Впрочем, здесь следует отметить, что после Шестидневной войны эта характеристика была несколько скорректирована. В русском фольклоре появилось много анекдотов о победоносных израильских солдатах. В этих анекдотах израильские солдаты побеждают не числом, а умением, хотя в большинстве из них все же не столько силою и храбростью, сколько хитростью. Способность немногочисленных израильских солдат побеждать во много раз превосходящие силы противника просто поражает воображение. Приведем два анекдота из этой серии:
• Стоит израильский солдат на посту. Египтяне посылают взвод солдат, чтобы убрать его. Перестрелка. Все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают роту. Перестрелка, все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают батальон. Перестрелка, все египтяне убиты, солдат стоит. Посылают полк. Долгая перестрелка, наконец возвращается один раненый египетский солдат и говорит: «Это все еврейские штучки, там в засаде второй сидит!»
• Президент Джонсон обратился к Израилю за помощью во вьетнамской войне. Израильское правительство приняло решение послать на помощь пять солдат. «Вы бы хоть десять послали», – говорит Джонсон. «Вы что, с Китаем воевать собираетесь?» – удивляются израильтяне.
Впрочем, речь израильтян в анекдотах, как правило, лишена «национально-специфических» характеристик, и в этом смысле не столь интересна для лингвиста, исследующего речевые особенности персонажей русских анекдотов.
Еврей в русском анекдоте – хороший семьянин, для него очень важна его жена, дети и вообще все многочисленные родственники. Приверженность семейным связям подчеркивается средствами, при помощи которых еврей осуществляет референцию к своим родственникам, в частности к жене: моя Сарочка вместо моя жена или Сара. Если выбор обозначения моя жена или использования имени существенным образом зависел бы от степени знания адресата о семейной жизни говорящего (например, использование имени нежелательно, в случае когда адресат речи не знаком с референтом имени), то обозначение типа моя Сарочка оказывается универсальным, будучи одновременно достаточно информативным (подобно выражению моя жена) и достаточно интимным, чтобы выразить теплые чувства говорящего по отношению к жене.
Если грузины и чукчи в анекдотах обращаются к незнакомому собеседнику на ты, то евреи используют более формальное обращение на вы. Это, разумеется, не случайно. Евреям в анекдотах не свойственна ни панибратская манера грузин, ни первобытная незатронутость цивилизацией, свойственная чукчам. Однако, как и грузинам, евреям в анекдотах свойственна установка на контакт с собеседником, что подчеркивается постоянной апелляцией к слушателю (…вы думаете, что…), однако ценен для еврея не контакт сам по себе, а возникающая при этом «задушевность»: контакт ценится, поскольку дает возможность выразить сочувствие и самому оказаться объектом сочувствия. Поэтому еврей в анекдоте может не только осуществлять референцию к самому себе при помощи местоимения первого лица, но и, как чукча, называть себя в третьем лице – бедный еврей (ср. Как вам нужно, так Ленин вечно живой, а как нужно бедному еврею, так он умер!). Однако понятно, что функция такого самообозначения совсем иная, нежели в случае с чукчами. Если чукча сам удивленно глядит на себя со стороны, то еврей приглашает собеседника или домысливаемого наблюдателя посмотреть на него и «посочувствовать».
Существенно отметить, что в анекдотах начала XX в. речь евреев была отмечена значительно более яркими «национальными» характеристиками. Ср. анекдот, опубликованный в одном из сборников 30-х гт. [Карачевцев 1978]:
• – Я пригласил вас, господин профессор, по очень важному делу.
– Чем могу служить, господин Мизрох?
– Видите, я должен вам, во-первых, сказать, что я имею дочка, настоящий брилянт. Она по-французскому разговаривает, танцует, на фортепьяно играет и, кроме того, вже год как она выходила замуж…
– Что же она нездорова?
– Пожвольте. Вже по порядку надо рассказать. Она вже давно, шлава Богу, в интересном положении и, как сказал наш доктор, она должна разрешиться, и, как вы такого известность, так я вас пригласил.
– Можно посмотреть больную?
– Жделайте милость, пожалуйте в спальня. Через несколько времени профессор выходит.
– Ну что, как вы находите больную?
– О, будьте совершенно спокойны: все кончится благополучно и, как кажется, очень скоро.
– Скоро? Господин профессор, садитесь пожалуйста. Сели, поговорили. Из спальни раздается стон: «Ой, топ Dieu».
– Господин профессор, слышите, вже пора.
– Не беспокойтесь! Еще ничего нет.
Опять через несколько минут раздается стон: «Ой, Mein Gott!»
– Профессор, ей-Богу, вже теперь пора.
– Да не беспокойтесь! Еще не время. Вдруг из спальни раздается крик:
– Ой, мама, тэта, гвалт! Караул!
– Вот теперь пойдемте, пора.
Кроме того, в двадцатые-тридцатые годы было живо представление о том, что евреи читают «справа налево». Ср. анекдот двадцатых годов:
• Кто как расшифровывает ВСНХ:
Коммунисты – «всем скверно, нам хорошо». Нэпманы – «воруй смело, нет хозяина». А евреи – «холера на советскую власть».
Современный слушатель понимает этот анекдот с некоторым напряжением: во-первых, потому что уже может не помнить подлинной расшифровки указанной аббревиатуры (Высший совет народного хозяйства), а во-вторых – потому, что ему требуется усилие, чтобы понять, что расшифровка «холера на советскую власть» является расшифровкой ВСНХ, прочитанного справа налево.
Итак, евреи в анекдотах легко узнаваемы благодаря специфическим особенностям речи. Однако к «узнаваемости» дело не сводится. Особенности речи оказываются одним из важнейших средств, позволяющих выпукло представить систему внутренних установок персонажа. Образ еврея в русском анекдоте с высокой степенью надежности может быть реконструирован на основе наблюдений над особенностями речи соответствующих персонажей.
Как это ни парадоксально, наиболее «злые» русские анекдоты – это анекдоты об украинцах, хотя украинцы наиболее близки русским по культуре, истории и языку. По-видимому, именно эта близость языков и является одним из причин этого: кажется, что украинцы издеваются, нарочно говорят на каком-то «испорченном» русском языке. Вероятно, этим же испанцев раздражают португальцы, говорящие на близкородственном языке, а, скажем, французов – «неправильно» выговаривающие французские слова бельгийцы. Украинцы и глупые, и жадные, и неопрятные, едят сплошь сало, причем любовь к салу может вытеснять все прочие привязанности. Ср. в этой связи анекдот об украинце, который несколько дней едет в поезде, ни разу за это время не переодевшись, и на вопрос соседа по купе, не собирается ли он поменять носки, отвечает: Ни, тильки [= 'только'] на сало (здесь обыгрывается неоднозначность глагола поменять). Характерен также следующий анекдот: в Собравшимся в зале (вероятно, на научной конференции, посвященной этническим стереотипам) представителям разных народов задают вопросы: «Какой народ самый глупый?» Единодушный ответ: «Чукчи!» – «А какой народ самый ленивый?» – «Русские!» – «А какой народ самый жадный?» – «Евреи!» – «А какой народ соединяет в себе все эти три качества?» Молчание, а затем голос из зала: Затэ мы спиваемо гарно! [уарнъ] (т. е. 'зато мы хорошо поем').
Украинцы прямо не называется, но имитация украинской речи не оставляет сомнений в том, кто имеется в виду. Это очередная иллюстрация того, как имитация речевых особенностей позволяет, не указывая эксплицитно на то или иное этническое и языковое меньшинство, обозначить его недвусмысленно и понятно для слушателей.
Если грузины, чукчи и евреи в анекдотах говорят по-русски, а этноязыковая принадлежность персонажа подчеркивается при помощи специальных вкраплений, то украинцы в анекдотах говорят по-украински – в той мере, в какой рассказчик в состоянии имитировать украинскую речь. Иными словами, речь грузина, чукчи или еврея в анекдоте – это русская речь с теми или иными отклонениями от нормы, причем наличие отклонений обусловлено установкой рассказчика на имитацию русской речи с отклонениями; а речь украинца – это украинская речь с отклонениями, причем отклонения обусловлены тем, что рассказчик, как правило, не владеет украинским языком в достаточной мере. Украинский язык в анекдотах воспринимается как нарочитое искажение русского языка, и желание пользоваться им вызывается в первую очередь злонамеренностью украинцев (как в анекдоте: Москали г? – Немае ['Русские есть? – Нет']. – Тогда будем говорить по-русски). Таким образом, сам факт использования украинского языка добавляет дополнительный элемент в набор отрицательных характеристик украинца.
Итак, будучи лишь косвенным свидетельством относительно особенностей русской речи представителей различных этнических меньшинств, «анекдоты об инородцах» служат прямым свидетельством относительно бытующих в русской среде стереотипных представлений об этих меньшинствах. При этом можно высказать предположение, что указанные стереотипы имеют, по крайней мере отчасти, «лингвистическое» происхождение. Дело в том, что речевая характеристика «инородца» как героя анекдота определенным образом коррелирует с реальными особенностями русской речи представителей соответствующих народов. Обращая внимание на эти особенности, их подсознательно связывают с чертами характера, о которых использование таких средств свидетельствовало бы в речи носителя русского языка как родного. Таким образом делается вывод об особенностях национального характера.
В то же время необходимо подчеркнуть, что образ представителя того или иного этнического меньшинства как героя анекдота может не полностью совпадать с соответствующим этностереотипом. В некоторых случаях подлинный этносте-реотип вообще отсутствует (едва ли у русских есть какое бы то ни было устойчивое представление о чукчах, сформированное помимо анекдотов), в других он не сводится к схематичному анекдотическому образу. Однако определенная соотнесенность все же имеется; и в любом случае изучение «образов инородцев в анекдотах» представляет самостоятельный интерес.