отзывался о вводе советских войск в Чехословакию. По всей видимости, сам Жоржиочень серьезно относился к своему поступку и 20 лет, с 1968 по 1987 год, неприезжал в нашу страну. Советская сторона, однако, этого демарша вовсе не заметила,продолжая печатать книги Амаду и восторженные статьи о нем. Как говорится,"мужик на барина сердился, а барин и не знал". Похоже, советскаявласть, как мудрая мать, не обращала внимания на шалости ребенка. Пошалит иуспокоится.
В отличие от советских товарищей, бразильские однопартийцыАмаду яростно нападали на него, обвиняя в отступничестве и прочих смертныхгрехах. Удивляюсь я БКП. За весь период своего активного существованияБразильская коммунистическая партия только 2 года, с 1945 по 1947, работалалегально. Все остальное время она подвергалась жесточайшим репрессиям. Казалосьбы, у руководства должны быть проблемы поважнее, чем следить, о чем пишут дачто рисуют рядовые коммунисты. Однако члены ЦК находили время контролироватьдаже дипломные работы бразильских студентов, посланных компартией на учебу втворческие ВУЗы СССР! Глава 13 Восприятие бразильскогописателя в 70-е годы.
В 1970 году в издательстве "Прогресс" выходит,наконец, роман "Дона Флор и два ее мужа" (87), о котором советскаяаудитория давно знала из статей в разных изданиях ["Рассказывает"городской писарь" Жоржи Амаду" (258), "Сатира набуржуазию" (263), "Жоржи Амаду, его герои, его друзья" (201)] и,вероятно, ждала. О том, какое впечатление "Дона Флор" произвела на читателей,можно судить по предисловию Олега Волкова: "Мир ограниченный и обширный,пестрый и шумный, яркий, может быть даже несколько через край, живописный игромкий. Он способен ослепить и оглушить... панорамой жизни-праздника...,магией цветущих круглый год деревьев с их пьянящими ароматами, стройных,смуглолицых метисов, влекущих жгучеглазых красавиц и ночного оживления портовыхкабачков" (185, С. 7).
Читатель ошеломлен и покорен. Покорен настолько, что"Дона Флор" стала в России самой читаемой посткризисной книгой Амаду.Об этом свидетельствуют как читательские формуляры в библиотеках, так и тотфакт, что книга многократно переиздавалась и при советской власти, и после нее.В чем причина этой популярности? Наверное, все-таки не в обилии "жгучеглазыхкрасавиц". Можно предположить, что в 1970-ом году, когда"оттепель" сменилась "закручиванием гаек", когдаидеологические ограничения начинают давить на общество, "Дона Флор"воспринималась как глоток свободы в мире лжи, запретов, "лицемеров,ханжей, карьеристов всех мастей". (185, С. 13). Но данное предположение невполне объясняет популярность именно этой книги, так как все 4 последнихпроизведения пронизаны свободолюбием. Причина, по всей видимости, все жедругая.
Еще в 1954 году, принимая участие в работе II Съездасоветских писателей, Амаду говорил, что основной недостаток советскойлитературы - невнимание к человеческим чувствам (145). Однако пренебрежениеопределенными чувствами характерно не только для советской, но и вообще русскойлитературы. Ставшая крылатой фраза о том, что "все счастливые семьисчастливы одинаково", говорит о многом. А именно о том, что счастливаявзаимная любовь никогда не была интересна русским писателям. Писателям, но нечитателям. Последние хотели читать не только о любви трагической,неразделенной, несостоявшейся, но и о любви торжествующей, всепобеждающей и,что весьма немаловажно, чувственной. А в романе Амаду "на всем егопротяжении" звучат "светлые колокола страстной и чистой любви,приносящей людям неистощимые радости и ликование духа" (185, С. 14).
В этой связи интересно сравнить восприятие творчестваАмаду в Бразилии и у нас. Самые любимые в Бразилии книги - "Капитаныпеска" и "Габриэла". У нас - "Красные всходы" и"Дона Флор и два ее мужа". В "Капитанах песка" бразильцынаходят то, чего им не хватает в жизни и искусстве: чистой, романтическойлюбви. В "Габриэле", первой книге, которая с такой полнотой выразиланациональный бразильский характер, они видят себя. Мы увидели себя в"Красных всходах", и нашли то, что нам не хватает, в"Доне Флор".
Следовательно, люди любой страны читают и любят те книги,неважно, оригинальные или переводные, в которых они видят реальную жизнь и текачества, которые соответствуют их представлениям о жизни идеальной .
Поэтому и были приняты у нас книги Амаду с такой теплотой,потому и вошли они так органично в контекст русской литературы, что русскийчеловек нашел там то, что свойственно и дорого ему: любовь к свободе,великодушие, бескорыстие - но еще он нашел в них то, чего ему так недостает:радостного восприятия жизни.
Неправда, что мы с бразильцами похожи. Мы отличаемсяглавным - восприятием мира. Для бразильцев мир полон радости - мы воспринимаемжизнь трагически и устаем от самих себя, от этой ежедневной трагедии. Это ипонятно, попробуйте оставаться оптимистом на бескрайних заснеженных просторах,где по полгода не бывает ни одного солнечного дня. Не случайно во все века наРуси больше всего любили скоморохов, юмористов и КВН: они, как и водка, помогаютнам забыть о безысходности существования. А бразильцев не нужно веселить:радость живет в них от рождения. В чем похожи наши народы, так это вравнодушном отношении к деньгам. Но причины этого равнодушия прямопротивоположные. Мы не стремимся зарабатывать, потому что понимаем, что никакиеденьги не сделают нас счастливыми; а бразильцы - потому, что и без денегсчастливы.
Расскажу одну быль. В начале 90-х новорусский бизнесменприехал в Бразилию, чтобы закупить большую (ну очень большую) партию обуви. Аугодил как раз к карнавалу. А поскольку время для него - деньги, он хотел,чтобы обувь отгрузили, как можно скорее. А для этого бразильцам пришлось быработать во время карнавала. Наш бизнесмен предлагал любые суммы, лишь бы заказбыл выполнен. Так вот, ни один человек не согласился. Возможность потанцеватьдля них оказалась важнее толстой пачки долларов. И это в цивилизованном,затронутом глобализацией Рио-де-Жанейро. Чему же удивляться, что Габриэлаотказалась от обеспеченного брака ради удовольствия плясать босиком на улице.
Этим, кстати, отличаются коммунисты Амаду от русскихреволюционеров. Наш революционер всегда аскет. В его сердце нет иной любви,кроме любви к революции. Ради нее он отказывается от всех земных радостей исердечных привязанностей (вспомним Рахметова, Нагульнова) и даже такогоестественного чувства, как любовь к родителям (Базаров). В общем, в России так:либо ты любишь Лушку, либо мировую революцию. По-другому у нас не бывает. А вБразилии бывает. Вот, например, Жоаким, сын Раймунды и Антонио Витора, один изглавных героев "Города Ильеуса": "Радостное волнение наполняетгрудь Жоакима каждый раз, как он думает о своей партии. Жоаким многое любит насвете: любит Раймунду, похожую на старое дерево, день и ночь сгибающуюся над землей,сажая и собирая какао; любит он, несмотря ни на что, и мулата Антонио Витора,который выгнал его из дома и вообще ничего не понимает. Любит Жандиру,судомойку в доме гринго Асфоры, любит гулять с ней по берегу в лунные ночи.Любит море в Ильеусе, вечера на пристани, беседы с докерами на палубахкораблей. Он любит моторы автобусов и грузовиков, любит деревья какао - виденьеего детства. Но свою партию он любит по-особому. Партия - его отчий дом, егошкола, смысл его жизни" (72, С.165).
Для героев Жоржи Амаду любовь к партии - это неотъемлемаячасть любви к жизни, и в этом их притягательность для русского читателя. Мылюбим книги Амаду за то, что они дают нам ощущение радости, праздника, гармониис миром.
В 1972 году отмечается 60-летие писателя, и поклонникиАмаду получают великолепный подарок - "Иностранная литература"печатает роман "Лавку чудес", который даже с позиций сегодняшнего дняможно назвать творческой вершиной Жоржи Амаду. Как справедливо отмечает Ю.Покальчук, "Лавка чудес" - "одно из наиболее значительных, по -своему программных произведений" Жоржи Амаду (255, С. 100). Образ главногогероя, Педро Арканжо - "олицетворение всей бразильской нации" (тамже) и в то же время, он двойник автора. "Конечно, не в биографическомплане... Он двойник автора в самом главном - в отношении к жизни, в жизненнойпозиции. Ученый по призванию и дарованию, Арканжо делает самую свою жизньаргументом в научном споре... Так и у самого Жоржи Амаду: его книги вырастаютиз его жизни, из его бесконечной любви к своим землякам, к их древнемуискусству, к их наивному и мудрому быту, в котором писатель участвует какравный... Книги превращаются в убеждение, в позицию в том самом споре, которыйведет в романе Педро Арканжо, а в действительности вот уже много десятилетийведет писатель Жоржи Амаду" (334, С. 20). Позиция Педро Арканжо такова:"бразильский народ создал и ежеминутно создает самобытную культуру...Негры, индейцы и белые привнесли в общий тигель новой нации свои традиции.Переплавившись в этом тигле, они дали начало новой, яркой и необычной культуре.Но тезис Педро Арканжо не только антропологический, но и социальный. ИдеалПедро Арканжо, тот идеал, который он отстаивает и своими исследованиями, исвоей жизнью, не страшась унижений, нищеты, угроз, - в полном смысле словадемократический идеал. Национальное и классовое в его понимании не противоречатдруг другу: именно труженики Бразилии сохраняют и развивают национальнуюкультуру, именно в быту бедняков складываются и проявляются лучшие качества национальногохарактера" (там же, С. 21).
Раскрытие этого национального характера, народногопредставления о жизни и есть вклад Жоржи Амаду в мировую литературу.
Народная стихия в книгах Амаду одновременно и"утопически идеальна, и национально конкретна". Амаду бесконечнолюбит своих земляков, любуется их самобытностью - и хочет заразить этой любовьюсвоих читателей. Он еще и потому ищет новые, воздействующие на сегодняшнегочитателя средства, чтобы раскрыть самобытность бразильского народа, потому чтоуверен в ее значении для современного человека. Амаду показывает те свойства