зывать русским «негласные услуги за денежное вознаграждение». Например, в сентябре 1907 г. газета «Русский голос» писала, что «в Берлине цензура запретила представление на сцене Нового театра пьесы фон-Лемана, носящей название «Чудеса» содержанием которой послужили русские политические и общественные события, изображенные в отрицательном виде и с персонажами из русского сановного мира». Запрет был вызван вмешательством российского посольства, что вызвало «сильное волнение в берлинских литературных и артистических кругах».
Камо был заключен в тюрьму Моабит. Осенью того же года в Берлин приезжают Сталин и Красин, куда их вызвал Ленин. Участники встречи никогда подробно о ней не рассказывали, есть версия, что планировалась попытка вооруженного освобождения Камо из берлинской тюрьмы. Но активных действий, как мы знаем теперь, не последовало.
Между правительствами России и Германии было соглашение о взаимной выдаче политических преступников, признанных таковыми по суду. Чтобы избежать судебного процесса и выдачи российским властям, Камо инсценировал сумасшествие. Два года за ним наблюдали ведущие психиатры-криминалисты Берлина. Обследование проводилось с немецкой обстоятельностью, а поскольку пациент демонстрировал симптомы умопомешательства, когда человек полностью теряет чувствительность к боли, было назначено испытание иглами и огнем. Сначала были просто уколы — испытуемый не выказал никакой реакции, потом ему загнали иголку под ноготь, жгли раскаленным докрасна железом, пропускали электроток — он по-прежнему оставался спокоен. Врач наблюдал за глазами «пациента». По зрачкам можно было определить, действительно ли человек невероятным напряжением воли терпит боль — в этом случае зрачки непроизвольно расширяются, или действительно ее не чувствует, и тогда зрачки остаются в нормальном состоянии. Тюремный медик видел — зрачки в ответ на боль расширялись. Но насколько же сильна была воля этого человека, если он не выдал себя ни единым стоном или жестом! «Эксперимент» прекратили. Тюремный консилиум «после продолжительного, почти двухнедельного наблюдения врачебным персоналом тюремной больницы Моабит, больницы в Герцберге, а также клиники в Бухе» вынес следующее решение: «1) Тер-Петросян представляет собой человека с недостаточными умственными способностями, с истериконеврастенической организацией, могущей перейти в состояние явного помешательства. 2) О преднамеренной симуляции не может быть и речи. 3) Тер-Петросян в настоящее время не способен к участию в судебном разбирательстве и не будет к этому способен. 4) Тер-Петросян в настоящее время не способен отбывать наказание и не будет способен в будущем».
В течение двух лет российские власти требовали выдачи Камо. Немцы сомневались. Не сдавать русского «анархиста» требовали местные либералы, шумели социал-демократические газеты, утверждавшие, что российского революционера довели в немецких застенках до сумасшествия. Издававшаяся тогда в Берлине газета «Русское слово» в феврале 1908 г. писала: «Процесс анархиста Мирского отложен на неопределенное время, впредь до исследования врачами состояния его умственных способностей. Говорят, что тюремный режим сильно расстроил здоровье подсудимого, повлияв на его рассудок».
И все же в сентябре 1909 г. Камо доставили на пограничную станцию Вешен-Стрелково и передали представителям царских спецслужб. Прогрессивный Берлин кипел от возмущения. Министр иностранных дел клялся, что в России Камо не будет казнен. Ему действительно тогда удалось избежать смерти. Он погиб под колесами автомобиля в Тбилиси в 1922 г., где работал в ЧК вместе с Берией.
После ареста Камо-Мирского берлинская полиция нагрянула с обысками по местам, где собирались российские социалисты. «При обыске в ресторане… Керфина, преимущественно посещаемого русскими, конфискован склад оружия, принадлежащего русским социал-революционерам, — сообщала газета «Русское слово» (27(14).XI. 1907). — В сундуках находилось 15 револьверов с запасными частями, 3000 патронов, электрический двигатель, посредством которого предполагалось воспламеняли» на больших расстояниях электрические снаряды для взрыва зданий и мостов, затем два мешка со скрытыми в них карманами, наполненными революционными изданиями на русском языке. Карманы эти могли служили» и для контрабандного провоза оружия. Склад помещался в двух необитаемых комнатах, переполненных террористической литературой и летучими мышами. Конфискованные предметы увезены в двух мебельных фургонах».
На другой конспиративной квартире, писала несколькими днями позже та же газета, «было найдено 1500 пудов бумаги с водяными знаками… употребляемой в России для печатания облигаций и акций государственных бумаг. Напечатанные произведения [были] снабжены печатью центрального комитета Русской социал-демократической партии». Следствие установило, что русским террористам помогали германские социал-демократы. Спустя короткое время стало известно об аресте 17 граждан России, принятых берлинской полицией за членов Центрального комитета Российской социал-демократической рабочей партии (ЦК РСДРП). И хотя быстро выяснилось, что к ЦК они отношения не имеют, всю группу выслали без суда за пределы Пруссии.
Такое развитие событий вывело русскую тему на передний план общественно-политической жизни Берлина тех лет. Один из депутатов рейхстага выступил с официальным требованием «принять меры против наплыва русских студентов в германские учебные заведения и резко отозвался о русских заговорщиках, опасность от которых (была) ясно доказана обнаружением склада оружия».
Камо был далеко не единственным российским подданным, оказавшимся в тюрьме Моабит перед Первой мировой войной. В 1911–1912 гг. сюда был, например, заключен разведчик, капитан русского Генерального штаба Михаил Костевич, выкравший секретные чертежи тяжелой пушки.
В 1915–1917 гг. в Моабите сидел Евно Фишелевич Азеф (1869–1918) — один руководителей партии эсеров, возглавлявший ее боевую организацию, и одновременно «агент осведомительной службы» царской охранки, злой гений российской партии социалистов-революционеров, «двойной предатель», которого называют величайшим провокатором XX в. По образованию Азеф был инженером. Учился в Дармштадте, где в 1897 г. с отличием окончил Высшую электромеханическую школу, одну из лучших в Германии.
Пятнадцать лет Азеф вел блестящую двойную игру. Часть терактов готовил втайне от Департамента полиции, с которым сотрудничал с 1893 г. Как правило, они были успешными, что обеспечивало Азефу среди революционеров авторитет преданного борца, находившегося долгое время вне всяких подозрений. О других акциях, тщательно подстраховав себя, он сообщал в полицию.
Как агент охранки он предотвратил покушение на министра внутренних дел И. Н. Дурново, на царя Николая II (было арестовано около 30 человек), выдал весь первый состав ЦК партии социалистов-революционеров, эсеров-боевиков Слетова, Ломова, Веденяпина, Якимову, Коноплянникову и ряд других.
Как руководитель боевой организации эсеров организовал более 30 террористических актов, среди которых убийства шефа корпуса жандармов В. К. Плеве, петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова, генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, петербургского градоначальника В. Ф. фон дер Лауница, главного военного прокурора В. П. Павлова и многих других. При его участии во время Русской революции в августе 1905 г. в конце Русско-японской войны была предпринята попытка провоза морем в Россию из Англии большой партии оружия и боеприпасов, закупленной, как утверждается, на деньги, полученные из японских источников. Для операции был приобретен пароход «Джон Графтон», команду которого в основном составили латыши социалисты. «Джон Графтон» вез более 30 тысяч единиц стрелкового оружия канадского и швейцарского производства, патроны, динамит, пироксилин. Общая стоимость всего проекта составила около 100 тысяч рублей. Груз предназначался для боевых дружин эсеровских и большевистских организаций, которые осенью 1905 г. должны были активизировать вооруженную борьбу с целью силового захвата власти. Пароход, однако, сел на мель у финского берега, и большая часть оружия попала в руки российской пограничной стражи.
Охранное отделение платило Азефу за услуги около 1000 рублей в месяц. Для сравнения: во время работы во Всеобщей электрической компании в Москве он получал ежемесячное жалованье 175 рублей.
В 1908 г. Азеф был все-таки разоблачен. Важную роль в этом сыграл бывший директор Департамента полиции А. А. Лопухин. Спасаясь от вынесенного партией эсеров смертного приговора, Азеф скрывается на территории Европы. Получив от своих работодателей в царской охранке несколько настоящих заграничных паспортов, он отправляется вместе с супругой, немецкой певицей кабаре Хедли де Херо, в большое путешествие. Сначала едут на юг — Италия, Греция, Египет… Затем на север — Швеция, Норвегия, Дания… Заметая следы, они любуются достопримечательностями. Подолгу нигде не останавливаются. Так прошел почти год. После чего было решено поселиться в Берлине. По паспорту Александра Неймайера, купца, обосновались в Вильмерсдорфе на Луитпольд-штрассе (Luitpoldstrasse), 21, — в одном из лучших районов тогдашнего Берлина, в большой шестикомнатной квартире с роялем и дорогой обстановкой. Денег не жалели — состояние Азефа составляло около 200–250 тысяч марок. Очень солидная по тем временам сумма. Началась спокойная, размеренная жизнь. Азеф довольно успешно играл на бирже (по-крупному, но осмотрительно), завел полезные в новой среде знакомства. Иногда у него собирались гости за русским самоваром…
Между тем для его поиска в Берлине под руководством Карла Либкнехта была создана небольшая группа из русских и немецких социал-демократов. Но искала она его как-то вяло, так и не сумев вычислить предателя. Мало того, в 1912 г., предварительно распродав имущество и съехав с квартиры, Азеф встречается со своим разоблачителем, публицистом и революционером Владимиром Бурцевым. Здесь, по словам историка Б. И. Николаевского,