— Не шуми, Косьми! Все идет нормально. — Из-под вагона вынырнул перемазанный сажей Генрих. — Привет, Питер! Видишь, брони не нашлось, ставим котельную сталь толщиной в дюйм. Пули выдержит?
— Винтовочные — должна. Ты прикажи потом борта чем- нибудь бурым покрасить, чтобы в вельде издали было не так заметно.
— Хорошая мысль! Бронепоезд получится — игрушка! Не хуже, чем у старика Круппа. Я раньше у него на заводах работал, — похвастался Генрих. — Здешние французы тоже собрались бронепоезд делать, но как только узнали, что этим делом займусь я, отказались.
— Почему?
— Сказали, что им забот по ремонту и обслуживанию артиллерийских орудий и так хватает. Но на самом деле просто не захотели со мной работать. В прошлую войну[24] они попробовали пустить против прусской армии свои бронепоезда, только из этого ничего не вышло. Германия одержала полную победу!
— Не время сейчас об этом вспоминать.
— Наплевать мне на французов. Нашел в депо отличного помощника — Косми, бывший русский матрос. Толковый мастер и по-немецки немного объясняется. Ну, а ты с чем пришел?
Николай пояснил, что перед поездкой на фронт надо собрать кое-что из инструментов. Там в вельде любая железка и склянка с машинным маслом будут на вес золота. Поэтому опять пришлось обзаводиться походной сумкой с многочисленными кармашками и отделениями, делать запас самого необходимого.
— Очень хорошо. Бери, что надо, — Генрих подозвал рыжеусого мастера. — Косми, помоги моему товарищу, тоже мастеровой человек и на войну собирается. Я сейчас еду в арсенал, с тобой, Питер, еще увидимся.
В тесной подсобке мастер как бы случайно закрыл широкой спиной стеллажи с инструментом, выслушал просьбу. Горько вздохнул и промолвил «нихт понимай». Потом выложил два сверла и напильник. Развел мускулистыми ручищами, дескать, нет больше ничего.
— Не жмись, матросик. Давно с Тихоокеанской эскадры отчалил?
Вопрос прозвучал по-русски, и в ответ рыжие бакенбарды угрожающе шевельнулись на скулах.
— Ты сам-то кто такой?
— Я тоже русский моряк. Так получилось, что живу здесь под чужим именем. Точно таких же драконов видел у офицеров на «Дмитрии Донском», которые служили на Тихом океане. Тебе-то где кололи, в Шанхае или Нагасаки?
Что-то потеплело во взгляде мастера.
— Тебя как зовут?
— Николаем. — Неожиданно для самого себя сказал правду. Однако тут же спохватился. — По бумагам и для здешних, я Питер.
— Ну, а я Кузьма. Местные мое имя на свой манер переделали, Косми кличут. Был комендором на крейсере «Рюрик», а наколку сделал, когда в Нагасаки стояли. Самого- то каким ветром в Африку занесло?
Выслушав рассказ о том, как Николай в одном из иностранных портов якобы увлекся актрисой местного театра, растратил казенные деньги и, махнув рукой на офицерское звание, зажил сам по себе, Кузьма сокрушенно покачал головой:
— От этой женской нации много людей пострадало. Сам я Россию оставил из-за политики, хотя, по правде сказать, тоже из-за бабы. А точнее, за покушение на нашу царицу.
— Это как же так получилось?
— Да в Кронштадте на высочайшем смотру на «Рюрик» царь с царицей, великие князья, адмиралы пожаловали. Как положено, крейсер флагами расцветили, мы все в парадной форме, мичмана у трала царицу с букетами цветов встречают. Начались артиллерийские учения, и тут патронная беседка с зарядами для кормовых орудий, что б ее …, пошла мимо рельса. Мы, конечно, враз подхватили, но, натурально, шум, гром, разные глаголы. Царица как раз рядом стояла, с перепугу шарахнулась, чуть в люк не свалилась. Старший офицер мне после внушение сделал, трех зубов лишил, но дело замял. С крейсера, конечно, списали, сунули простым матросом на пограничную канонерку. Но и тут не повезло, на ней мичман стал меня сочувствием донимать. Ты, говорит, должен смысл жизни понять, книжки разные, перетак его…, давал читать.
— Ты что же, книжки не уважаешь?
— Почему же, очень даже любил. Здесь-то наших книг нет, а дома сочинения господина Гоголя и других часто читал. Но мичман какие-то другие книжки навязывал. За них его самого потом жандармы забрали да и нас всех перетрясли. Вот тогда мне знакомый штабной писарь и шепнул, дескать, поберегись. Тебе не только «общение с агитатором» выходит, но и старое дело хотят повернуть как «покушение на царствующую особу». Вот тут-то я мешкать не стал, с одним финским рыбаком столковался и в Швецию махнул, а потом вот и до Претории добрался, — закончил Кузьма свой рассказ. Еще раз внимательно посмотрел на Николая и добавил: — В этих краях есть и другие русские, но вот моряков нас теперь двое. Вы не сомневайтесь, я о вас другим говорить не стану.
— Что это ты меня стал на «вы» называть?
— Э, нет, мы приличие понимаем. Ваше дело офицерское, благородное. Еще может и в Россию вернетесь, покаетесь. Вот мне уже дороги домой нет.
— Почему же нет? Дело-то твое пустое, писарь зря наплел. Если на этой войне уцелеем, можно будет что-нибудь придумать. Это обещаю. Ты мне сейчас лучше с инструментом помоги.
— Так это же с нашим удовольствием!
ГЛАВА 33
Пункт по сбору и ремонту оружия развернули в небольшом шахтерском поселке. После военных действий в нем сохранилось несколько домов и даже пара станков в маленькой ремонтной мастерской, да и железная дорога была рядом. Встретил Николая бородатый мужчина среднего роста, начальник нескольких коммандо, которые вели боевые действия на этом участке фронта. Представился как фельд-корнет Лукас Стейн, церемонно раскланялся, снял шляпу. Сразу стал виден бугристый шрам поперек его бритой головы.
— Не обращайте внимания, это меня лев поцарапал. Я тогда еще был совсем юным охотником… Наш командующий генерал Луис Бота сообщил, что пришлет опытного оружейника. Вы действительно хорошо разбираетесь в английском оружии?
— Так точно.
— По приказу генерала мы ведем сбор оружия, но недавно захватили и большие трофеи в тылу противника. Все это надо осмотреть и привести в порядок. Для работы и охраны имущества получите людей под командой капрала. Вопросы есть?
— Так точно. С чего прикажете начинать, с ремонта или с разборки трофеев?
— Начните с трофеев. Захвачено несколько вагонов, надо помочь определить ценность их содержимого.
— Железнодорожных вагонов?
— Здесь нечему удивляться. Одно из наших коммандо перешло линию фронта, сняло караульные посты англичан и захватило их подвижной склад в железнодорожных вагонах. Операцию провели всего за ночь. Места эти хорошо знакомы, до войны все мы, и сам генерал Бота, часто охотились здесь на антилоп.
Осмотр трофеев занял немного времени. В вагонах оказались не только патроны, но и изрядный запас консервов и медикаментов, поэтому основная работа выпала на долю интендантов. Но вот с собранными на поле боя винтовками пришлось повозиться. Они оказались в самом жалком состоянии, у одних побиты прицелы и мушки, расколоты ложи, другие густо залеплены грязью. Все это хозяйство лежало кучей под открытым небом и от первых ливней начавшегося сезона дождей было кое-как укрыто соломенными циновками.
Работу начали немедленно. Все винтовки перенесли в один из пустующих складов. К радости Николая, оказалось, что половина людей из приданной ему команды были более или менее знакомы с кузнечным делом, а среди трофеев нашлись ружейное сало и кое-какие важные для полевого ремонта мелочи. Расторопный капрал обещал переговорить с женщинами в лагере и раздобыть тряпье, годное для ветоши и протирки. Действительно, на другой день привез два огромных узла. Ремонт решили проводить в мастерской, где хранились все инструменты и принадлежности. Возле этих бесценных запасов Николай и оборудовал себе ночлег. Так и засыпал на узкой походной койке в крохотной конторке, под гул далекой пушечной канонады.
Каждую винтовку прежде всего осматривал специально назначенный стрелок, проверял — не заряжена ли она. Задрав ствол вверх, открывал затвор и удалял случайно оставшиеся в ней патроны. Только после этой операции винтовки, уже безопасные для самих ремонтников, разбирали и чистили, делали необходимые исправления. Но случалось так, что оружие оказывалось в таком состоянии, что годилось только на запасные части. И порой из трех побитых винтовок выходила пригодной к бою всего лишь одна. Зато каждая из них, вновь поблескивая вороненой сталью ствола, хранилась после ремонта в специальной пирамиде, возле которой капрал установил круглосуточный караул.
Первую партию отремонтированных винтовок Николай повез на позиции сам. С утра стояла жаркая духота, а во второй половине дня на востоке неба поднялась отвесной стеной черно-синяя туча. Заходящее солнце освещало ее ослепительно-белую вершину, а молнии одна за одной полыхали над горизонтом. Все с беспокойством прислушивались к раскатам грома, и возница торопил быков, тащивших фургон с винтовками. Дорога еще не просохла после недавнего дождя, и колеса глубоко вязли в жидкой глине кирпичного цвета.
— Теперь на дорогах грязь месить придется два-три месяца, пока не кончатся дожди, — проворчал капрал, тоже решивший сопровождать фургон.
— Самое время сейчас сеять, — откликнулся возница.
— Какой уж тут сев. Посмотри сам, что творится вокруг.
На дальнем пригорке возвышались постройки какой-тофермы. Двери и окна выломаны, крыша провалилась, пристройки сожжены, сад порублен. Вдоль обочины то и дело встречались вытоптанные поля и следы лагерных стоянок с потухшими кострами и кучами мусора, обломки повозок, скелеты лошадей и быков, еще не растащенные гиенами. Кругом мерзость и разорение войны.
Тучу пронесло стороной, и в лагерь прибыли еще до наступления темноты. И хотя на подходе к нему фургон внимательно осмотрел конный патруль, а в вечерней тишине отчетливо слышалась недалекая стрельба, все это скопление людей и животных с военным лагерем роднил лишь густой запах дыма, костров и навоза. Десятки крытых фургонов и разнокалиберных повозок раскинулись на большом пространстве без видимого порядка. Между ними мелькали пестрые шали и платья женщин, у костров возились чернокожие слуги. Картину дополняли привязанные у повозок лошади и мулы, быки и гурты овец в импровизированных загонах. Собачий лай и кудахтанье кур оглашали окрестности.