[293]. Некоторая часть репертуара формировалась при непосредственном участии детей в совершении церковных обрядов и богослужения, а также и при их обучении.
Особая роль в этом процессе отводилась народной педагогике. Система представлений и норм поведения, связанных с христианством, занимала существенное место в процессе развития личности ребенка, познания им окружающего мира. Так, еще В.П. Вахтеров в книге «Внешкольное образование народа» (1896), отмечал, что «молитвы и прежде всего (последовательное) ритуальное соблюдение постов играют большую роль в воспитании ребенка.
Сроки были хорошо известны. Дети с раннего возраста приучались понимать, что не все дозволено, что хочется, что необходимо уметь ограничивать себя. Воспитывалось и представление о превосходстве духовного начала над телесным, когда сила духа позволяет одолеть хотение»[294].
Опыт народной педагогики отразился в философских и эстетических трактатах русских писателей конца XIX века (например. Л.Н. Толстого). На воздействие устных пересказов произведений житийной прозы обратил внимание еще Ф.М. Достоевский: «Есть много рассказчиков и рассказчиц о житиях святых. Я сам в детстве слышал такие рассказы прежде еще, чем научился читать. Эти рассказы передавались не по книгам, а заучивались устно».
Аналогичные факты, но уже в 70-е годы XIX века отмечает Н.С. Лесков, который обратил внимание на то, что рассказы из Священного писания входили в детские игры. Правда, писатель не зафиксировал эти игры, потому что не ставил перед собой подобной задачи[295].
В настоящее время встречаются утверждения, что неграмотные крестьяне не знали православия и не читали Священного писания. Подобное представление характерно для тех, кто не знаком с православным богослужением. Любая служба, совершаемая в церкви, включает как обязательный элемент чтение различных фрагментов из Евангелия, Деяний и посланий апостолов, Ветхого и Нового завета, житий главнейших святых.
Постоянное выполнение обрядов обуславливало запоминание текстов, поэтому сама служба была отражена в огромном количестве фольклорных текстов: пословиц, примет, загадок.
Триста орлов
Пятьдесят соколов
Дерево сухое
Верх золотой (будни, воскресенье, Пасха).
Яко дуб
Яко тлен
Яко платье надел
Яко писаное
Яко рисованное (икона).
Стоит цвет
Всему миру
Ha семи верстах
На семи столбах (Великий Пост и Воскресение Христово).
Необходимо учитывать, что тот субстрат, который называется «народным православием», сам представляет смесь христианского и языческого пластов, что, безусловно, облегчало его проникновение в детскую среду[296]. Как показывают многочисленные архивные материалы, определенное воздействие оказывало и «постоянное созерцание икон в сельских церквах и в домашней обстановке»[297].
Правомерность подобного вхождения христианской догматики в повседневную реальность была обусловлена и структурой народного православия, которое всегда отличалось цельностью, соединенностью со всем образом жизни человека. Воцерковление начиналось с крещения младенца и продолжалось всю жизнь. Если заболевал ребенок – обращались к Тихвинской Богородице, когда он приступал к обучению грамоте, вспоминали святых Козьму и Демьяна.
Второй путь связан с усвоением произведений, бытовавших в среде взрослых. Это прежде всего рассказы о святых, широкое распространение которых в устной форме неоднократно отмечалось различными исследователями. На переход материала в детскую среду первым указал А.Н. Веселовский в «Опытах по истории развития христианской легенды» (1877).
В круге чтения крестьян духовные тексты занимали важное место. В статье А. Смирнова «Что читают в деревне?» приведены интересные данные – 60 % книг, составлявших круг крестьянского чтения, были «духовного содержания». Цифра практически не изменилась на протяжении второй половины прошлого века (за весь период сбора подобной информации)[298]. Влияние книжных текстов на формирование фольклорного репертуара показано в ряде работ С.Е. Никитиной[299].
Методика восприятия оказывалась разной, применительно к одним жанрам можно говорить о сопоставлении не только образов, но и мотивов, к другим – лишь компонентов (использование отдельных выразительных средств). В каждом жанре сложилось свое соотношение христианских и языческих элементов, достаточно различное, например, в пародиях, мифологических быличках, стихах и рассказах о святых. Для их характеристики необходимо выделить в каждом из жанров основные положения христианского учения и показать направления их переосмысления.
Проведенный нами краткий анализ позволяет сделать вывод, что ассимиляция детским фольклором народного православия происходила как непосредственно, так и опосредованно. Очевидно, что детский фольклор включает произведения различных жанров, воздействие на которые христианства развивалось по-разному. Так же как и в фольклоре взрослых, одни жанры усвоили более или менее цельные фрагменты христианского мировоззрения, другие, напротив, отразили лишь их отдельные следы. Рассмотрим явление трансформации фольклорных жанров более подробно.
Степень адаптации христианского материала определяется как стилевыми особенностями отдельных жанров, так и условиями его бытования. Отметим специфику восприятия христианских мотивов и образов в сказке. Ориентируясь на заведомую нереальность происходящего, структура сказки обусловливала большую долю вымысла, тогда как христианские тексты предполагали восприятие описываемого как реально произошедшего. Поэтому в сказку вошли лишь отдельные элементы или образы (святого Николая, Параскевы Пятницы, Бога, черта).
Христианские сюжеты гораздо обильнее представлены в жанрах «несказочной» прозы – устных рассказах, фабулатах и меморатах.
Небольшие жанры оказывались более подвижными. Так, в загадках, широко распространенных среди детей, обнаруживается четко вычленяемый план, связанный с православием:
По полю ходила,
Ключи обронила,
Месяц видел – не сказал,
Солнце увидало – подняло.
Загадка является слегка искаженным воспроизведением фрагмента духовного стиха, посвященного Пресвятой Богородице:
Ишла, ишла мати Мария
Как через поле широкое.
В загадке отразился реальный процесс – подъем по лестнице на крышу церкви и удар в колокол:
Лезу, лезу по железу, вылезу на мостик,
Возьму быка за хвостик,
Бык заорет, весь мир соберет.
Особенно интересна рецепция христианства в детских играх. В архиве О.И. Капицы находятся записи игр «Бог и черт», «Ангел и враг», позволяющие проследить особенности реминисценции христианских традиций.
В первой игре дети садятся в ряд, один из них изображает Бога, он подходит к сидящим и спрашивает:
Раба, раба, где ты была?
– У попа.
Чего ела?
– Просфору.
Чего пила?
– Сыту.
Это что? (показывает в сторону)
– Сторона.
А это что? (показывает вниз)
– Земля.
Рядом с Богом ходит другой играющий – черт. Он все время старается помешать Богу: рассмешить отвечающего на вопросы. Если это ему не удается, то спрашиваемый переходит на сторону Бога, если же он рассмеется, то его берет черт. После допроса черт превращает всех доставшихся ему игроков в собак и натравливает их на «детей Бога». Между ними происходит борьба, победитель становится новым «богом»[300].
Схема другой игры – «Ангел и враг» более проста. В ней участвуют двое – ангел и враг (черт). Между ними происходит следующий разговор:
Ангел (показывая вверх): Это что?
Враг: Небо.
Ангел (показывая вниз): Это что?
Враг: Земля.
Ангел (показывая направо): Это что?
Враг: Рай.
Ангел (показывая налево): Это что?
Враг: Дедушкин сор?
Вопросы продолжаются до тех пор, пока враг продолжает на них отвечать. Если враг не ответит, то он садится и вместо него в игру вступает следующий участник[301].
Показательно, что сюжеты и тексты этих игр восходят не к каноническим текстам Священного писания, а к апокрифическим сказаниям, возникшим на основе их трансформации в народном сознании. Так, они не только близки, но и местами совпадают с статьями из древнерусского рукописного сборника «Луцидариус» («Златой бисер»), который написан в форме катехизиса, т. е. беседы учителя с учеником.
Подобные сюжеты широко представлены в духовных стихах, причем и там обычно сохраняется диалогическая форма[302]. Аналогичное явление отметил А.Н. Веселовский применительно к устным рассказам на темы апокрифов[303]. Проникновение подобных текстов в детскую среду представляется естественным, потому что они часто использовались в качестве учебного материала[304]. Сама форма диалога, трансформировавшаяся в легко разыгрываемую и запоминаемую игру, облегчала их переход к детям. Понятно, что при этом произошло вторичное переосмысление, хотя сам диалог не изменил своей структуры и воспроизведен достаточно последовательно. Подобные игры распространены практически у всех славянских народов.