-- Да, только невеста, и едва ли когда-либо буду женой Алексея Михайловича. -- Проговорив эти слова, молодая девушка печально опустила головку.
-- Почему же? Вам, вероятно, Алеша сказал, что папа препятствует ему жениться на вас? Да?
-- Да, сказал.
-- Да вы не отчаивайтесь, моя милая. Папа, может быть, переменит свое убеждение и даст Алеше согласие на женитьбу. Однако до поры до времени оставим это. Вы хотите повидать Алешу? Он наверняка будет рад вам; сегодня ему лучше. Рана понемногу заживает.
-- Как рана, какая? -- удивилась и испугалась Настя.
-- Алешина рана в плечо. Разве вы ничего не слышали?
-- Возможно ли? Боже мой! Кто же ранил его?
-- Тольский, на дуэли. Да вы, по-видимому, ничего не знаете?
-- О дуэли Алеши мне не говорили; мне сказали только, что он болен. Тольский... от этого негодяя дождешься. А причина дуэли отчасти понятна мне.
-- Как, вы знаете причину?
-- Я только догадываюсь. Пожалуйста, если можно, мне очень хотелось бы повидать Алексея Михайловича.
-- Я пойду узнаю, вы подождите. -- И, сказав это, Мария Михайловна вышла из зала, но скоро вернулась и весело проговорила: -- Пойдемте! Брат очень рад вашему приходу.
Настя вошла в комнату больного в сопровождении Марии Михайловны, но та тотчас удалилась.
-- Настя! Боже, как я рад! -- проговорил Алеша, крепко пожимая руку своей возлюбленной. -- Дорогая моя!.. Садись вот здесь.
Он показал на стул рядом со своей постелью.
-- Я боюсь, милый, не повредил бы тебе наш разговор?
-- Что ты, что ты!.. Я так рад, так рад!
-- Я так испугалась, Алеша, когда услыхала о твоей болезни. Скажи, ведь дуэль с Тольским произошла из-за меня, не так ли?
-- Да, он считает меня своим соперником.
-- Как он смеет!
-- Он любит тебя, Настя.
-- А я ненавижу его. Прежде он казался мне смешным только, а теперь он гадок, он -- очень дурной человек.
-- Стало быть, его соперничества мне бояться нечего?
-- А разве ты боялся? Неужели ты когда-нибудь мог вообразить, что я полюблю этого негодяя! -- с легким упреком промолвила молодая девушка.
-- Я пошутил, моя милая; ты одного меня любишь. Как только я поправлюсь, опять стану просить у отца дозволения жениться на тебе, и на этот раз, думаю, отказа мне не будет.
-- Твой отец здесь?
-- Да, он приехал вместе с сестрой. Ты не видала его?
-- Я боюсь его, Алеша.
-- Полно! Он только кажется таким суровым, неприступным, но на самом деле он добрый. Я познакомлю тебя с ним.
-- Не теперь, Алеша, в другой раз.
-- Какая ты трусиха! -- с улыбкой произнес молодой Намекин.
При последних его словах в комнату вошел Михаил Семенович, которому очень хотелось взглянуть на возлюбленную своего сына. С ним также вошла и Мария Михайловна.
-- Вот и батюшка, легок на помине! Позвольте представить вам, добрый батюшка, Анастасию Гавриловну, мою невесту! -- сказал Алеша и пристально посмотрел на отца.
-- А, очень рад, -- как-то сквозь зубы произнес Михаил Семенович.
Последние слова сына были ему не по душе. Молодой же Намекин произнес их специально: назвав Настю своею невестой, он хотел этим уверить отца, что своему намерению жениться на Насте он никогда не изменит.
Настя стояла ни жива ни мертва. Слова жениха испугали ее, и она ждала возражений со стороны старого генерала. Но Михаил Семенович сдержался из опасения расстроить сына.
На некоторое время в комнате больного водворилось молчание; всем было как-то неловко.
-- Ну что же мы все молчим? Давайте говорить, занимать дорогую гостью. Сестра, ты угостила бы нас чаем, мне страшно пить хочется. Настя тоже не откажется выпить со мною чашку, -- принужденно-весело проговорил молодой Намекин.
Молодая девушка ничего не ответила, а только густо покраснела. Мария Михайловна вышла сделать распоряжение о чае, генерал тоже вышел, не сказав более ни слова. Влюбленные остались одни.
-- Алеша! Что ты сделал, что ты сделал? -- всплеснув руками, испуганно проговорила молодая девушка. -- Ну зачем ты перед отцом назвал меня своей невестой?
-- А разве я сказал неправду?
-- Ну зачем было говорить так сразу? Я заметила, твои слова не понравились ему, он даже в лице изменился.
-- Не нынче-завтра надо же сказать отцу, что я не изменю желания жениться на тебе, и пусть это ему неприятно, я все же женюсь на тебе, даже если он действительно лишит меня наследства.
-- Милый, милый, как ты любишь меня!
Настя хотела поцеловать руку своего больного жениха, но тот пригнул ее голову и крепко поцеловал в губы. Это был их первый поцелуй.
Подали чай и легкую закуску. Мария Михайловна попросила Настю "похозяйничать"; молодая девушка разлила чай и из своих рук напоила жениха.
Чай прошел в оживленной беседе. Много шутили, смеялись. Наконец Настя стала собираться домой. Молодой Намекин попросил ее побыть еще немного.
-- Нельзя, милый, надо спешить. У нас дома никого нет. Папа вчера уехал в усадьбу и приедет дня через три-четыре.
-- А ты ко мне одна, Настя, приехала?
-- Нет, с нянькой Маврой, она в передней дожидается.
Влюбленные распрощались. Мария Михайловна расцеловала невесту своего брата и просила ее опять приехать, сказав при этом:
-- Алеша и я рады будем вашему приезду, Настя, а на суровость папы не обращайте особенного внимания и не бойтесь его; он, право, не такой, каким кажется!
XII
Тольский не оставил мысли жениться на красавице Насте и решил съездить в дом Лугового, чтобы переговорить с Настей и ее отцом; но его не приняли, причем камердинер сказал:
-- Ни самого барина, ни барышни дома нет.
-- Как ты смеешь врать, старое пугало? Я барышню в окно видел, она дома! -- крикнул Тольский.
-- Никак нет, сударь, барышня уехать изволили!
-- А я говорю, ты врешь, чертова перечница! Сейчас же пропусти меня, негодяй, а не то как раз нагайки отведаешь!
Но побить старика Савелия Гурьича Тольскому не пришлось: тот быстро юркнул в сени и запер их за собою. Так Федор Иванович ни с чем и вернулся домой.
Однако он был не таков, чтобы отступить от задуманного.
-- А, не принимать меня! Я покажу себя! Ты, верно! моя красавица, плохо знаешь, что Тольский за человек. Я самому сатане не спущу! Эй, Ванька! -- громко позвал он своего камердинера.
-- Здесь, сударь! -- входя, ответил Иван Кудряш.
Он, так же как и другие дворовые, был совершенно спокоен: "нечистая сила" теперь уже не пугала их; с того самого дня, как Тольский приказал заколотить дверь в мезонин досками, привидения исчезли, а сам Тольский даже, смеясь, сказал: "Черти и ведьмы теперь околеют с голоду: дверь-то заколочена, и им ни входа, ни выхода нет..."
-- Ванька, выручай своего господина!
-- Готов, как и чем прикажете?
-- Влюбился я, братец, крепко влюбился. Полюбил я красну девицу пуще рода, пуще племени, да вот горе: я-то ее люблю, а она-то меня недолюбливает.
-- Кто же она такая, что спесива больно?
-- Майорская дочь, но собой краса писаная.
-- Что же она, сударь, спесивится?
-- Да жених у нее есть, Намекин Алешка; вот его-то и любит. Стрелялся я с ним, да уцелел он; я только ранил его.
-- Плохо дело, сударь, а впрочем, беда поправима: надо красотку увезти, -- посоветовал Кудряш.
-- Придется, Ванька. Приготовь ты мне нынче к ночи человека три дворовых, выбери порасторопнее да потолковее, да чтобы лихая тройка была готова. Понял?
-- Как не понять. А меня, сударь, возьмете?
-- Разумеется. Ты у меня, Ванька, всему делу воротила!
В тот же день, в глухую полночь, к дому Лугового тихо подъехали тройка, запряженная в крытый дорожный возок, и простые сани-розвальни. В возке сидели Тольский и Иван Кудряш, а в розвальнях три дворовых парня-ухаря. Розвальни остановились, несколько не доезжая до майорского домика, а возок около самых ворот. Переулок, где находился дом Лугового, был глухой и безлюдный; ночь была темная, кругом царила полнейшая тишина.
В майорском доме давным-давно все спали крепким сном. Самого Лугового не было; он находился в своей подмосковной усадьбе. Ворота по обыкновению были заперты.
Забор майорского дома был невысок, так что дворовым парням не составило большого труда перелезть через него. Собаки было бросились на них с громким лаем, но ловко накинутые на их шеи веревочные петли заставили их замолчать навеки. Тотчас же вслед за тем засов был вынут, и ворота тихо отворились.
Тольский и Кудряш, не выходя из возка, въехали во двор, и ворота снова затворились за ними.
-- Ну, Кудряш, теперь ты действуй! Сенная дверь заперта изнутри; если ее ломать, поднимешь стук, разбудишь дворовых, а нам надо избежать этого. Поэтому надо вынуть хоть эту раму, открыть окно и влезть в него, -- сказал Тольский, показывая на оконную раму, находившуюся в сенях.
-- Это сделать нетрудно, -- ответил Кудряш.
Сени были холодные; окно в одну раму выставили без особого шума.
Тольский с Кудряшом и еще с одним дворовым через окно влезли в сени. Остальные слуги остались на дворе сторожить.
В сенях было темно, но Кудряш был запаслив, и в его руках скоро появился потайной фонарик. Они разглядели дверь, которая вела внутрь дома; дверь оказалась незапертой, и Тольский со своим достойным служителем очутились в небольшой зальце.
-- Куда же теперь идти? Где же комната майорской дочери? -- проговорил Тольский и, выйдя из зала в коридор, увидал дверь, ведшую в какую-то комнату; в ней крепким сном спал камердинер старого майора, Савелий Гурьич. -- Это старый филин дрыхнет; пусть его! Мешать не станем! -- с усмешкой проговорил Тольский.
После этого, плотно притворив за собой дверь и оставив на страже Кудряша, Тольский пошел в другую комнату, находившуюся рядом. Это была каморка старушки Мавры, которая тоже спала.