— Это нужно проверить.
Следующий клип демонстрировал компанию вытатуированных персонажей. Татуировки были явно подлинными и удивительно красивыми. На груди и животе, на спине и ягодицах, даже на шее. Они двигались, когда хозяин совершал простые движения: шел, глубоко дышал, напрягал трицепсы. Зеленовато-голубые драконы взмахивали перепончатыми крыльями, кобры приподнимали голову, желтые тигровые морды скалили зубы.
— Когда я смогу их получить?
— Как только мы договоримся.
— Назовите свою цену.
— Двести тысяч.
— Они того не стоят. Но у меня нет времени торговаться. Договоримся следующим образом. Вы приносите кассеты. Я их слушаю выборочно, если там в самом деле можно хоть что-то разобрать. Либо вы получаете условленную сумму, либо забираете кассеты и делаете с ними что угодно.
— Лучше по-другому: я продаю одну из десяти. Слушайте ее, рассматривайте под микроскопом, проверяйте подлинность всеми доступными вам методами. Потом решайте как быть с остальными — нужны вам они или нет.
Глава вторая. Путаный сон
Майор недооценил коллег из МВД — в их арсенале имелся широкий выбор способов воздействия. И он, и Света предупреждали Каллистратова: никаких инъекций, никаких таблеток, отказываться от пищи, у которой странный привкус.
Олег держался настороже, но по первому дню создавалось впечатление, что его в самом деле решили оставить в покое до поры до времени. Никто не навязывал лекарств, пищу давали незатейливую, чередуя рисовую кашу с гречневой.
Каллистратов долго ковырял ее куцей тюремной ложкой с обрезанной ручкой. Принюхивался, осторожно пробовал на язык. В конце концов съедал и со страхом наблюдал за симптомами. Мерещились и резь в животе, и тошнота, и сухость в горле. Потом нервы успокаивались, симптомы бесследно исчезали. Оставались только настырные требования желудка, не обманутого мизерной порцией.
Свете разрешили принести в палату только фрукты, предупредили, что оставлять съестное нельзя, чтобы не плодить тараканов. Каллистратову тогда пришлось съесть все подчистую и теперь он жил воспоминаниями о матовой кисти винограда — он бы не мог позволить ее себе, если б не тюрьма.
Уже через два дня сменили постельное белье. Новое было по-настоящему чистым, белым, почти домашним на вид.
«Похоже они в самом деле опасаются Левченко, — сказал себе Олег. — Он ведь человек из другого ведомства, может спокойно и прессу подключить.»
На свежей постели ему приснился тяжелый, сумбурный, но временами очень связный и правдоподобный сон. Он шел по пустынной улице со множеством старинных, великолепно отреставрированных домов. Среди бела дня на улице не было ни души, низко висело пасмурное небо.
Толкнув тяжелую дверь, он вошел в один из домов. Поднялся по широкой лестнице с ковровой дорожкой. И очутился в зале, чье убранство в точности соответствовало традициям той самой тридцатой ступени «Кадош», о которой он вскользь упомянул при последней встрече с майором.
Читая сухой текст, он часто представлял себе эти стены, затянутые тяжелым бархатом, черный балдахин с кроваво-красными крестами над одиноким креслом Великого Мастера ложи, золотого орла с мечом в сжатых когтях. И здесь было пусто.
Он протянул руку, чтобы осторожно коснуться края балдахина и с ужасом заметил, как от неловкого движения ткань разодралась вверх от края. В любую минуту в зал могли войти. Он попытался как-то соединить края разрыва, чтобы проступок остался незамеченным, но балдахин с громким треском окончательно покосился и разорвался на две половины.
Одна свалилась вниз, к его ногам, приоткрыв стену его палаты, выкрашенную тусклой казенной краской с зарешеченным окном в тюремный двор.
«Зачем они устроили эту декорацию? Хотели меня обмануть?» — он в бешенстве стал обдирать со стен дорогую ткань.
Ткань рвалась легко, как бумажные, отслаивающиеся обои. Он подумал, что лестница пока еще цела, и он может по ней выйти из палаты. Но, пробежав по палате, сделавшейся просторной, наткнулся на знакомую запертую дверь.
Вдруг он увидел перед глазами что-то черное, сморщенное, пахнущее гарью. Обугленный бумажный лист упал под ноги. Он нагнулся в надежде рассмотреть хоть что-то — тут рядом спланировал еще один, рассыпавшись в труху при соприкосновении с полом.
Задрав голову, он увидел, что весь потолок залеплен бумажными листами. Они отделялись во все возрастающем количестве, кружились, задевали друг друга. И чернели, истлевали за время падения. Он видел на каждом убористо напечатанный текст, но не мог прочесть ни слова, в руки попадали только черные пачкающие хлопья.
Никакого намека на пламя, листы истлевали просто от соприкосновения с воздухом. Он глядел вверх, раскинув руки и видел, как чернота расползается по бумаге, как закручиваются края, как лист съеживается или распадается на куски.
Потом вдруг листы кончились и открылось то самое пасмурное небо. Снова он очутился там, на безлюдной улице, откуда начинал свой путь. Двинулся дальше, озираясь по сторонам. В одном из огромных витринных стекол первого этажа вдруг увидел у себя за спиной человека. Приглядевшись, узнал Альтшуллера — молчаливого, неподвижного. Олег догадывался: стоит обернуться и тот исчезнет.
Впереди была лестница в подземный переход. Он стал торопливо спускаться и тут увидел на нижних ступенях спину и затылок того же Альтшуллера. Вместо того, чтобы удаляться, человек поднимался навстречу, словно ехал по эскалатору, обернувшись против направления движения.
Когда он приблизился вплотную, Олег заметил наполовину открошившееся ухо — фигура Альтшуллера была сделана из какого-то рыхлого непрочного материала. Она продолжала уплывать вверх и Каллистратову открылось почти полностью разрушенное лицо — только подбородок, рот и лоб остались целыми…
Прошло три часа с тех пор, как арестованный заснул на чистом, почти домашнем белье. Вполне достаточный срок для того чтобы подействовало средство, которым была пропитана наволочка. Тот самый тюремщик, облаченный в халат медбрата, который отмерил им со Светой полчаса на свидание, дотронулся до плеча спящего.
Каллистратов открыл глаза и улыбнулся. Перед пробуждением он видел себя ребенком, забравшимся на яблоню. Он тряс ветки одну за другой и крупные, желтые с красным яблоки с глухим стуком сыпались в траву. Все блестело, промытое коротким дождем: трава, листья, небо.
С сожалением он оторвался ото сна, снова почувствовал на себе шкуру взрослого человека. Но беспричинно счастливое настроение осталось. Тюрьма — это только короткое приключение. Его обязательно стоит испытать. Одни допросы чего стоят — тебя хотят поймать на слове, а ты ловко проводишь следователя, ставишь его в тупик.
— Как самочувствие? — спросил человек в белом халате.
— Неправильно поставлен вопрос, — рассмеялся Каллистратов. — Надо вежливо поинтересоваться: как ваше ничего? Мое — ничего.
— Тогда пойдем в гости.
— Нет вопросов. Сколько натикало на ваших золотых?
— Без пяти как свистнули, — в тон ответил тюремщик.
Каллистратов хохотал минут пять. За это время человек в белом халате вывел его из палаты и провел через внутренний дворик в другой корпус.
— Неудобно как-то идти в гости с пустыми руками, — заметил Олег, вытирая выступившие от бурного веселья слезы.
— Ничего, там все свои.
— Майор тоже будет? Федеральная служба безопасности — это вам не шаляй-валяй.
— Майор передавал привет. Ему подкинули срочную работу.
— Это начальство — одни подлянки.
— Не скажи. Вот мы и пришли.
За дверью сидели двое уже знакомых Каллистратову людей: один в форме, другой в штатском.
— Мое почтение, — Олег обменялся с ними рукопожатиями. — Что у нас на сегодня по программе? В прошлый раз вы, кажется, несколько переоценили свои возможности.
Даже «полет в космос» теперь представлялся ему всего лишь хитроумным ходом в игре.
— Сегодня мы можем себе позволить расслабиться, — следователь откинулся на спинку стула. — В пятницу вечером, святое дело. Правда, на рабочем месте надо сохранять видимость. Если начальство нагрянет — у нас все крутится, допрос идет полным ходом.
— Жалко, майора припахали, — заметил человек в форме. — Золотой мужик.
— Честно говоря, сперва я ему не доверял, — признался Каллистратов.
— Так вы только здесь познакомились?
— Знаешь какую он мне показал интересную штуку? — отмахнулся от вопроса Олег. — Настоящий масонский мастерок. Я в этих делах собаку съел.
— Где он его откопал? Небось зажилил во время обыска?
— Без меня он не обойдется. Ему сейчас позарез нужен научный консультант, — снова проигнорировал вопрос Каллистратов. — С масонами наскоком не решишь, это товарищи себе на уме.
— Развлекаете вы, ребята, сами себя. Масонов откопали… Тут вон рэкет, мафия, заказные убийства, а вы с майором в бирюльки играете.
— А ты знаешь, что Альтшуллер был масоном и масоны же его приговорили? — запальчиво крикнул Каллистратов.
Его собеседники снисходительно заулыбались.
— Неохота сегодня спорить. Давай поболтаем о чем-нибудь другом.
— Его дочь не стала бы врать, правильно? Не замочили бы ее на следующий день, если бы она просто болтала чепуху.
— А чего ради она вдруг стала с тобой откровенничать?
— Потому что никому вокруг не верила. И меньше всего вашей конторе.
— Ну посмотри мне в глаза, — перегнулся через стол человек в форме. — Можно мне доверять?
— Ни в коем случае, — уверенно ответил Каллистратов.
— Обижаешь, — тот отвернулся в угол.
— Ладно тебе, — Каллистратов хлопнул его по плечу. — Видно же по глазам, что ты сукин сын каких свет не видывал.
Следователь затрясся от смеха и скорчился, схватившись за живот.
— А я, думаешь, лучше? — хлопнул себя в грудь подследственный. — К любящей женщине отношусь как последняя тварь.
— Прекрати ругаться, — сделал внушение следователь.
— Как последняя тварь, — упрямо повторил Каллистратов. — Сижу, уткнулся в свой компьютер, а она чувствует себя бесполезным придатком.