Едва экипажи въехали на двор, как несколько дворовых бросились встречать свою молодую госпожу.
-- Что, папа здесь, в усадьбе? -- спросила Мария Михайловна первого попавшегося дворового.
-- Так точно, но еще изволят почивать. Они нездоровы.
-- Боже мой! Что с ним?
-- Ранены. Не извольте беспокоиться: вашему папеньке теперь лучше.
-- Бедный папа! Когда же он ранен? -- с беспокойством спросила Мария Михайловна.
-- Когда -- не могу знать. Только их превосходительство привезли из Москвы раненым, пожалуй, недели две тому назад. Да им теперь много лучше: они ходят, -- успокаивал дворовый переменившуюся в лице Марию Михайловну.
Последняя со своими гостями осторожно вошла в дом, опасаясь потревожить отца. Но ее страх был напрасен. Михаилу Семеновичу сказали о приезде в усадьбу дочери, он поторопился встать и вышел к ней навстречу; его голова была перевязана, он сильно изменился и похудел.
-- Маша, вот не ожидал! Я думал, ты в Петербурге, -- обнимая и целуя дочь, весело проговорил Михаил Семенович.
-- Папа, милый, вы ранены?
-- Ничего, пустая царапина! А это кто с тобой? -- спросил генерал, показывая на Тольского и Настю, все еще бывшую в мужской одежде.
-- Вы... вы не узнали меня? -- с улыбкой произнесла Настя.
-- Как? Настя?.. Анастасия Гавриловна? Что значит этот ваш маскарад? Впрочем, понимаю -- предосторожность. А вас, сударь, все еще не имею чести знать, -- обратился Михаил Семенович к Тольскому.
-- Я, папа, еще не успела отрекомендовать тебе Федора Ивановича Тольского!
-- Как? Тольского? Хоть лично вас я не знаю, но фамилию припоминаю, и, признаюсь, удивлен, видя вас у себя да еще в этой почетной одежде!
-- Папа, господину Тольскому я и Настя многим обязаны; под его охраной мы безбоязненно доехали до усадьбы.
-- А, вот что... Похвально, господин Тольский! Стало быть, вы покончили со своей прежней бесшабашной жизнью, да?
-- Давным-давно, ваше превосходительство. Прежнего Тольского нет, перед вами стоит другой -- готовый положить свою жизнь за родную землю.
-- Хорошо, похвально! Но где же вы пропадали? Ведь года два-три о вас не было ни слуху ни духу.
-- Если дозволите, ваше превосходительство, я с малейшими подробностями расскажу вам, где я был и где пропадал, но теперь не могу: я страшно устал и прошу дозволения...
-- Отдохнуть с дороги? Да, да, сейчас прикажу отвести вам помещение. Располагайтесь в моем доме, как в своем. Все ваши ополченцы тоже найдут у меня приют и ласку. Я сейчас распоряжусь. Только одно слово: скажите, ведь вы не церемонились с пришлыми неизвестными гостями и с русским радушием угощали их? Не так ли?
-- Не церемонился, ваше превосходительство; я со своими молодцами не одну сотню этих гостей отправил в страну, откуда нет возврата.
-- Молодец, хвалю, так и надо. Я и сам тряхнул стариной и показал французам, как русские умеют мстить за свою землю.
Тольскому была отведена лучшая комната в генеральском доме. Кудряш и ополченцы тоже получили удобные помещения. Все они были сытно накормлены.
Насте отвели маленькую, хорошо обставленную комнатку рядом с комнатой Марии Михайловны.
Старый генерал засыпал ласками и любезностями молодую девушку.
-- Ведь вы, Настя, теперь не чужая мне, и я смотрю на вас, как на будущую жену своего сына. Кстати, я только вчера с нарочным получил письмо от Алеши; он теперь уже состоит адъютантом при главнокомандующем, князе Кутузове, и находится с армией в Тарутине. Туда, к князю Кутузову, Наполеон послал своего генерал-адъютанта Лористина с предложением о мире; но герой Кутузов ответил посланному, что о мире не может быть и речи, что война только начинается. Каков ответ? А? Бонапарт догадался, что далеко зашел, поджал хвост и пардону запросил, лисой прикинулся, да поздно хватился: пардону ему не дадут, и скоро придется ему улепетывать восвояси. Пройдет еще две-три недели, и Москва будет очищена от незваных гостей, -- произнес Михаил Семенович.
Но, к сожалению, не сразу исполнились эти слова генерала; еще до этого ему и его семье пришлось на себе испытать силу врагов.
Тольский со своим отрядом ополченцев решил пробыть в усадьбе генерала Намекина дня два-три. В это, хотя и короткое, время он успел сойтись с Михаилом Семеновичем и подробно рассказал ему о том, как судьба закинула его на Аляску, как он там у диких алеутов изображал из себя их бога и как опять очутился в Европе.
Этот рассказ заинтересовал не только самого генерала, но и Марию Михайловну, и Настю. Обе они с большим вниманием слушали его.
Во время этого рассказа в столовую генеральского дома, где сидели за вечерним чаем Михаил Семенович, его дочь и Настя, вбежал один из дворовых и задыхающимся голосом проговорил:
-- Ваше превосходительство, беда! Французы к усадьбе подступают...
-- Где ты их видел?
-- Верстах в двух от усадьбы.
-- А много ли их?
-- Хорошо не разглядел, ваше превосходительство, а кажись, немало.
Мария Михайловна и Настя изменились в лице при этом известии, но генерал и Тольский нисколько не сробели и не потерялись.
-- Маша и вы, Настя, отправляйтесь на антресоли и никуда не выходите. Ничего не бойтесь, около вас немало защитников, -- спокойно проговорил генерал.
-- Я первый готов умереть за вас обеих. Только через мой труп доберутся до вас, -- с жаром произнес Тольский и, обращаясь к Михаилу Семеновичу, добавил: -- А с вами, генерал, мы пойдем готовиться к приему незваных гостей.
-- Да, да, мы встретим их по русскому обычаю, угостим на славу; у меня для таких гостей и десерт припасен -- пушки.
Действительно, усадьба была хорошо защищена, не один десяток дворовых ополченцев, хорошо вооруженных и обученных военным приемам, всегда были готовы к защите своего барина и его усадьбы.
Генерал, дав несколько приказаний своим дворовым, обратился к Тольскому:
-- Если меня не станет, займите мое место и постарайтесь отразить нападение... Если враги окажутся сильнее и на отражение не будет надежды, идите на антресоли: оттуда есть потайной ход на чердак, в светелку. В нее вы сведете мою дочь и Анастасию Гавриловну... Там их французы не смогут найти...
-- А если французы подожгут ваш дом?
-- Пусть лучше моя дочь и невеста моего сына погибнут в пламени, чем попадут в руки французов. Дайте мне слово исполнить все, что я сказал вам!
Прошло несколько времени, и неприятельские солдаты очутились у тяжелых железных ворот, запертых на крепкие засовы. Раздался громкий и резкий стук, брань и ружейные выстрелы.
Намекин и Тольский, стоявшие впереди своего отряда, слышали, как начальник француз отдал приказ ломать ворота, но последние были слишком крепки и не поддавались.
Тогда некоторые смельчаки решились перелезть через них и, встреченные со двора градом пуль, попадали мертвыми и ранеными. Это взбесило французов, и они с остервенением бросились выламывать ворота снова.
Один из генеральских дворовых забрался на высокое дерево, растущее на дворе; оттуда ему видно было, велик ли отряд неприятельских солдат.
-- Ну что, много ли? -- спросил Михаил Семенович у дворового, когда тот спустился с дерева.
-- Пожалуй, сотни две будет, ваше превосходительство, -- ответил дворовый.
-- Ну, это не особенно много, и мы с помощью Божьею осилим врагов, -- спокойно произнес генерал.
На дворе усадьбы ополченцев и дворовых, хорошо вооруженных, было человек полтораста.
Как ни крепки были ворота, но все же они, сбитые с петель, со страшным грохотом рухнули. Неприятельские солдаты с ожесточением ринулись было на двор, но, встреченные пушечным выстрелом и сильным ружейным огнем, в беспорядке отступили. Началась частая перестрелка.
Из неприятельского отряда выбыло немало солдат, да и ополченцев тоже порядочно легло; после перестрелки схватились врукопашную; как французы, так и русские дрались с яростью, и несмотря на то, что французов было чуть не вдвое больше, они принуждены были отступить.
Тольский со своим отрядом ополченцев бросился преследовать их, а генерал распоряжался выносом убитых и раненых: тех и других было достаточно. Раненых русских и французов переносили в дом и там заботливо перевязывали; этим занимались фельдшер, находившийся среди дворовых, а также Мария Михайловна и Настя. Когда опасность миновала, они сошли с антресолей и теперь, как истинные христианки, ухаживали за ранеными.
Когда фельдшер отказался было перевязывать французов, называя их врагами отечества, добрая Мария Михайловна убедила его смотреть на раненых одинаково.
-- Забудем на время об их происхождении и станем смотреть на них, как на беспомощных, несчастных, нуждающихся в нашей помощи, -- сказала она, промывая зияющие раны и своим участливым словом стараясь, сколько возможно, успокоить людей и тем облегчить их страдания.
Убитые были похоронены на погосте в одной общей могиле; сельский священник совершил над ними обряд погребения. Генерал Намекин обеспечил семейства убитых.
Когда вернулся Тольский, усадьбу Горки опять стали укреплять: ведь неприятельские солдаты могли снова вернуться. Ворота были исправлены и стали теперь еще крепче. Усадьба казалась неприступной; она была обнесена кругом высокой кирпичной оградой; опять были расставлены на часах ополченцы как в самой усадьбе, так и в некотором расстоянии от нее; к их ружьям и саблям присоединены были ружья и сабли убитых и раненых.
Тольский со своими ополченцами ввиду грозящего усадьбе нового нападения французов остался в ней еще на несколько дней. Однако опасения, что французы снова вернутся, были напрасны. Армии Наполеона было не до того. Обтрепанные и голодные солдаты только и думали о том, как бы выбраться из "проклятой Московии".
XXXII
И на самом, деле Наполеон со своей многочисленной армией очутился в безвыходном положении: без квартир, без бриллиантов. Волей-неволей гордому всемирному завоевателю пришлось подумать о выходе из Москвы. А еще так недавно, в своем легендарном скромном сюртуке и треугольной шляпе, под звуки военной музыки, въехал он в осиротелый Кремль на белой, богато убранной арабской лошади, окруженный блестящею свитою, состоявшей из генералов и маршалов, одетых в парадные мундиры. Каких костюмов и наций тут не было!.. Были и лейб-гусары в своих красных мундирах и высоких киверах с императорским гербом и висящими вдоль спины конскими хвостами; и польские уланы и гусары, по полкам, в цветных мундирах; и отряд "беспардонных" в блестящих кирасах и косматых киверах; тут же шла конница в железных шишаках, с тигровыми шкурами, и гвардейская артиллерия в высоких куньих шапках, драгуны в медных касках и светлых плащах с карабинами за плечами. Далее шествовала знаменитая старая гвардия Наполеона, закаленная в битвах, рослая, усатая, в красивых мундирах с цветными отворотами, в высоких медвежьих шапках с золотыми кистями. Шли тут и покоренные Наполеоном пруссаки в синих камзолах, австрийские кирасиры в белых мундирах, голландские копейщики, вооруженные длинными копьями, смуглые итальянские стрелки, поляки в кунтушах. Одним словом, воины двунадесяти языков во главе с Бонапартом заполнили Москву первопрестольную.