дно вонзила зубки в ароматный бублик.
Блаженство…
Стихия снаружи неистовствовала. Легировский грыз сахар, жевал бублик, шумно прихлебывал чай и молчал, ожидаючи. Если бы не это явное ожидание, великая княжна почувствовала бы себя совсем счастливой. А так — пришлось бороться с разливающейся по телу истомой.
— Ну вот и хорошо, — пробасил Легировский, когда первый бублик был съеден и первый стакан опустел. — Теперь нам самое время поговорить. Юлить со мною не надо. Учтите, я намерен получить исчерпывающие объяснения.
— О чем? — постаралась сыграть изумление Катенька.
— О том, почему вы не Софья Блювштейн, а другая особа. Вы провели полицию, вас выпустили вместо другой арестантки, не так ли?
— Откуда вы знаете? — спросила Катенька и внутренне ахнула: сама себя выдала. — То есть откуда вы это взяли? Ведь вас не было у следователя.
— Это моя работа: знать все, что мне надо знать. — Легировский усмехнулся в усы. — Успокойтесь, я не служу в полиции. Я репортер, печатаюсь в «Московском листке» и иногда в «Московских ведомостях». Я дежурил возле Яузской части, потому что знал: сегодня утром должны выпустить Софью Блювштейн. Мне, газетчику, хотелось с нею побеседовать, мог бы выйти роскошный материал… без всяких имен, разумеется. Ну вот — жду Соньку, а под ее личиной выходите вы. Как прикажете это понимать? Я требую объяснений.
— Кто такая Софья Блювштейн? — спросила Катенька как можно невиннее.
— Это та особа, которая, по всей видимости, одолжила вам свои накладные локоны… кстати, один из них сбился… да потом поправите, в уборной, не привлекайте внимания! Софья, она же Шейндля, Блювштейн, известная также под именем Соньки Золотой Муфты… она не раз выносила краденые драгоценности в муфте, отсюда и кличка. Феноменально! Еще молода, но уже знаменитая воровка и виртуозная мошенница. А такая ли карьера ее еще ждет! По части хипеса ей уже сейчас нет равных, а сколько раз она обманывала нашу доблестную полицию…
— Хипес? — переспросила великая княжна. — Простите, не понимаю…
Не чинясь, Легировский объяснил, что такое хипес. Катенька покраснела.
— Короче говоря, я жду объяснений, — давил настырный журналист. — Что вы оглядываетесь? Сообщников у вас, видимо, нет, а если и есть, то мы от них оторвались. Да и толку от них не будет. Глядите! — Он легко свернул в штопор чайную ложечку и без видимого усилия развернул обратно. — А на крайний случай мой кастет всегда при мне. Никто со стороны вам не поможет. А я — могу помочь. Но только в награду за откровенность. Решайтесь же. Ну?
— Она мне сама предложила… — еле слышно призналась великая княжна.
— Уже теплее, — подбодрил Легировский. — Продолжайте же. Это становится интересно. В самом деле сама предложила?
— В самом деле…
— Неужели даром? Вероятно, за какую-нибудь услугу?
— За деньги. Под честное слово.
— Да ну? И много ли денег?
— Три тысячи.
Легировский нахмурился, начал тереть лоб. Что то тут, по его разумению, было не так. Близкая молния за окном осветила на мгновение спартанское, но чистенькое убранство чайной, и сгустилась совсем уже непроглядная темень. Половой принес зажженную керосиновую лампу.
— Ну ладно, — гулким своим басом молвил Легировский, дождавшись, когда половой отойдет подалее. — Что-то мало для такой особы, как Сонька. С трудом верится. Три тысячи — это для нее не деньги. Ее уровень — тысяч тридцать, не ниже. Чего ради она с вами связалась? Нет, тут что-то не так. Дайте-ка подумать…
— Налейте мне еще чаю, — попросила Катенька.
Легировский налил, и взгляд его, острый как шпага, вновь пронзил великую княжну насквозь. До крайности неуютно было ловить на себе этот взгляд.
— Пожалуй, я расскажу вам, какие странные дела со мною творятся, — сказал репортер. — Начну с того, что нынче утром я получил письмо, а в нем знаете что?
— Что?
— Билет на два спальных места на Литерный поезд до Владивостока. Каково! Я Подпаскова из «Московского листка» хотел с кашей съесть, когда он не выбил ни одного бесплатного билета для своего корреспондента. А стоимость билета на Литерный вам известна? От «Московских ведомостей» едет другой. Меня не берут. Хоть на подножке езжай, как бывало в молодости. И вот изволите видеть: билет от анонимного дарителя на имя Владимира Легировского. И приписка: со спутницей. С какой такой спутницей, смею вас спросить? Вижу, вам любопытно. Не с вами ли часом?
Великая княжна не смогла ответить — очень стучало сердце.
— Похоже на то, что с вами, — Легировский и голос смягчил, — ваше императорское высочество…
— Что? — Катеньку точно ужалили.
— Извините, я должен был узнать ваше императорское высочество раньше, — склонил голову проницательный репортер. — Эти локоны… Но главное, я должен был сообразить сразу! Эх! Старею…
— Вы… вы обознались. — От растерянности Катенька стала запинаться.
— Не думаю, ваше императорское высочество.
— Но… это же просто смешно!
— Возможно, ваше императорское высочество.
— Прошу вас, прекратите! Это неуместное титулование…
— Виноват. Само собой, инкогнито прежде всего. — Легировский почтительно склонил голову, но уж очень живо блестели его глаза под кустистыми бровями. Словно у охотника, подкрадывающегося к дичи на верный выстрел, или у старателя, неожиданно нашедшего крупный самородок. «Да ведь он авантюрист, — внезапно подумала великая княжна, — как, впрочем, и я. Два сапога пара».
И вместо дальнейшего бесполезного запирательтства спросила прямо:
— Что меня выдало?
— Манера держаться, — тотчас ответил Легировский. — Ваше… то есть вы упустили не менее трех прекрасных возможностей расплакаться, дабы воздействовать на чувствительное мужское сердце. Согласитесь, что это несколько неестественно. Далее — очень скупые в последнее время газетные материалы об августейшей семье. О поездке великого князя Дмитрия Константиновича на дальний Восток пишут много, но пишут только об этом. Как сговорились. Слухи о мошеннице, выдающей себя за дочь государя, — это третье. Непонятная суета в Сыскном и приезд в Москву начальника Крымского жандармского управления полковника Гоцеридзе — четвертое. Но главное, конечно, нежданный билет на две персоны и история с Сонькой Золотой Муфтой. Если подумать, через кого я получил сведения о том, что нынче утром ее должны выпустить, то многое становится понятно… — Легировский всхохотнул, едва не перекрыв очередной раскат грома, и замотал головой в полном восхищении — рот до ушей. — Ай да Акакий Фразибулович! Ловко обделано, ничего не скажешь!..
— Тише, прошу вас. — Катенька боязливо оглянулась. — В себе ли вы? Какой такой Акакий?
— Акакий Фразибулович Царапко, начальник московской сыскной полиции, — пояснил Легировский. — По части сыска мастер, каких мало, и вообще ловкая бестия. Держу пари, он вмиг понял, кто ему попался. Вопрос только в том, зачем ему вас ловить? От этого же одни неприятности. Если в Москве вас схватят жандармы, ему тоже плохо — почему не сыскная полиция? Гораздо лучше, если вы найдетесь сами и не здесь, а где-нибудь подальше. Тут весьма кстати подворачивается поездка великого князя на Дальний Восток через Москву, и готово решение. Припугнуть Соньку для Царапко пара пустяков. Да Золотую Муфту в любой момент можно задержать на три законные недели — та еще штучка! Сделает, что велено, да еще спасибо скажет. Дальше — подставить вам меня. Знал ведь, змей, что я просто так не уйду, начну допытываться. Знал, что вам понадобится надежный спутник. Знал, что я пять лет жизни отдам, чтобы попасть на Литерный…
— Не чересчур ли сложно? — усомнилась Катенька, едва поспевая за силлогизмами собеседника.
— Для Царапко? — Легировский снова всхохотнул. Положительно, этот сильный, не знакомый с этикетом человек начинал нравиться великой княжне. — Это для него пустое дело. Мастер, каких мало. Гений сыска, гений перевоплощения, гений интриги. Умен, деятелен. Большого будущего человек… ну и не хочет портить себе это будущее. Не дурак же он… Только все это, понятно, строго между нами, договорились?
— Договорились. — Катенька улыбнулась и вдруг протянула репортеру руку. — Жмите. Не вздумайте поцеловать. И не вставайте.
Вдруг все стало легко и просто. Худшее осталось позади — теперь великая княжна поверила в это. А впереди — о, впереди ждало что-то будоражащее, авантюрное и обязательно со счастливым концом! Как же иначе?
Осталось обговорить еще множество мелких деталей, и до конца грозы это было сделано. Легировский решительно отсоветовал Екатерине Константиновне появляться в Дурасовском переулке и, забрав ключ, сказал, что зайдет в квартиру сам и заберет все вещи «Аграфены Коровкиной».
— Новую квартирку я вам найду, не беспокойтесь. Там вас сам Царапко не сразу сыщет. Ну а послезавтра в Москву прибывает великий князь. Торжественная встреча, молебен, прием делегаций и все такое прочее… Нам туда не надо. Нам в Литерный надо. А знаете что, не очень-то мне нравятся ваши локоны. Я вас к театральным гримерам свожу, они вам новую внешность сделают. Комар носу не подточит. Какие у вас документы?
— Избирательное удостоверение на мое имя и справка об условно-досрочном освобождении на имя Софьи Лейбовны Блювштейн. Пашпорта пока нет, но будет, она мне обещала…
Великая княжна торопливо объясняла, а Легировский молча думал. Потом широко раскрыл глаза.
— Погодите… Вы что, в самом деле собираетесь отдать сообщникам этой воровки три тысячи рублей да еще доплатить за пашпорт?
— Да. Я не понимаю… Я обещала…
— Не вздумайте! Сонька получит свою награду от сыскной полиции, можете в этом не сомневаться. Ишь, стерва! Вздумала сорвать еще три тысячи! Нет, каково?! Забудьте об этом.
Забыть хотелось. И невеликого запаса оставшихся денег было жаль. Великая княжна покачала головой:
— Я обещала.
Легировский только шумно вздохнул и развел руками. Потом сказал:
— Ну хорошо. Только по тому адресу, что дала Сонька, пойду я. Не знаю, что Сонька поняла насчет вас и какие у нее на вас виды. Эта дамочка с воображением… Иду я — и точка.