«Известно, что главная черта характера генерала Врангеля — его принципиальность. Он боролся с большевизмом и порожденной им порочной системой не из чувства классовой ненависти, а из глубокого убеждения, что большевизм есть абсолютное зло, как для России, так и для человечества в целом.
За последние два десятка лет произошли огромные перемены в сознании россиян относительно сущности большевизма и советской власти. Однако не произошло главного: осуждения этого зла на государственном уровне. В результате, продолжается брожение в человеческих умах, следствием которого является такое положение дел, что при опросах населения в последние годы чуть ли не половина населения России считает, что Сталин — личность положительная.
Генерал Врангель скончался в Брюсселе в 1928 году, но более года спустя был, по собственной воле, изъявленной при жизни, похоронен в склепе русской церкви в Белграде. Там он покоится по сей день, а недалеко, на кладбище, лежат тысячи сослуживцев, чинов его армии, бесконечно ему преданных, которым и он отдавал последние свои силы. Это взаимное доверие главнокомандующего и его подчиненных не имеет пределов — оно не ограничено ни его смертью, ни давностью лет. Как в жизни, так и в смерти, он находится в строю, вместе со своими офицерами, солдатами, казаками. Взять сейчас его — одного — для перезахоронения в Москве, взять его из рядов преданных ему подчиненных (и преданных его памяти потомков их), можно только по очень уважительной причине. Будь он жив, вряд ли бы он сам согласился бросить свою армию для чести ехать в Москву один, зная, что там до сих пор почетное место рядом с Кремлем занимают Ленин и Сталин».
Русская профессорская эмиграция
Будучи своеобразным срезом общества, русская эмиграция по своему социальному, имущественному, культурному и политическому составу была чрезвычайно пестрой. И все же очень важно подчеркнуть, что для традиционно аграрного Королевства СХС, в котором около половины населения не умело читать и писать, она была прежде всего «профессорской».
В 20-е годы правительство королевства с энтузиазмом встретило выдающихся ученых из России, которых охотно стали брать на государственную службу, устраивать в местные университеты или средние школы. Весьма характерен, например, такой факт: благодаря своей научной деятельности и знаниям в академики сначала Сербской королевской академии, а потом Сербской академии наук и искусств (SANU) было принято одиннадцать русских ученых-эмигрантов — это А.Д. Билимович, В.Д. Ласкарев, Н.Н. Салтыков, Е.В. Спектор. ский, Ф.В. Тарановский, Ю.М. Хлытчиев, С.М. Кульбакин, В.В. Фармаковский, Н.А. Пушин, К.П. Воронец и Г.А. Острогорский.
Уже в первый после массового прибытия беженцев учебный год (1920–1921) в Белградском университете работали 33 русских преподавателя. Это составляло четверть от всех профессоров и лекторов, в то время как доля русских в населении королевства не превышала 0,35 %. В их числе можно отметить А.А. Брандта (термодинамика), Н.А. Житкевича (гидротехника, основы строительных конструкций и промышленных сооружений), П.Э. Зайончковского (математика), А.И. Косицкого (газовые двигатели), Д.С. Красенского (системы отопления и вентиляции), Г.Н. Пио-Ульского (термодинамика и паровые турбины), П.Н. Рышкова (строительство железных дорог и мостов), И.С. Свищева (геодезия), А.П. Доброклонского (церковная история), П.П.Фетисова (архитектура старого Востока), Н.И. Васильева (агрохимия), И.П. Маркова (анатомия и физиология), А.И. Стебута (почвоведение), Е.В. Аничкова (сравнительная литература европейских народов), В.В. Зеньковского (экспериментальная психология), А.Л. Погодина (русская литература и польская история), К.М. Смирнова (римское право), А.В. Соловьева (история славянского права) и др.
Всего, по оценкам Мирослава Йовановича, «свыше 100 русских профессоров и ученых преподавали во всех университетах страны», а еще «в начальных и средних школах Королевства СХС трудились по меньшей мере 600 русских преподавателей и наставников».
Десятки инженеров-строителей и архитекторов из России принимали непосредственное участие в проектировании большого количества монументальных построек, таких как Министерство торговли и промышленности, Управление Генерального штаба, медицинский факультет Белградского университета. В целом только в Белграде они спроектировали и построили не менее 250 частных домов.
Чтобы яснее представить себе картину «русской инженерной оккупации» Белграда, достаточно сказать, что русские специалисты работали почти во всех югославских министерствах. В городской управе Белграда, например, насчитывалось свыше 130 русских эмигрантов, в Министерстве строительства их было 90 человек, в Министерстве путей сообщения — 65 человек и т. д.
Живший в эмиграции в Белграде профессор Г.Н. Пио-Ульский по этому поводу в 1938 году написал:
«Квалифицированная русская интеллигенция, в которой новое славянское соединенное государство особенно нуждалось, нашла применение своих сил по своей специальности. К этой части интеллигенции принадлежат доктора, инженеры и профессора. Многим из них дана возможность правительственной службы, профессорам же университета, так как в лице их государство получило готовых ученых, на образование которых оно не потратило ни одного динара, вполне справедливо были облегчены условия получения пенсии с зачетом времени службы тех лет, которые они провели на службе в России. Некоторые инженеры, которые имели небольшие денежные ресурсы, сделались подрядчиками и благодаря настойчивости, своему опыту и знаниям скоро завоевали себе некоторую часть строительной деятельности.
Неквалифицированная часть интеллигенции, несмотря на оказываемую во многих случаях социальную помощь со стороны специально созданного правительственного учреждения, названного Державной комиссией по устройству русских беженцев, принуждена была спуститься по наклонной плоскости деклассации. Для поддержки этой части интеллигенции, перебивающейся в борьбе с общей безработицей, государство, конечно, не имеет достаточных средств, и потому существование ее иногда оказывается очень тяжелым. Деклассация среди этой части интеллигенции сделала то, что часто полковники, чиновники, юристы и т. п. стали сапожниками, разносчиками газет, мелкими в разноску торговцами, лавочниками на базаре и т. п.
Говоря о благородном и широко гостеприимном отношении Югославии к русской эмиграции, нашедшей применение своих сил в области государственной и общественной жизни страны, не следует замалчивать о том, что за это русские люди не остались в долгу перед Югославией и, благодаря особенности русской природы, своим трудом не за страх, а за совесть, оказали стране несомненные услуги. Много прекрасных правительственных зданий, украшающих города Югославии, есть дело рук и таланта русских инженеров. Русские профессора издали массу ценных учебников, организовали ученые кабинеты, создали учебные клиники и вообще в учебное дело внесли весь свой опыт и знания. Местная авиация, особенно вначале, получила свое развитие также в значительной мере благодаря русским летчикам».
Русская культурная эмиграция
Белград стал домом и творческой мастерской для многих деятелей культуры, эмигрировавших из России. Одни из них приехали в Королевство СХС уже зрелыми мастерами, известными в Европе и в мире, другие росли и вырастали, приобретали имя, свой стиль уже на сербской земле.
Профессор Мирослав Йованович пишет, что в Королевстве СХС «в 1920–1941 гг., по приблизительным оценкам, работали свыше 50 представителей русского изобразительного искусства и зодчества (30 художников, 5 скульпторов и не менее 15 архитекторов)».
Наиболее значительными русскими живописцами, приехавшими в Королевство СХС, были С.Ф. Колесников, А.В. Ганзен, А.И. Лажечников, Б.И. Пастухов и А.И. Шелоумов. Это дало право искусствоведу Ирине Суботич написать, что «Белград стал наиболее крупным центром, где жили и выставлялись русские художники».
Академик живописи Степан Федорович Колесников, например, эмигрировал в Белград в 1920 году. Там он быстро снискал известность и вошел в моду. Уже в январе 1922 года белградцы смогли посетить выставку картин С.Ф. Колесникова, на которой экспонировались полотна под незатейливыми названиями «Базарный день на Волге», «Разлив», «Помидоры», «Тает снег». Но публике были представлены и картины совсем иного свойства: например, «Тайная Вечеря», а также изображения святых для церкви в Летнаваце, что в восьмидесяти километрах от Белграда. Особенно сербской прессой было отмечено изображение святого Николая Чудотворца. Говорят, что ко времени открытия выставки С.Ф. Колесников написал, находясь в эмиграции, около ста картин.
Следующая выставка художника состоялась в ноябре 1925 года, и она была удостоена посещения королевской четой. На этой выставке сюжеты многих картин уже были связаны с недавним боевым прошлым сербов (в частности, полотно «За отечество на Каймак-Чалане»), а также с красотой сербской природы («На дороге Сараево — Мостар», «У Прилепа», «Осень около Лукова»).
За полотна С.Ф. Колесникова боролись все лучшие белградские дома. Цена на его картины подскочила еще выше, когда он расписал подкупольное пространство (композиция «Богиня Талия на квадриге») в обновленном Народном театре в Белграде. Фактически после этого художник стал «белградским Марком Шагалом». Его картины украшали дворец короля, столичный отель «Палас», радовали пациентов Городской больницы и клиентов Экспортного банка.
Из скульпторов, оказавшихся в Королевстве СХС, можно отметить Р.Н. Верховского и В.П. Загороднюка.
Роман Николаевич Верховский, окончивший Императорскую академию художеств в Санкт-Петербурге, эмигрировал в 1920 году. Он работал в дворцовом ведомстве, в министерстве строительства, держал свое ателье. Жил он в Земуне, пригороде Белграда. На первой русской выставке в 1922 году он сразу привлек к себе внимание весьма символичной композицией, на которой были изображены большевистское чудовище в виде змеи на гребне огромной волны, конный белый воин с глазами, возведенными к небу, как бы ожидавший помощи Бога, а внизу — мертвый лев, символ царской России.