— Но как же торговый баланс? — едва не навзрыд воскликнул Рычагов. — И займы они всегда готовы нам выдать.
— Внешние заимствования — штука весьма опасная. Можно так вляпаться, что начнешь займы брать, чтобы проценты оплатить. Лучше изыскивать внутренние резервы. Вот, например, соль. Она сейчас как белое золото, продукт наиважнейший. Поручил я наместнику Заднепровскому взять в аренду от хана крымского соляные озера. И вот тебе, Саша, задание: свяжись с Румянцевым и Долгоруковым-Задунайским, чтобы они наладили торговлю с черкесами солью. Снабжать ею весь Северный Кавказ и далее — это же золотое дно.
Министр иностранных дел тут же записал себе мое поручение.
— Далее, персы. С ними тоже нужно товарообмен поднимать. А через них искать выход на индийские рынки. Зачем нам посредники-европейцы в колониальной торговле? Все всё поняли?
Министры закивали.
— Теперь поговорим о делах внутренних, купеческих…
Канцлер подобрался. Не хотелось ему говорить о плохом, но что ж поделать?
— В расстройстве пребывает коммерция, государь. Кредит исчерпан, деньга обесценивается. Купцы волком воют. Просят разрешить им торговать зерном, которое мы реквизировали в Польше.
— А вот хрен им во все грызло! На народной беде хотят нажиться? Спекуляции затеять? Повелеваю: устраивать в губерниях хлебные магазины, с коих торговать дешево, ежели цены на зерно вверх поползут. А будут найдены районы пострадавшие, те кормить бесплатно!
— Понял! — вздохнул Перфильев, получив новую заботу.
— Значит, с денежным оборотом у нас швах, так я понимаю? Бумага, медь, серебро… А не пора ли, други мои, нам замахнуться на денежную реформу?
Рычагов, Бесписьменный и Немчинов грустно на меня посмотрели, предчувствуя мой очередной финт ушами. Знали уже, что могу крепко удивить.
— Вот сами посудите… Все привыкли к серебру. Нас, можно сказать, к нему цепями приковали. Кто с этого выгоду имеет? Цесарцы, германцы да испанцы. Они нам серебро продают на монету, своей добычи нам не хватает. А зачем нам немца кормить, когда у нас золота уже в достатке?
Бесписьменный, как главный по монете, всполошился.
— Неужто ты хочешь, государь, серебро упразднить? Мы золотые империалы и полуимпериалы используем в основном для внешней торговли. Первый идет по 246 рублей, а второй — по 130. Золотые рубль и полтина используется только для дворцового обихода, для внутренних расчетов. Двор нынче в упадке, так что и толку от них не много. Мне уже жаловались.
— Какое установлено соотношение золота к серебру?
— Один к пятнадцати.
— То есть золотой рубль должен стоить 15 рублей серебром? А империал — 150?
— В серебряном рубле чистого серебра три четверти… Извини, государь, понимаю, что цифры не сходятся, но не мною сие придумано.
Боже, как все запущено! С этим нужно покончить решительно и бесповоротно. Я догадывался, что хитрые игрища с весом и кросс-курсами монет — всего лишь ловко спрятанные косвенный налог для пополнения казны. Но того не понимали умники, насоветавшие такую систему, впрочем как и медную монету, привязанную к ассигнации, что под финансы страны закладывается мина. Причем не замедленного действия, а контактная. Что это мина уже взорвалась, и дальше пойдет цепная реакция.
Я откашлялся и начал вещать:
— Всегда в стране, вступившей в войну, падает кредит доверия к деньгам государства. Это аксиома. Войны мы избежать не можем, она уже объявлена. Остается лишь один выход — поднять доверие экстренными мерами. Чрезвычайными! К таковым отношу замену ничего не стоящей по сути меди на истинную ценность. На золото! Чай англичане не дураки, раз ввели у себя гинею. И нам так поступить незазорно. Как нам все это провернуть, чтобы не обрушить финансы государства, изложу в секретной инструкции.
— На упразднении медной монеты и бумажной ассигнации можно неплохо заработать, — задумчиво произнес Бесписьменный, уже начавший прокручивать в голове варианты реформы.
Перфильев упрямо помотал головой.
— Неправильно сие. В народе говорят: золото у барина, серебро у купца, серебряная копейка у лавочника, а у мужика медный пятак. Негоже царю народному крестьянина обижать. Каков мелкий размен на рынках будет?
— Верные слова говоришь, Афанасий Петрович. И совету твоему последуем. Мелкая монета нам нужна. Пятачок и копеечку медную оставим. Обязательно. Но и мелкую золотую монету надо сделать. Приравнять к серебряному рублю. Или к двум.
«И постепенно вытеснить серебро. Но об этом вы, ребята, узнаете позже».
— Хватит ли нам золота? — встревожился Рычагов.
— Есть у нас внутренние резервы, господин министр финансов. Сейчас я вам расскажу.
Смотреть на лица членов правительства после изложения моего плана было сплошным восторгом! Наверное, соратники мои и думать не думали, что царь может встать на кривую дорожку фальшивомонетчика высочайшего класса.
(1) Славония — старое название Словакии.
(2) Контрибуции составляли важную часть бюджета наполеоновской Франции, но не основную. В 1805 г. от Австрии было получено 100 млн франков — пятая часть бюджета страны за тот год. Другие доходы — это кабальные торговые договора. Французские товары не облагались пошлиной.
Глава 10
Еще до Рождества в одном из приемных залов Зимнего я принял делегацию Императорской Академии наук в ее полном составе, и, честно признаться, эта встреча оставила после себя неоднозначное ощущение. Завершилась она следующей ремаркой с моей стороны:
— Господин Эйлер, я вас глубочайше ценю как ученого, но это же ни в какие ворота не лезет!
Великий математик за годы своей слепоты, от которой он избавился совсем недавно, разучился скрывать выражение лица, и оно отразило еще больший скептицизм, чем мое уважение к нему.
— Я слышал о вас удивительные вещи, ваше величество, — твердым голосом ответил мне вице-президент Академии, — но позвольте все же нам, академикам, судить, в верном ли направлении развивается Российская наука.
С трудом сдержался, чтобы не взорваться. Мало того, что флагман этой самой науки был обезглавлен (его президенты Разумовский и самодур Владимир Орлов удрали за границу, от чего Академия только выиграла), так вдобавок — и превыше всего — большинство из 60 академиков не могло похвастать серьезными успехами. И сейчас они спрятались за спиной маститого деятеля мировой науки. Зачем? Чтобы скрыть свое ничтожество?
Есть такая замечательная профессия на свете — удовлетворять собственное любопытство за счет государства. Это про ученых кто-то сказал — довольно метко, если хорошенько подумать. Не то чтобы я людей науки не уважал, вовсе нет… Но и не мог не испытывать к ним некоторой настороженности. Так и тянуло спросить: а что ты, сукин сын в парике и черной мантии, сделал полезного для державы? В чем практическая польза от тебя, живущего на мои деньги?
Глупо с подобным аршином лезть даже к завалящему лаборанту и, тем более, к академику. Кто знает, а вдруг он совершил или вот-вот совершит открытие, которое прославит в веках не только персонально его, но и Россию? Он даже может об этом не догадываться — пути научного познания извилисты и загадочны, как сама жизнь. Всё я прекрасно понимал — и все равно ничего с собой поделать не мог. Как заказчик, как главный деньгодатель, я хотел видеть результат своих финансовых затрат на ту же Академию, на содержание ее членов здесь и сейчас. Дайте руками потрогать или, на худой конец, глазами посмотреть, прочитать, услышать.
Ничего удивительного, что мой подход академики разделяли. Только с обратным знаком. Хочешь от нас результат, гони деньгу. Вот так — просто и доходчиво. Как платите, так и работаем. Или иначе: вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Все, как в позднем СССР.
Конечно, на встрече с академическим сообществом эти виртуозы искусства красноречия мне эту мысль донесли в столь витиеватых выражениях, что нужно было сильно поднапрячь мозги, чтобы все это сообразить. Я сообразил. Проникся. И задумался.
Два направления, бесспорно, следует отнести к реальным достижениям.
Выдающиеся Академические экспедиции под общим руководством академика Палласа за шесть лет — во время, между прочим, тяжелой войны — совершили реальный научный подвиг, проведя описание обширных территорий Поволжья, Урала и Сибири, а также на Русском Севере, в Прикаспии и на Кавказе. Собрали богатейшие коллекции региональных природных и биологических ресурсов. Кавказский поход моего казанского визави Иоганна Гюльденштедта был составной частью этой эпопеи. Я был несказанно рад его видеть среди собравшихся — уже в мантии академика, а не профессора. Впрочем, все участники Академических экспедиций заслуживали серьезной награды лично от меня, о чем я не преминул сообщить собравшимся. Вставить шпильку Палласу за непозволительные шалости всегда успею. (1)
Второе направление сводилось не к большой группе ученых, а к одному лицу, к почтенному Леонарду Эйлеру — подлинной глыбище российской науки. Мне не хотелось его хоть чем-то унизить в присутствии коллег. А посему я свернул обмен мнениями и, наплевав на приличия, подхватил старика под руку и утащил в свой кабинет. И там припер его к стенке неопровержимыми фактами. Например, тем, что вице-президент Академии годами не посещал ее заседания, и не потому, что ленился, а потому, что там сложилась невыносимая атмосфера.
Старик пустил слезу:
— Ну, что вы хотите, государь? — всхлипывал он. — Этот Орлов, он же довел Академию до полнейшей анархии. Он уволил большинство художников, продал за бесценок многие книги, отказал во вступлении в наши ряды выдающимся французским ученым, а принял лишь Дидро и Гримма. Последний за семь лет ни разу не выступил с публичным докладом. Академия в долгах. Здание в отвратительном состоянии. Химическую лабораторию разграбили. Вы правы, ваше величество, я перестал туда ездить на заседания.
Увы, Америки мне великий ученый не открыл. Я уже все это знал, и у меня был план.