Вековая Сокольничья роща в то время начиналась на некотором расстоянии от Красных ворот и распространялась на десятки верст. В ту пору о дачах в Сокольниках не было и помина и лес служил не местом прогулки для москвичей, а чаще пристанищем для обездоленных судьбою людей и грабителей.
Проехав Красный пруд, сани остановились. Намекин и Зенин вышли; у последнего в руках была шкатулка с пистолетами. Они пошли по мерзлому снегу на небольшую поляну, выбранную местом дуэли и окруженную со всех сторон гигантами соснами, которые закрывали ее со стороны проезжей дороги.
-- Мы первыми приехали, -- проговорил Намекин, посмотрев на свои дорогие часы.
Он был совершенно спокоен; зато его секундант очень волновался, горячился и ругал Тольского.
-- Оставь горячиться, Боря! Ты, как секундант, должен быть хладнокровен и спокоен, -- с улыбкою проговорил Намекин.
-- Помилуй, какое тут хладнокровие, черт возьми! Когда пройдет еще несколько времени, и ты...
-- И я буду убит, ты хочешь сказать?
-- Разумеется! Разве этот подлец Тольский пощадит тебя? Убить человека для него -- плевок. Как хочешь, Алеша, это не дуэль, а бойня! Знаешь, Алеша, если Тольский убьет тебя, то я... я сам убью его, вызову на дуэль и убью.
-- Не могу не пожелать тебе успеха, мой милый.
-- Только вот горе: ведь, признаться, стрелок-то я плохой, и Тольскому не составит труда подстрелить меня, как куренка, -- с глубоким вздохом признался Зенин.
-- Надеюсь, Боря, ты не сделаешь глупости и не станешь вызывать противника, который и ловчее и сильнее тебя!
Едва Намекин проговорил эти слова, как послышались ржание лошадей и громкий разговор. Скоро на поляне появился Тольский в сопровождении своего секунданта.
-- Вот он, легок на помине, чтобы черт побрал его, разбойника! -- чуть ли не в голос злобно проговорил Зенин.
Противники ни слова не сказали друг другу, только обменялись легким поклоном.
-- Приступим! -- отрывисто проговорил секундант Тольского, обращаясь к Зенину.
Секунданты стали мерить шаги, потом заряжать пистолеты.
-- Господа, я, как секундант, считаю своей обязанностью предложить вам примирение, -- проговорил слегка дрожащим голосом Зенин, обращаясь к Тольскому и Намекину.
-- Что же, я не прочь; пусть господин Намекин постарается исполнить то, о чем я говорил ему, -- ответил Тольский.
-- Отказаться от любимой девушки? Никогда! -- горячо промолвил Алеша Намекин.
-- Если так, то приступим.
-- Я готов.
Противники были поставлены по местам; им были розданы пистолеты; сговорились стрелять после третьего счета.
Тольский, прицеливаясь в Намекина, сказал ему:
-- Так вы не хотите отказаться от Настасьи Гавриловны?
-- Ваш вопрос я считаю неуместным, а потому и не отвечаю на него, -- с достоинством ответил ему Намекни.
-- А, когда так, прощайтесь с жизнью!
Зенин дрожащим голосом стал считать, полузакрыв глаза. Ему страшно было за своего друга.
Вот в морозном воздухе резко раздалось роковое "три". Одновременно последовали два оглушительных выстрела.
Когда дым, произведенный выстрелами, рассеялся, Зенин увидал своего друга распростертым на снегу. Из раны в левом плече фонтаном била кровь, его лицо было мертвенно-бледным. Видно было, что он делал большое усилие, чтобы не стонать от сильной боли. Зенин бросился к нему и постарался платком завязать рану; кое-как, с помощью другого секунданта, ему удалось сделать это и несколько остановить кровь. Однако Намекин скоро впал в беспамятство.
Секунданты и Тольский бережно закутали его в шубу, вынесли с поляны и положили в поджидавшие сани. Зенин, бледный, взволнованный, поместился тоже в санях, поддерживая своего друга; он мысленно ругал себя за то, что не пригласил с собою врача, скорая помощь которого теперь была бы необходима раненому.
-- Вашего друга я щадил, и потому только ранил его, но не убил, -- громко проговорил Тольский, когда сани с Намекиным тронулись.
Зенин ответил ему только презрительным взглядом.
-- Сорвалось, черт возьми! Почти первый раз в жизни сорвалось! Целил в грудь, а попал в плечо. Или глаза мне стали изменять, или рука дрогнула, -- проговорил в сердцах Тольский, когда сани скрылись.
-- Ведь ты только сейчас сказал, что щадил своего противника, -- с недоумением возразил секундант.
-- А ты и поверил? Эх, Ванька, и глуп ты у меня, и прост! Уж если я с кем-либо стреляюсь, пощады тот не жди. Если и уцелел Намекин, то только благодаря моему неверному прицелу. Говорю тебе, это только первый случай в моей практике, когда противник отделался легкой раной. Впрочем, мои расчеты с ним еще не кончены. -- И, проговорив эти слова, Тольский со своим секундантом сел на поджидавшую их лихую тройку.
Между тем Зенин привез раненого приятеля в его дом, располагавшийся на Тверской.
Намекин все еще находился в беспамятстве. Немедленно же были приглашены известные в то время хирурги, и они, тщательно осмотрев раненого, нашли, что его положение довольно серьезно.
Зенин не отходил от своего друга, который после долгого беспамятства пришел в себя и открыл глаза.
-- Боря, ты здесь, со мной? -- слабым голосом проговорил раненый, с благодарностью посматривая на своего приятеля.
-- Да, да, где же мне быть, как не около тебя?
-- Спасибо! Скажи, Боря, как это случилось, что я остался жив? Ведь я был почти в полной уверенности, что Тольский убьет меня; он -- очень искусный стрелок.
-- Я и сам был такого же мнения и боялся за тебя.
-- Видно, не судьба умереть мне на дуэли. Прежде я смотрел на свою жизнь как-то хладнокровно, подчас мне было все равно, жить или умереть, но теперь не то. Теперь я узнал цену жизни, и рад, что остался жив. Ведь я не умру от раны, не правда ли?
-- Ну разумеется, о том и речи быть не может. Доктор находит твое положение хорошим и только требует, чтобы ты не волновался и поменьше говорил -- это вредно для тебя.
-- С чего же мне волноваться? Я совершенно спокоен. Только я просил бы известить обо всем моего отца, а также сестру Машу. Мне хочется видеть их. Кроме того, съезди, пожалуйста, на моих лошадях к моей Насте и скажи ей -- только, пожалуйста, не испугай! -- что быть у нее сегодня я не могу, хотя и обещался. Скажи, что я болен, простудился, но не вздумай сообщить ей, что я ранен на дуэли.
-- Да хорошо, хорошо, знаю, как уж сказать! Будь спокоен.
-- Знаешь, Боря, как мне спать хочется.
-- Это хороший признак, ты скоро выздоровеешь. Ну, Алеша, спи, а я отправлюсь исполнять твои поручения.
Старый генерал Намекин очень встревожился, когда узнал из письма офицера Зенина, что его сын ранен на дуэли, "хотя и не опасно, но все же серьезно", и поспешил с дочерью в Москву. Мария Михайловна тоже была встревожена болезнью любимого брата и втихомолку не раз принималась плакать. В доме Намекина их встретил Зенин и отрекомендовался им, как закадычный друг и приятель Алеши.
Старый генерал спросил его о причине дуэли сына с Тольским.
-- Настоящей причины я не знаю, ваше превосходительство; знаю только, что Тольский сказал что-то неприятное в клубе Алеше; тот вспылил -- и в результате дуэль.
Молодой человек не хотел говорить правду: он опасался, как бы из-за этого не вышло недоразумений у Намекина с сыном.
-- Я слышал кое-что о Тольском; говорят, это человек довольно сомнительного поведения. Он картежник, кутила, -- произнес генерал. -- Я предостерегал Алексея от этого знакомства, но он не хотел слушать -- и вот что получилось.
-- Что делать, надо извинить Алешу. Молодость, увлечение...
-- Прибавьте еще, праздная жизнь. Ну, Маша, пойдем к нашему больному!
-- Позвольте, генерал, предупредить вас: врачи предписали Алеше полный покой. По их словам, малейшее волнение может тяжело отозваться на его здоровье.
-- Что вы хотите сказать этим? -- заносчиво проговорил старый генерал, не любивший никаких предупреждений.
-- Ничего, ваше превосходительство, решительно ничего. Я имею честь передать вам слова и советы врачей, которые лечат вашего сына, и только...
Свидание Алеши с отцом и сестрою было самое нежное. На этот раз Михаил Семенович воздержался от всяких упреков и не стал дознаваться подлинной причины дуэли.
Генерал Намекин изменил своему обычаю жить безвыездно в Горках и волей-неволей принужден был поселиться в Москве, так как не мог оставить больного сына на попечение чужих.
Мария Михайловна очень радовалась, что наконец пробудет подольше с любимым братом.
Прошло несколько времени, и генерал Намекин и его дочь были немало удивлены, когда им пришли доложить, что какая-то барышня желает видеть больного.
-- Что еще такая за барышня? Поди узнай, Маша, и приди сказать мне, -- с неудовольствием промолвил генерал.
Мария Михайловна поспешно вышла в переднюю, увидала там красивую молодую девушку, одетую прилично, но скромно, и сразу же догадалась, кто это. Она ввела Настю (это была она) в зал и попросила садиться.
-- Простите, я обеспокоила вас, но мне надо видеть Алексея Михайловича. Я... я должна видеть его, -- растерянно проговорила красавица.
-- Мой брат болен, -- ответила ей Мария Михайловна.
-- Я это знаю, слышала и пришла... навестить его... Вы... вы -- его родственница?
-- Я -- сестра Алеши.
-- Сестра! Очень рада вас видеть.
-- А вы -- Анастасия... простите, не помню имени вашего отца, одним словом, вы -- невеста моего брата? Так?
-- А разве Алексей Михайлович говорил вам обо мне?
-- Много, очень много говорил. Он хвалил вас, называл красавицей, и его слова вполне оправдались. Вы очень, очень красивы.
-- Вы так добры со мной, сударыня! -- вспыхнув, сказала Настя.
-- Зачем вы называете меня сударыней? Я вам не чужая, а сестра вашего жениха. Ведь вы -- его невеста, не так ли?