Как правило, такого рода анекдоты понятны только слушателям, способным установить необходимые интертекстуальные связи, например опознать цитату. Так, следующий анекдот предполагает, что слушатели знакомы с православной молитвой перед принятием пищи («Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении…»):
• Встречает пустынник голодного льва. Бежать некуда, а съеденным быть не хочется, и взмолился пустынник: «Господи, пошли этому льву христианские чувства…» И случилось чудо – лев человеческим голосом говорит: «Очи всех на Тя, Господи, уповают…»
Другой тип интертекстуальных связей имеет место, когда анекдоты или цитаты из анекдотов воспроизводятся в составе других речевых жанров. Так, очень многие анекдоты могут быть использованы в составе тостов, достаточно лишь добавить фразу, указывающую, за что говорящий предлагает выпить. Многочисленные примеры такого рода можно найти в сборнике тостов [Косулин 1998]), например:
• В ресторане посетитель спрашивает официанта:
– Скажите, пожалуйста, у вас есть в меню дикая утка?
– Нет, но для вас мы можем разозлить домашнюю. Выпьем же за находчивость!
• Кто такой образцовый муж?
Тот, который войдя в спальню к жене и увидев ее с любовником, скажет:
– Ну вы, ребята, тут продолжайте, а я пойду сварю кофе. А кто такой образцовый любовник?
Тот, кто сумеет после этого продолжать. Так выпьем же за образцовых мужчин!
• Мать спрашивает сына:
– Что-то я не вижу твоего школьного дневника.
– А у меня его Валька взял, чтобы родителей попугать. Так выпьем за взаимовыручку!
• Кто как ходит в гости:
Англичанин – с чувством собственного достоинства.
Француз – с блондинкой.
Еврей – с тортом.
Русский – с бутылкой.
Кто как уходит из гостей:
Англичанин – с чувством собственного достоинства.
Француз – с брюнеткой.
Еврей – с тортом.
Русский – с синяком.
Кто о чем думает:
Англичанин: «А не потерял ли я чувство собственного достоинства?»
Француз: «Надо же было перепутать хозяйку с дочерью!»
Еврей: «Нужно было взять апельсинов для тети Песи…»
Русский: «Ничего, в следующий раз я ему не так навешаю…»
Так выпьем за многообразие характеров!
При этом существенно, что в отсутствие последней фразы (выделенной курсивом) текст может функционировать в составе речевого жанра анекдота, а добавление ее создает иной речевой жанр – тост. Иначе обстоит дело в следующем примере (из той же книги), который лишь формально сходен с предыдущими:
• Экскаваторщица Маша рыла котлован и откопала гробницу египетского фараона. Крышка саркофага сдвинулась, и Маша увидела молодого красивого принца. Он был как живой. Маша не выдержала и поцеловала принца. И свершилось чудо – принц ожил.
– Как отблагодарить тебя, Маша? – спросил молодой фараон. – Хочешь, я исполню семь твоих желаний?
– Не надо мне семь желаний, – сказала Маша, – лучше одно желание, но семь раз…
Фараон согласился, но на пятом заходе скончался. Так выпьем за экскаваторщицу Машу, что не дала возродиться рабовладельческому строю!
Здесь вся «соль» рассказа заключается именно в последней фразе, без которой вся история теряет всякий смысл и не доставляет достаточного материала для устного рассказа. С другой стороны, этот рассказ едва ли может функционировать как подлинный тост (в самом деле, с какой стати участникам застолья пить за какую-то лично неизвестную им экскаваторщицу Машу?). Поэтому эта история принадлежит особому жанру – анекдоту, замаскированному под тост, или анекдоту в форме тоста.
Иногда использование тоста в составе анекдота может обеспечиваться особой интродуктивной фразой, например Грузин произносит тост. Ср. такие примеры:
• Грузинский тост:
– Я хочу предложить тост за нашего дорогого Гиви не потому, что у него две квартиры на проспекте Руставели – мы тоже не в шалашах живем; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви не потому, что у него две черных «Волги» и одна белая – мы тоже не на трамвае ездим; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви не потому, что у него жена и две любовницы – мы тоже не одни спим; я хочу выпить за нашего дорогого Гиви потому, что он настоящий партийный коммунист!
• Горец произносит тост:
– Я предлагаю выпить за память Владимира Ильича Ленина не потому, что он вождь мирового пролетариата, не потому, что его портреты висят по всей стране и повсюду ему воздвигнуты памятники, не потому, что его тело лежит в мавзолее… – Но как он отомстил за брата!
Заметим, что в постсоветское время наблюдается «экспансия» анекдота в другие жанры. Тексты анекдотов, набор анекдотических персонажей, их речевые и поведенческие характеристики рассматриваются носителями русского языка как общеизвестный фонд знаний, который служит источником цитат как в устной, так и в письменной речи. Так, например, анекдоты или отдельные фразы из известных анекдотов часто используются в качестве газетных заголовков (приведем некоторые газетные заголовки из нашей картотеки: «Тенденция, однако», «Вернулся муж из командировки», «Ту ти ту ту ту»). Анекдоты постоянно цитируются в речи известных политиков, спортсменов и телевизионных ведущих, что позволяет говорить об активизации интертекстуальных связей анекдотов.
Под внутрижанровой вариативностью анекдота можно понимать различные способы рассказать «один и тот же» анекдот, т. е. случаи, когда, несмотря на варьирование способа рассказывания, мы воспринимаем рассказываемое как варианты одно и того же анекдота. Внутрижанровая вариативность анекдота может быть одного из двух типов: свободное варьирование или культурная адаптация. В первом случае она бывает связана со свободным выбором рассказчика, во втором – обусловлена необходимостью приспособить манеру рассказывания анекдота к инокультурной аудитории.
Свободное варьирование может быть едва заметным и быть обусловлено общей культурой речи рассказчика, его актерским мастерством, выбранными им «режиссерскими решениями». Например, один и тот же анекдот может начинаться и Приходит муж домой с работы…, и Пришел муж домой с работы… И, разумеется, приведенный выше анекдот о раввине, у которого пропал велосипед, мог бы быть рассказан в иной манере (в частности, без «паразитических» словечек вот, типа). Такое варьирование часто остается незамеченным слушателями или получает импрессионистическое описание («такой-то хорошо рассказывает анекдоты»).
Возможно и более существенное варьирование, например – когда некоторую функцию в анекдоте могут исполнять в разных вариантах разные персонажи. Разумеется, в этом случае часто приходится соответствующим образом видоизменять аранжировку анекдота, речевые характеристики персонажей и т. п. В этом случае вариативность анекдота осознается говорящими, и они могут даже настаивать на том, что верной является та, а не другая версия. Приведем два варианта анекдота, в одном из которых фигурируют Василий Иванович и Петька, а в другом – Рабинович (отметим, что замена Василия Ивановича на Рабиновича влечет за собою смену речевых характеристик персонажа – ср., например, характерное для еврейских персонажей самообозначение «бедный еврей»):
• Приходит Петька к Василию Ивановичу и видит: тот сидит без штанов, но в галстуке. «Василий Иванович, почему вы без штанов?» – «Так никого же нет». «Тогда почему в галстуке?» – «А вдруг кто-нибудь зайдет».
• – Рабинович, почему вы дома сидите в галстуке? – Ну, знаете, а вдруг кто-нибудь придет?… – Почему же вы тогда сидите в одном галстуке? – Ай, ну кто придет к бедному еврею?…
Когда этот анекдот во второй («еврейской») версии был рассказан президентом России Путиным на открытии еврейского центра в Марьиной роще осенью 2000 г., в газете «1ностранец» появился следующий комментарий: «Путин… зачем-то рассказал всем старый анекдот про Чапаева, заменив Чапаева на еврея». В то же время в статье [Жолковский 1996] данный анекдот приводится и анализируется в «еврейской версии», так что очевидно, что А. К. Жолковский именно ее считает «правильной».
Варьирование может быть и более значительным. Так, после избрания К. У. Черненко Генеральным секретарем ЦК КПСС, появился такой анекдот:
• Однажды чукча захотел стать генсеком ЦК КПСС. И стал…
А во время президентских выборов 2000 г. рассказывали следующий анекдот (из серии «анекдоты о Вовочке»):
• Захотел Вовочка стать президентом России. И стал…
В такого рода случаях уже трудно сказать, идет ли речь о вариантах одного и того же анекдота или о двух разных, хотя и однотипных анекдотах. По-видимому, строгие критерии здесь невозможны, и решающую роль играют восприятие участников коммуникативной ситуации, отражаемое, в частности, в метатекстовом вводе («А был еще похожий анекдот» или «А я знаю этот анекдот в другом варианте»). Ср. также следующие два анекдота, напечатанных в одном и том же сборнике [Харковер 1993: 42, 45]:
• – Товарищ прапорщик! К тебе жена пришла!
– Не к «тебе», а к «вам»!
– Не-е, к нам она вчера приходила.
[32. Автор пишет: «Тут все, как в анекдоте вообще и в типовом еврейском анекдоте в частности: нелепость и автоирония; неожиданный поворот к демонстрации голого тела; еврейская фамилия и призвук акцента ("Ай, ну…")».]
• – Товарищ лейтенант, тебе пакет.
– Не «тебе», а «вам»!
– А зачем он нам?
Особый случай вариативности имеет место при варьировании персонажей анекдота. Как правило, такое варьирование должно сопровождаться соответствующими сюжетными и языковыми изменениями: речь и характер персонажей должны соответствовать сложившемуся в универсуме русского анекдота образу данного персонажа. Сказанное можно иллюстрировать посредством следующей пары анекдотов (или вариантов одного анекдота):
• В поезде поручик Ржевский снял носки и повесил на сеточку. Его спрашивают: