дтвердили, что под днищем яхты укреплена труба, на ее борту находятся трое. Судя по описаниям, один из них только что был в этой комнате. За яхтой уже установлено скрытое наблюдение, как только она выйдет из залива, будет дан световой сигнал. Значит, удар решили нанести сегодня ночью. Кто станет его целью? Надо скорее сообщить об услышанном.
От волнения и долгой неподвижнсти судорогой свело пораненную ногу, качнулась ширма. Уже собравшийся уходить белобрысый заметил движение.
— Ольга, это ты тут прячешься? Подслушивать вздумала, сука!
Николай вышел из-за ширмы, встал у двери, разминая затекшие плечи.
— Ах, это ты, легавый! Перед своим жандармским придурком выслуживаешься! Надоело подслушивать пьяные разговоры матросни? Решил за российским офицером установить слежку? Идиот, я по заданию штаба веду секретные переговоры с иностранцами. Понял?
— Это японские агенты.
— Не было здесь никаких японцев, дурак! Это ты сам по проституткам шляешься и спьяну путаешь людей. За такую клевету ответишь перед судом, и не в этой вонючей Африке, а в самом Питере! Там адвокаты быстро разберутся с тобой, на них твое знакомство с жандармерией и вся эта болтовня о войне за веру, царя и отечество не подействует. Знаешь, как в столице называют эту авантюру на Дальнем Востоке — «война макаки с коекаки»!
— Японцы, уважаемый Леонид Сергеевич, не «макаки», да и мы не «коекаки». Вы зачем им пароль сообщили?
— Что такое?
! Не смей оскорблять дворянина и офицера! Пошел вон, мерзавец!
Николай слушал, тихо наливаясь яростью. Ведь и на самом деле отопрется, свидетелей нет. Сейчас вызовет патруль, начнется скандал, а тем временем торпедная атака состоится. Даже если сегодня ночью японцев спугнут, то удар будет нанесен в другое время. Но захочет ли сам офицер поднимать шум? В любом случае его надо арестовать…
Но белобрысый решил действовать немедленно. На свою беду, он сделал то, что делать совсем не следовало. Очертания браунинга в заднем кармане его брюк Николай заметил с самого начала и на лету перехватил потянувшуюся за ним руку. Рывком вывернул ее за спину и, охватив шею белобрысого своей левой, зашептал тому в самое ухо. Чтобы не осталось никаких сомнений — по-английски:
— Я офицер российской морской разведки. Мы по вашему следу идем не один день и знаем, что японцы хотят взорвать один из наших кораблей. Когда ты им пароль сообщал, подумал о своих земляках? Они тоже хотят вернуться домой живыми… Сейчас пойдешь со мной, в штабе дашь показания. Сдай оружие.
Николай ослабил хватку и тут же получил сильный удар в пах. Браунинг оказался в руке белобрысого. Ответная реакция была мгновенной, хрустнули позвонки, и обмякшее тело опустилось на пол.
Пансион, как и прежде, гудел от музыки и веселых голосов.
Стиснув зубы от боли, Николай тихо открыл дверь и никем не замеченный выскользнул через заднюю дверь во двор. Из темноты раздался голос Владимира Александровича:
— Что случилось? Почему ты один?
— Он сообщил им пароль.
— Тогда быстро отправляйся на катер! Японец уже отправился на тот берег.
— Что делать с тем, в комнате. Он оказал сопротивление, был вооружен.
— Война без потерь не бывает. Домой сообщим, что он умер от тропической лихорадки.
— Но он же наш офицер…
— Знаешь, у японцев есть пословица: «если заяц уже послан, то охотник может отправить собаку в котел». Самураи предателей ненавидят и презирают. Так что этого офицерика они рано или поздно прикончили бы и сами, чтобы не болтал после операции. Очкарик остался на берегу, вот утром мы с ним и побеседуем. С французами как-нибудь договоримся о его аресте. Ты сам только не забывай, что мы находимся в чужом порту.
Уже не первый час «Акула» покачивалась в тени берега. Созвездия уходили за горизонт, над горами Мадагаскара поднялась молодая луна. Начался отлив, и из воды выступили верхушки рифов, полосы тумана потянулись между неподвижными кораблями эскадры. У входа на рейд поднялась сигнальная ракета, за ней вторая. Шаря по воде лучами прожекторов, туда рванулись патрульные катера, немного погодя за ними последовал и дежурный миноносец.
У дальних скал лихорадочно замигали световые сигналы, с той стороны донеслись прерывистые пароходные гудки и вой сирены. Даже в сильный бинокль было трудно различить, что там происходит. Наконец лучи прожекторов высветили характерный силуэт с длинной дымовой трубой. Так и есть, опять какой-то купец прется прямо на якорную стоянку поперек строя всей эскадры… Ах, да он еще и на мель сел! Ну, теперь всем хватит хлопот до самого утра! А как ко времени появился этот торговый пароход! Что это? Простое совпадение или часть хорошо продуманного плана тайной операции? Да, Владимиру Александровичу и другим штабным офицерам будет над чем подумать.
Пока продолжалась вся эта суматоха, на всем просторном рейде царило полное спокойствие. Многочисленные корабли и суда, словно стая усталых птиц, мирно дремали в неподвижной воде. Но вот на мысу засветился огонек фонаря.
Вспыхнул три раза и погас, еще дважды повторил сигнал. Из залива показался остроносый силуэт яхты. Она беспрепятственно миновала два дозорных катера и тихо двинулась туда, где стояли четыре новейших российских броненосца типа «Бородино».
— Полный ход! Ребята, никакой стрельбы, брать живыми!
«Акула» рванулась с места и, быстро набирая скорость, пошла наперерез яхте. На той слишком поздно заметили погоню, начали форсировать ход, так что снопы искр полетели из трубы. Однако Николай с унтерами уже вскочил на палубу яхты.
Драться японцы умели. Одного из нападавших наповал положили ударом ножа, порезали и остальных. Николай быстро осмотрел яхту. Торпедный аппарат и верно был укреплен под днищем, спусковое устройство аккуратно размещалось на корме.
— Где третий японец?
Один из членов экипажа яхты кулем свалился за борт от удара унтер-офицерского кулака, другого сгоряча задавили насмерть.
— На носу в каюте заперся, ваше благородие.
— Ломайте дверь. Ну-ка, посветите… Эх, чтоб тебя!
Господин Тадамити, глядя уже остекляневшими глазами, сидел на полу каюты с распоротым животом.
— Ребята, рубите днище! Быстро топите яхту!
Через несколько минут подоспел дозорный катер.
— Кто такие! Что тут устроили за шум?!
— Акулу ловили, сорвалась с крючка, — объяснил дозорным Николай, после того как сообщил пароль. Показывая забинтованную руку, добавил: — Хвостом, подлая, задела, всю кожу сорвала.
ГЛАВА 62
Бледное осеннее солнце не припекало, но Николаю было трудно дышать. Кровь шумела в ушах, словно в жаркий полдень, где-то на окраинах Калахари. Чувство горечи и обиды переполняемо сердце. Стоял, положив руки на прохладный шершавый гранит набережной, и смотрел на неудержимое течение Невы. Оно успокаивало и, казалось, что вода уносит куда-то далеко все заботы и печали. Как в это хотелось поверить! Близился вечер, и пора было возвращаться домой. С Людмилой и маленькой дочкой поселились в двух небольших комнатках, обращенных окнами во двор, которые снимали у вдовы-майорши неподалеку отсюда на Офицерской улице. Медленно шел по набережной, теперь спешить больше не нужно. Нет работы, нет должности, а сам стал одним из тысяч вернувшихся с войны солдат и офицеров. Тех самых «маньчжурских героев», над которыми теперь издеваются все бульварные газеты и комики в балаганах.
Постоял у Медного всадника, вспомнил о том, что когда- то основатель российского флота снаряжал фрегаты для плавания в далекий Индийский океан, разузнавал про удобные гавани на Мадагаскаре и пути вокруг Африканского континента…
— Вот какие дела, Петр Алексеевич, ведь мне довелось побывать в тех краях. Да и не мне одному, много нас, россиян, повидали далекие африканские берега, полюбовались сиянием созвездия Южного Креста.
От таких мыслей вновь нахлынули воспоминания о недавнем прошлом. Вторая Тихоокеанская эскадра уходила со своей стоянки у Мадагаскара. Зрелище было незабываемое. Более полусотни боевых кораблей и транспортных судов, расцвеченных трепетавшими на ветру флагами, огибали прибрежные мысы и уходили в океан. Колонна за колонной скрывались за горизонтом.
Кто тогда знал, что многие из них уже никогда не вернутся домой после сражения у Цусимы…
Вспомнил и прощание с Тонтелой, уплывавшем на пароходе в Кейптаун. Старик не скрывал слез, просил не забывать его, а потом все кричал с борта:
— Удачи тебе, Бокондо! Удачи!
После возвращения в Петербург не прошло еще и месяца, но при здешней сырой погоде сразу же напомнили о себе старые раны. Не оставляли в покое и воспоминания об Африке. Порой прошлое начинало мерещиться наяву.
Недавно шел по Невскому и увидел Якоба, стоящего у магазинной витрины. Еще не успел обрадоваться, как понял, что обознался. Просто господин носил такие же усы и бородку, как и знакомый военачальник буров. А на Сенном рынке увидел дочерна загорелого толстогубого извозчика. Ахнул от неожиданности — вылитый Макубата!
Такие ошибки были нередки, но хуже всего приходилось по ночам, когда болели бок и нога, да еще мучили сны. Опять гремели бои, шумели водопады и от топота слоновьих стад дрожала земля. Просыпался, и в серой мути петербургского утра мерещился туман в горных долинах или стена тропического ливня.
После таких ночей чувствовал себя разбитым и смертельно усталым, равнодушным ко всему, что происходит вокруг. Ловил себя на том, что становился забывчивым и раздражительным.
По пути в Россию пришлось задержаться в военно-мор- ском госпитале под Афинами, где лечились моряки с кораблей российской Средиземноморской эскадры: свирепая лихорадка, ее первые приступы начались еще на Мадагаскаре, чуть не отправила его на тот свет. Открылись старые раны, сильно сдали нервы. Врачи успокаивали, говорили, что многие из тех, кто долго прожил в тропиках, возвращаются в свои страны в таком же состоянии.
Лечение помогло, но нервное напряжение прошлых лет давало о себе знать. Порой случались самые неожиданные срывы. Только вчера увидел на полу брошенный дочкой пестрый кушак от платьица и похолодел от ужаса. Совершенно отчетливо привиделась алая гадюка, что метко плюет ядом своим жертвам в глаза.