К замку опоздали. Разведка донесла, что прибывшие войска рассеяли мятежников, загнав в пруд и утопив под сотню селян. Пришел черед поквитаться и дать своим полкам почувствовать запах пороха и крови в реальном бою.
— Хватит прохлаждаться! — сердито гаркнул Генерал на сидевших за столом сподвижников. — Айда Машку австрийскую за вымя подергаем!
Мясников не был бы самим собой, если бы вывел в чистое поле свои полки и устроил регулярное сражение. Ну уж нет! Он был и остался мастером хитрых засад и нападений исподтишка. Даже имея трехкратное преимущество перед противником, решил действовать по привычке.
На первый раз не рискнул без пригляда отправить на дело «ватагу», как он прозвал созданный в его армии отряд для засад и лихих налетов. Конная группа с ним во главе обошла колонну марширующего цесарского полка и добралась до отставшего артиллерийского обоза.
— Вурст! — ткнул пальцем чех Ян в опрокинувшийся длинный узкий зарядный ящик на колесах.
Повозка лежала на боку. При падении она придавила несколько человек из орудийного расчета, выбравших на свою беду не хорошо идти, а плохо ехать. Зарядный ящик закрывала двускатная крыша в виде обтянутой кожей подушки. На этой штуке ездили верхом. Обоз из пяти таких ящиков на колесах встал, чтобы пушкари смогли помочь пострадавшим товарищам и продолжить движение.
— Причем тут вурст? — с раздражением откликнулся Мясников, прикидывавший, как бы половчее захватить пушки. — Вечно у вас, богемцев, одна колбаса на уме!
— Вурст! — упрямо повторил чех и попытался на ломанном русском донести свою мысль. — Артиллерийский колбаса есть названий зарядный ящик.
— У всего есть конец, и лишь у колбасы два! — отозвался Генерал немецкой поговоркой. — Сейчас мы эту «колбаску» как раз с двух сторон и прихватим.
Разделившийся пополам отряд стремительно атаковал пушкарей с фронта и тыла. Без единого выстрела пушки были захвачены со всем огневым припасом.
— У вас, ребята, есть два выхода, — развил свою шутку про колбасу довольный Мясников. — Или вы идете с нами и помогаете восставшему народу. Или развешу вас на деревьях, как вурст в коптильне. Что выбираете?
Артиллеристы приняли решение мгновенно. Поставили на колеса упавший ящик, перевязали пострадавших товарищей, пристроили их на крышах «колбас» и тронулись в путь, ведомые конвоем ватажников.
Теперь у Генерала был полный набор. В каждом полку, в отличие от цесарцев, имелся егерский батальон — страшная сила при правильном использовании. И свои пушки! Есть чем встретить гусар. Карателей, которым обещали легкую прогулку, ждали незабываемые ощущения. Крестьянский мятеж в Богемии превращался в серьезную войну.
Деньги есть кровь войны. Для войны нужны всего лишь три вещи — деньги, деньги и еще раз деньги… Эти избитые выражения то и дело приходили мне на ум, пока я готовил будущий бросок на Варшаву.
Отложил дело до весны. Не из-за морозов и снега, а из жадности. Захваченные под Смоленском магнаты после должной обработки прониклись искренним чувством филантропии. Буквально мечтали поделиться со мной неправедно нажитым добром. А у них, что называется, в закромах было. Радзивиллы тянули на миллион. Чарторыйские, управлявшие государственными имениями, от них не отставали. Как и Жевуские, занимающиеся внешней торговлей. Но всех переплюнул Станислав Щастный Потоцкий, которого прихватил в Тульчине Ольшевский. Этот богатенький Буратино имел в год три миллиона дохода.
Понятно, что большинство активов магнатов составляли земельные наделы и сотни тысяч крепостных. Но кто сказал, что при должном желании нельзя имения продать, заложить или обменять? Я не гордый: мне сгодятся и вексельные бумаги еврейских банкирских домов из Франкфурта или от ганзейцев из Гамбурга. Вот чем занимались зимой мои агенты в Польше параллельно со сбором военной информации. Если бы я поспешил с вторжением, этот увлекательный процесс отъема ценностей мог бы прерваться.
На конец марта назначил большое совещание правительства по бюджету. Неужели найдется смельчак мне заявить, что так неправильно, что в конце первого квартала годовой бюджет не составляют? Во-первых, когда хочу, тогда и составляю — мне никто не указ. Во-вторых, о чем-то серьезном в плане нашей работы с государственными финансами можно было говорить лишь с прошлого лета — если бы мы попытались сверстать годовой бюджет перед Рождеством, то полноценной картины составить бы не смогли. Ну и, в-третьих, больше откладывать было нельзя. Война на носу, а хватит ли нам финансов ее потянуть?
— Положение катастрофическое, — ожидаемо сообщил на совещании Перфильев. — Поднял бумаги коллегий. В 1773-м бюджет состоял из 26,7 млн руб. доходов при 29,4 млн расходов, из них на армию и флот ушло 54%. Разницу закрывали внешними займами. В прошлом году произошел обвал доходов, но и сокращение ассигнований на армию в связи с прекращением войны с османами и общего развала финансовых связей внутри страны. Сбор подушной подати сократился втрое. Поступление таможенных пошлин в связи со смутой и упадком внешней торговли резко просело. Серебро из Кяхты отдано Лысову. Платежи от винных откупщиков выросли. Отмена помещичьей монополии на винокурение вельми тому благоприятствовала. Что в целом дыру в бюджете не перекрывает. Мы банкроты. Хотя не явные. Даже прекращение войны с турками, даже при условии, что мы не станем воевать с пруссаками, положения не изменит. Никогда, как мне объяснили знающие люди, не выходило вернуться после большой войны к довоенному бюджету. Привычка к большим расходам, она сохраняется, увы. Золота из Швеции и Польши оказалось достаточно, чтобы временно выровнять бюджет. Но перспективы…
— Внешние долги есть? — спросил я канцлера.
— Заём в 1 млн пиастров для финансирования средиземноморской экспедиции у генуэзского банкира маркиза Мавруция и другой заём в 2,5 млн ходячих гульденов у амстердамского банка де Сметов. Их можно погасить за счет контрибуции, которую обязалась уплатить Высокая Порта. Это четыре с половиной миллиона рублей.
— Турецкие деньги нам самим пригодятся, — тяжело вздохнул я. — Румянцеву нужно наместничество поднимать, для флота базу строить.
— А голландцы? — поинтересовался Бесписьменный.
— Кому я должен, всем прощаю, — хохотнул я. — Состояние войны есть обстоятельства исключительные. Появятся представители банкиров, так им и объясните. Будут сильно горевать, отдайте им вексельные бумаги из Франкфурта.
— Ваше Величество! Не внешний долг над нами боле всех висит, а государственные расходы. Где нам брать деньги на выплату армиям? На общие нужды, включая пенсии и госпиталя господина Максимова? Как виконт Мирабо начнет в Москве запланированные стройки?
— Мы же кучу имущества конфисковали у собственных аристократов!
Бесписьменный вскочил и с жаром пояснил:
— Дома, картины, бриллианты и прочее — это не звонкая монета, государь!
Не мог с ним не согласится. Но и плакать нет смысла. Будем искать дополнительные ресурсы, хотя мысль существовать за счет потрошения наглых интервентов уже плотно засела в моей голове. Если ляхи и шведы временно закрыли мне бюджетную дыру 1774-го, то кто сказал, что с Пруссии в 75-м нам достанется меньше? Интересно, кормил Наполеон Францию или нет за счет ограбления Европы? Почему-то мне кажется, что кормил да еще как! (2)
— Полагаю, мы можем рассчитывать на рост сбора подушной подати. Число ее плательщиков выросло — за счет лишившихся льгот и появления новых подданных. Тех же бывших дворян, шведов и финнов. Да и в губерниях все больше порядку, служба камериров постепенно восстанавливается, — доложил Немчинов, отвечавший, помимо всего прочего, и за сбор налогов.
Я кивнул, подтверждая, что мысль уловил, и в то же время слегка пригорюнился: выходило, что бюджет мы можем построить исключительно на прогнозах. А если отталкиваться от текущей ситуации, то все смотрится намного хуже, если не безнадежно.
Перфильев догадался о моих выводах.
— Мы еще с циферками поколдуем, ваше величество. Полагаю, если реквизиции усилить, миллионов 25 соберем.
— Что у нас с поставками золота с Урала?
— Все замечательно, Петр Федорович, — тут же откликнулся Рычагов. — Урок твой в четверть уже перекрыли.
— То есть запасы золота растут?
— Так точно!
— Ладно. К этому еще вернемся. Что у нас с торговым балансом?
— Вот тут, государь, у нас все очень интересно! — посветлел лицом канцлер. — Россия всегда вывозила больше, чем завозила. У нас охотно брали хлеб, лен, лес, пеньку, сало, деготь, юфть, канаты и парусину, щетину, металл. А взамен везли колониальный товар и дорогие вещицы — шёлк, бархат, парчу, каракуль, фарфор, вина… Спрос на них сильно упал. Некому стало ни кофий покупать, ни фарфоровые безделушки. На сахар бы денег наскрести бывших дворянам, а крестьянин отродясь сахару не едал. Иными словами, если мы восстановим в прежних объемах вывоз, то большой доход поимеем. Еще и интерес проявляют купцы заморские к твоим, царь-батюшка, инвенциям…
— Не восстановим! — отрезал я.
— Как же так, кормилец⁈ — хором охнул весь финансовый блок правительства.
— Хлеб более не вывозим — самим бы зубы на полку не положить! Лес и металл — товары стратегические, сиречь, до всей державы имеющие касательство. Шведские медь и железо еще можно англичанам отдать, да и то не всё — олонецкие заводы лучше оттуда снабжать, чем с Урала. Продажу леса пора переводить на поставки готового материала, а не кругляка. Захотят англичане с голландцами нашей древесины, хай лесопилки строят. А не захотят, Кулибину дадим поручение приспособить свою машину к распиловке.
— Лондон будет сильно недоволен, — хмуро заметил Безбородко.
— И что мне с того? У англичан о другом уже голова болит.
Министр иностранных дел кивнул:
— Вы оказались правы, ваше величество, в своем предсказании о судьбе американских колоний. А голландцы?
— Этих клещей нужно из России выводить постепенно. Присосались к дармовщине — не оторвешь.