не увидел. С 2015 года он тяжело болел и ушел из жизни 24 января 2017 года.
Наверное, самым важным событием в моих поисках авангарда по региональным музеям была находка в Яранске Кировской области.
Впервые в Кировскую область (до революции она была Вятской губернией) я попал в конце 1980-х годов. Моей целью был Кировский областной художественный музей, куда начиная с 1919 года и до середины 1920-х из Государственного музейного фонда передавались произведения авангарда. Тогда я еще не знал, что уже иду по следу «3-й передвижной художественной выставки» 1921 года.
В экспозиции Кировского музея, естественно, никакого авангарда не было. А в запасник меня пустили благодаря так называемому «отношению», в котором излагалась просьба всячески содействовать моей «важной работе по заказу Союза художников СССР».
Директором тогда была Алла Анатольевна Носкова – человек, который много полезного сделал для своего музея. От понимания авангарда она, конечно, была далека, но честно хранила все авангардные произведения.
В тот день я познакомился с Ниной Мартыновой – молодой научной сотрудницей музея – и увидел в ней человека, интересующегося новым искусством. Она попросила меня взять ее с собой в запасник, чему я страшно удивился. Оказалось, что Алла Анатольевна пускает туда только избранных сотрудников. Я рискнул пойти против воли директора, и Мартынова впервые оказалась в запаснике.
Спасибо Вам, Алла Анатольевна, и за пропуск в запасник, и за Нину Мартынову! Мартынова вскоре, по моему настоянию, написала статью о первом вятском модернисте Михаиле Демидове, чье собрание картин хранится в музее. Эту статью я опубликовал в сборнике «Панорама искусств 13». А через некоторое время Нина Мартынова стала главным хранителем Кировского музея.
Помню, как из темноты запасника выносили одну за другой картины авангардистов. Разные, яркие, красочные, они будто сами выплывали на свет – «Пейзаж» Ильи Машкова, подписанный 1911 годом, кубистическая композиция («Новь») Надежды Удальцовой, «Пробегающий пейзаж» Ивана Клюна, беспредметные композиции Александра Родченко. Это было какое-то волшебное, сверхъестественное действо…
Самое сильное впечатление произвели на меня две работы Родченко – «Линии на зеленом» и «Черное на черном». Я не знал тогда, что эти картины, как и некоторые другие из запасника, были экспонентами забытой выставки 1921 года.
Николай Фешин. Изба. Яранский краеведческий музей. До 1920
Георгий Лазарев. Обнаженная. Яранский краеведческий музей. 1920
Федор Федоровский. Эскиз декорации к постановке оперы «Хованщина» Модеста Мусоргского. Яранский краеведческий музей. 1915
Александр Родченко. Эскиз неизвестной декорации. Яранский краеведческий музей. 1915
Еще один замечательный эпизод тогдашнего визита в музей. После просмотра живописи я спросил, есть ли в музее авангардная графика. Вместо ответа на мой вопрос Анна Анатольевна распорядилась: «Пойдите, там под лестницей лежит пачка».
Удивлению не было конца. Я держал в руках графические листы витебских учеников Казимира Малевича – Ильи Чашника, братьев Векслеров, Дмитрия Санникова и других. Эти листы привез в Вятку и подарил музею в 1924 году известный график Евгений Чарушин, вятич по рождению. Листы пролежали в музее около шестидесяти с лишним лет без инвентарных номеров!!! По счастью, они вскоре были инвентаризированы и благополучно сохранились.
В июне 2016 года я в очередной раз оказался в музее. Теперь он носил название Вятского художественного музея имени В.М. и А.М. Васнецовых. Радовало, что историческая справедливость восторжествовала (что не часто бывает!).
Авангард уже давно украшал залы музея. Казалось, что коллекция мною досконально изучена. Но запасники всегда удивляют. В этот раз я впервые увидел «Супрематический этюд» (1920) Ильи Чашника – живописный шедевр рано умершего ученика и друга Малевича. Картина, правда, уже была показана в 2010 году в Москве и известна некоторым моим коллегам, но я видел ее впервые. Естественно, что картина вошла в состав выставки «До востребования. Часть вторая» (2017).
История важного для меня открытия тогда началась с дружеской подсказки Ильдара Галеева, историка искусства, знатока (в бернсоновском смысле слова), исследователя и владельца галереи и куратора великолепных выставок. Мне он посоветовал обратиться к Анне Владимировне Шакиной, которая в тот момент курировала вопросы культуры при губернаторе Кировской области.
Я позвонил Анне Владимировне, и мы договорились встретиться в кафе. Я ждал увидеть чиновную даму с величественной прической, а на встречу пришла красивая интеллигентная женщина. Когда я рассказал Анне о целях своего приезда, она загадочно произнесла: «Вам нужно поехать в Яранск». «Что за место и зачем туда ехать?» – спросил я. «Поезжайте, не пожалеете!..» – было сказано мне в ответ. Это были пророческие слова – я не только не пожалел, я был награжден неизмеримо.
В Яранске я оказался впервые – красивый русский город со следами былого купеческого богатства. Когда-то на таких городах держалась Россия. Сегодня все по-другому, город выживает, как может. Краеведческий музей, в котором, по словам Анны Владимировны, меня ожидало нечто, на первый взгляд ничем не отличался от многих других музеев такого рода. Напротив, он в некотором смысле восхищал своей типичностью – березки с белочками и зайчиками за стеклянной витриной, палеонтологические находки в виде черепа ископаемого носорога, рисунки детской студии, предметы крестьянского и городского быта. Знакомая и трогательная картина. Но где же загадка? Она таилась в так называемом хранении – небольшой комнате полуподвала. Вот я там. На стол положены холсты, края свисают вниз. Смотреть на это без сожаления и даже страдания было невозможно.
Сверху лежит «Пейзаж» («Изба»), холст в плачевном состоянии, весь в осыпях. Узнаваемая живописная манера Николая Фешина. Можно ли было представить себе, что картина знаменитого русского, а затем американского портретиста находится здесь, в краеведческом музее?
Следующий – большой холст, явно театральная декорация. Надпись на обороте подтверждает догадку, что автор – Федор Федоровский, классик русской и советской сценографии, и что передо мной эскиз (а на самом деле полноценная картина) к «Хованщине». Федоровский работал над постановкой в 1913 году вместе с Сергеем Дягилевым. Это был триумф русской сцены в Париже.
Еще одно большое полотно – «Обнаженная» («Лежащая женщина»). Справа вверху латинские G.L. и дата «20». Мне знаком этот забытый художник – Георгий Лазарев, один из любимых учеников Ильи Машкова во вторых ГСХМ, староста машковской мастерской и его соавтор по работе над монументальным панно «Всевобуч». В архиве Машкова сохранилась фотография этого панно, украсившего в 1919 году торговые ряды на Красной площади в Москве. На фото – несколько учеников Машкова, в том числе Георгий Лазарев и шестнадцатилетний Андрей Гончаров, впоследствии классик советской книжной графики.
«Обнаженная» – одна из четырех сохранившихся произведений Лазарева, которые я знал в тот момент. Три других – среди них еще одна «Обнаженная», но лежащая в иной позе, и два кубофутуристических натюрморта – хранятся в Национальной галерее Республики Коми (Сыктывкар). Поистине, неисповедимы пути перемещения картин в России…
Меня поражает разнообразие подбора картин – тематическое и стилевое. Случайность? Или неизвестные мне обстоятельства, объединившие столь разных художников?
Но главные сюрпризы еще впереди…
Первый – неизвестный эскиз декорации Александра Родченко, подписанный и датированный 1915 годом. Значит, эскиз сделан в Казани, и еще предстоит узнать, какую постановку хотел осуществить молодой художник.
Спрашиваю, есть ли графика? Мне отвечают, что есть, и приносят выцветшие картонные «Папки для бумаг» с тесемочками для завязывания. Ностальгический предмет для человека, прожившего бóльшую часть жизни в СССР. Чего только в таких папках не хранилось – от личных дел в отделе кадров до семейных писем и самиздатовских рукописей. Но то, что оказалось в папках, предугадать было невозможно.
У меня в руках три графических листа Василия Кандинского! Руки не дрожат, но такое волнение испытывать в жизни приходилось не часто! Две акварели (1915 и 1919) и один рисунок (1919), в прекрасном состоянии. Как хорошо они хранились в советских папочках!
До середины 1960-х годов в Яранском музее хранилось шесть графических листов Кандинского. Три из них были переданы в Кировский художественный музей, где они благополучно пролежали до 2005 года, когда их атрибутировала Анна Владимировна Шакина. Об этом волнующем событии она вспоминала так: «Стиль руководства Аллы Анатольевны [Носкова] – это умение видеть перспективу. Когда я сообщила ей о своем открытии, что вроде бы у нас в запасниках отыскался неучтенный Кандинский, она, не говоря ни слова, собрала весь коллектив и устроила торжество с шампанским и коробкой конфет. Такое не забывается».
Чего еще я мог ожидать после Кандинского? Неизвестного Малевича или Рембрандта? Но я не ждал ничего, потому что все эмоции потратил на Кандинского. Поэтому меня не удивили другие увиденные мною прекрасные работы. А жаль. Хотел бы еще раз увидеть их впервые!
Большой лист Варвары Степановой «Фигура» («Танцующая фигура») 1920 года. Состояние прекрасное, как будто вчера написан. Серия офортов (десять) достойного, но забытого Николая Синезубова.
Три ранних редчайших листа Варвары Бубновой, выполненные в середине 1910-х годов в сложной технике монотипии по печатному (гравюра на линолеуме) оттиску.
Всё это навалилось на меня каким-то непомерным грузом и требовало объяснения. В надежде его получить я вернулся в Киров и снова встретился с Анной Владимировной Шакиной. От нее я узнал поразительную историю забытой выставки 1921 года и о том, каким образом увиденные мною произведения, в том числе авангардные, оказались в Яранском краеведческом музее и многие десятилетия хранились там. Обо всем этом подробно рассказано в каталоге екатеринбургской выставки.