' Видно, за войну не очень-то набрался полевого опыта, если при обычном задержании так нервничает. Да и ребята у него подобраны какие-то неказистые, держатся неуверенно, все по сторонам озираются. Если на что и смотрят внимательно, так только на дамские декольте. Встали кучей, случись стрельба, друг друга перебьют.
С важным видом подошел Кузьма. Как и положено шаферу, внимательно осмотрел жениха, приколол ему в петлицу цветок. Незаметно для других подмигнул и, словно вспомнив боевые дни, промолвил:
— Держись, ваше благородие. Этот старый хрен сопляков- новобранцев привел, им с тобой не совладать.
Невеста с подружками, хотя ненамного, но опоздала.
Венчание прошло как и положено. На непривычную православную церемонию пришли посмотреть многие. Как водится, кумушки успели досконально обсудить и одобрить и службу представительного отца Христопулоса, и мужественный вид новобрачного. Осудили молодую — собой ничего, но бледна и одеться могла бы понаряднее. А вот когда перед алтарем целовались, то к мужу-то прямо-таки присосалась. Дома, что ли, не нацелуются? Или это по-русскому обычаю так принято? Решили, что хитрит молодая — специально свои чувства всем показывает. Время военное, мужа, такого видного, найти непросто, да потерять легко.
После совершения обряда процессия во главе с молодыми чинно двинулась к выходу.
Все испортил служка, парнишка с родимым пятном на щеке. Люди еще не вышли из храма, когда он вздумал, верно ради экономии, гасить свечи. Неуклюже потянулся за одной, опрокинул стоящие рядом. Прямо на корзины с бумажными цветами, на султаны душистых трав из вельда.
Бездымное пламя столбом метнулось к потолку. Дружно взвизгнули женщины, невеста не ахнув повалилась на руки подружек. Отец Христопулос громко воззвал к небесам, дядюшка Реден схватился за сердце.
Стоявшие в дверях спутники мистера Каупервуда, как и следовало ожидать от необученных бойцов, словно стадо баранов, скучились вокруг своего командира. Не растерялся один лишь Кузьма, сорвал с себя пиджак, принялся сбивать пламя. Только от его махания огонь заполыхал вовсю.
Николай лишь успел пожать локоть жены и подался к боковой двери. Возле нее с каменным лицом стоял Крис, правая рука в кармане.
Дальше все решали секунды, в ладонях хрустнули стеклянные трубочки. Ударом ноги распахнул дверь, влево-вправо от нее выкинул наружу два заряда.
Ударило звонко и коротко, в окнах посыпались стекла, за стеной кто-то дико завыл. Стремительно бросился в облако поднятой взрывом пыли, на бегу швырнул по сторонам еще пару зарядов.
Слышал за спиной крики и выстрелы, но навстречу уже летел, распластавшись на конской шее, Макубата, вел в поводу второго коня. Прямо с седла метнул последний заряд и свернул на боковую улочку.
Через несколько минут с крутого склона холма Николай бросил последний взгляд на Йоханнесбург. С удовлетворением увидел толпу у церкви и уже отъезжающий открытый экипаж, словно букет, пестревший яркими дамскими платьями и зонтами.
Перешли на рысь — погони не было.
ГЛАВА 44
Путешествие к реке Замбези явно затягивалось, вторую неделю фургоны медленно двигались по плоской равнине, покрытой сухой травой. Время от времени встречались цепи низких песчаных холмов, с зарослями колючих кустарников, грязно-белые пятна солончаков и небольшие лужи с соленой водой. Причудливые нагромождения серых обветренных валунов служили ориентирами проводнику каравана — старому морщинистому буру с голубыми, как незабудки, глазами. Он зорко посматривал по сторонам, и от его внимания не укрывались ни действия двух помощников кафров, ни поведение каждого из 60 быков, впряженных в три крытых фургона. Два из них, загруженных мешками и тюками, принадлежали самому проводнику, на третьем ехал молчаливый бур и его худенькая жена с ребенком на руках.
Николаю нашлось место на передаем фургоне, и он с интересом слушал рассказы проводника. Бур с женой держались особняком, и только один раз, заметив обручальное кольцо на пальце у Николая, женщина задала вопрос, почему он едет без жены.
— Осталась в Джоуберге, ждет ребенка, — ответил Николай и, чтобы не показаться невежливым, в свою очередь спросил: — Сколько вашему?
Женщина испуганно взглянула на него, судорожно прижала к себе малыша и прошептала:
— Это наш последний. Двое умерли в концлагере у англичан.
Позднее проводник бросил Николаю:
— Оставь их, у людей горе. Они теперь боятся чужих, особенно иностранцев. Какая семья была, четыре брата, богатое хозяйство. Всех перебили и дома их пожгли, ничего не осталось. Смогут ли эти несчастные на новом месте такое забыть?
Старик Тонтела стал спутником Николая.
Прощаясь на берету полупересохшей Лимпопо Макубата сказал:
— Хозяин, ты могучий и хитрый воин, там на севере свои порядки и обычаи, тебе нельзя появляться без слуги. Тонтела хорошо знает те места, куда вы держите путь. Он будет носить твою сумку с инструментами, позаботится о тебе. Так повелел индуна Мативане.
— Ты говорил, что индуна тоже направился на север. Почему же сам не последовал за ним?
— Мне понравилась городская жизнь. Как только кончится война, смогу наконец-то жениться и заведу много- много детей, — толстые губы Макубаты расплылись в улыбке. — Только я не буду жениться так, как это сделал ты, хозяин.
— Ты что имеешь в виду?
— Тонтела приехал следом за нами, сообщил, что в городе только и разговоров, что о динамитной свадьбе по-русски. Над английскими агентами все смеются, сколько их собралось, а одного человека не смогли задержать.
— Пострадавших много?
— Всего двое. Одному кисть руки оторвало, другому выбило глаз. Но теперь люди врут, будто бы вся улица была завалена трупами.
— Если ты вернешься в город, то тебя власти привлекут к ответу за то, что мне помогал.
— Не беспокойся, хозяин, официально меня в Джоуберге и не было. Видели, что бежать тебе помог какой-то кафр, но белые же плохо запоминают наши лица. Ну, а черные будут молчать. Я действительно служу в конной зулусской полиции. В сельской местности и в черных кварталах англичане без нас как без рук. Если возникнут вопросы, то легко докажу, что все это время находился совсем в другом месте. Как говорят, чтобы маленькая рыба ела досыта, ей надо дружить с большой. Индуна одобрил мое решение остаться, а сам уехал, чтобы стать одним из ближайших советников великого и могучего литунга Леваника.
— Это кто такой?
— Повелитель обширного государства на берегах реки Замбези. Много лет назад его основали наши родичи, которые ушли на север. Может быть, и тебе выпадет высокая честь видеть этого великого вождя.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне давно уже пора вернуться домой. Пожелаю тебе удачи, за эти годы ты, Маку- бата, стал настоящим воином— Учился у тебя, хозяин. Только дорога домой бывает длиннее, чем из дома.
— Это уж как получится.
— Еще у нас говорят, до старости доживает не носорог, идущий напрямик, а осторожная гиена.
— Я понял, Макубата.
День проходил за днем и миля тянулась за милей. Чтобы не погубить быков, ехали только в прохладные утренние и вечерние часы. Днем солнце палило нещадно, и из близлежащей пустыни Калахари, как из паровозной топки, тянуло нестерпимым жаром. Порой в горячем мареве над горизонтом возникали зыбкие миражи — покрытые лесом горы и светлые озера. Из-за однообразия окружающей местности казалось, что караван совсем не двигается и быки просто месят песок возле одних и тех же кустов.
Стало трудно с водой. Соленую жижу из луж быки отказывались пить, а люди с отвращением глотали свои маленькие порции вонючей воды из бочонка, которую на стоянках выдавал проводник. Он сокрушался о том, что в нынешнем году уродилось мало диких арбузов, сладкая мякоть которых много раз выручала в прошлых походах. Хуже всего приходилось малышу бура, пить протухшую воду он отказывался наотрез.
На помощь пришел Тонтела. Он долго изучал окрестные заросли и, найдя наконец какое-то ползучее растение, стал возле него ударять камнем по земле. После каждого удара замирал и прислушивался, приложив ухо к самой земле. Наконец издал радостный крик и принялся копать. Вскоре извлек странный клубень размером с человеческую голову и торжественно вручил его женщине. Посоветовал снять толстую бурую кожуру и выжать сок из бледной пористой мякоти. Действительно получилась почти полная кружка мутноватого сока. Предварительно попробовав его, женщина сообщила, что он напоминает яблочный сок, а Тонтела заверил, что этот клубень часто выручает местных охотников.
Однажды во время дневной стоянки один из погонщиков подбежал к проводнику и принялся с жаром что-то говорить. Заинтересованный Николай подошел поближе и понял, что речь идет об опасности, угрожающей каравану. Заметив, что старый бур очень серьезно слушает это сообщение, на всякий случай взял из фургона карабин.
— Что случилось? Патруль? Львы?
— Появился Цанг, — мрачно буркнул проводник. — С самого утра чувствую, что-то должно случиться.
Крепче привяжите быков и все укройтесь в фургонах. Как только спадет жара, уходим из этого места.
— Что это такое? Можно взглянуть?
— Один не ходи, возьми провожатого, и оба быстро возвращайтесь.
К счастью, идти оказалось недалеко. Шедший впереди погонщик остановился и молча показал на низкий колючий куст, на ветке которого неподвижно сидел богомол. Не тощий, похожий на сухой сучок, а крупный, длиной в добрую пядь, ярко-зеленого цвета. Он повернул треугольную головку, и два его больших выпуклых глаза уставились на подошедших людей. Словно в знак приветствия богомол поднял свою переднюю лапку, увенчавшую крючковатыми коготками.
— Цанг велит нам уходить, иначе случится беда, — погонщик потянул Николая за рукав. — Вот, уже начинается!
Воздух над дальними кустами начал густеть и нечто длинное, с развевающимися то ли волосами, то ли перьями, встало, качнулось раз-другой и исчезло. За спиной кто-то прошелестел в траве, негромко зашипел, горячо дохнул в затылок. По ближайшему склону, словно стайка бесенят, скатились и пропали клубочки пыльных вихрей.