безусловно, это мнение не только Михаила Котова ивозглавляемого им Советского комитета защиты мира, но и всего советскогоруководства. Жоржи Амаду - опять "persona grata" в нашей стране. Этотфакт не мог не отразиться на издательской политике: в следующем, 1963 году,выходят сразу две новые книги Амаду - "Кастро Алвес" (75) и"Старые моряки" (84), обе в переводе Юрия Калугина. Повесть