Ну а потом на сцене: Рената (голубое платье в пол), Земфира (в юбке), Николай Хомерики, Татьяна Друбич, Ольга Кузина. Блистательные герои блистательного артхауса, благодаря которому Литвинова вошла в киноисторию – отрицательные рецензии, разумеется, гарантированы. «Хотела именно сегодня» – не бойтесь своих желаний: свет гаснет. Титры похожи на ворон-москвичек: ну да, тех самых. Вороны и появятся в конце: «Она подсматривает мои сны! – зашуршит в кресле товарищЪ: он обезоружен, он гол, ошеломлен. – Я ведь все это вижу во сне, Литвинова подсмотрела мои сны… Ты представляешь?» Все эти Dream 1 и Dream 2, конечно, не сны Бананана, но Друбич та же – как будто и не было всех этих лет: «100 дней после детства» (фильм лечит от хвороб в виде разного рода несчастных люблей) – «Асса» (от дури и нéдури) – «Последняя сказка Риты» (от экзистенциально вакуума, маскирующегося экзистенциальным неврозом, данным в ощущениях).
Итак, Сон № 2: Рите – той самой Рите, которая умирает в разлагающейся больничке среди челоподобных врачей-«опарышей», – снится, будто ее выносят бог весть куда. Выносят в гробу, живую, прекрасную. Она б и рада остановить мгновенье, но – увы: гости уже собрались! «Ты там не кури, я все равно узнаю! – напутствует мама. – Не кури ТАМ!» Рита ни жива ни мертва – Рита в промежутке: том самом, куда мы столь часто отправляем по тайному умыслу собственных персонажей. «Ах, какое красивое платье!» – вздыхает Таня Неубивко (Рената) – ангел смерти, присматривающий за душой Риты Готье: разумеется, ангелам интересны именно любящие души – ну а Рита любит, любима, что там еще бывает, кроме «умерли в один день»: тут же, как на зло, в разные… никто не стреляется, смерть с косой наблюдает за попыткой самоубийства, безумный памятник Гагарину – тот самый, на Ленинском, – оживает… А у красивого платья нет спинки – оно, белое, сшито специально для мертвых принцесс: откашлявших, откуривших, отмаявшихся. Тех самых невест, в чьи мертвые прелести летит окурок патологоанатома – летит перед дежурным «Зашивайте!»: рабочий момент. Выжить героине с именем Маргарита Готье не удастся: старая, как мир история о том, каким образом умирает красота на картинке, обозначенной в занебесье словечком «социум». Сказанное тысячу раз – но, вот в чем штука, иначе.
Что до аудиоряда, то он минималистичен. Как удалось Земфире «растянуть» в экранном времени отчаянный пуантилизм (попадания именно точеные, оттого-то и резонирует), понимаешь сердцем, но не умом. Последний, впрочем, лишь мешает смотреть фильму: неизбежные аналогии, аллюзии, ассоциации, наслаиваясь друг на друга, пытаются переключить внутреннюю картинку на внешнюю, чужую. «Да кышь ты, кы-ышь…» – оттого и гонишь их прочь: ну да, вот тут – «привет от Киры», но все равно ЭТО, здесь и сейчас, – Рената: никто кроме нее не скажет иначе. Не произнесет. Не преподдаст. Именно поэтому – не статья. Не «умные выкладки», арт-ярлыки, не структурирование того, что структурированию не подлежит в принципе. Не горе не от ума. «Маргарита Готье» умерла. «Бог» умер. Умер засим и сам «автор». И потому включают искусственный свет. И потому товарищЪ жмет руку: что ж, мы направляемся в знаменитую рюмочную на Большой Никитской, где говорим, разумеется, об этом – да и о чем, в сущности, еще-то. Вот же она, на расстоянии вытянутой. За левым. Рената Литвинова, «Последняя сказка Риты».
29 июня 2012
Улетая на острова, или PR по вызову[Разговор литагента с пиарщиком[132]]
Звоню pop-пиарщику: «раскрученному», как народ в лит (читай, в сердцах), рефренит сейчас. По делу звоню – кто ж без дела теперь звонит: и авторы живые живо интересуются, и самой, аккурат немертвой, проф.по-над.грешна, любопытственно. «И как же вы, – второе сопрано включаю для важности пущей, – пишущих-то раскручиваете?» – «Ну, смотря что кому надо, какая у кого цель, – включает высоковатый баритон pr-angel за той еще линией чьих-то литгоризонтов. – Сначала консультация, потом бюджет» – «Так-так-так, а что входит в консультацию вашу?» – «Ну, это две встречи, я интервьюирую автора, потом заключение составляю» – «Так-так-так, заключение…» – «Ну, заключение, да, экспертное!» – «Экспертное. Так. Прекрасно. И что же входит в экспертное заключение? Каков объем текста и хау, что называется, матч?» – «Ну, концепция сама 70 тысяч стоит и слайдики для наглядности…» – «70 тысяч и слайдики для наглядности: без конкретики?» – «Ну, конкретика потом, когда работать начнем» – «А это не работа разве – 70 тысяч-то за что?» – «Ну это же концепция! Концепция! Проект. Двухразовая консультация с дальнейшими общими рекомендациями…» – «И со слайдиками…» – «Ну да, и со слайди… почему вы про них спрашиваете?» – «Нет-нет, окей, просто интересуюсь, никогда со слайдиками не работала» – «Ну, в общем, с общими, не конкретными, рекомендациями, да… страниц пять-шесть, в зависимости от раскручиваемого… Я вам так скажу – на самом деле, бюджет нужен!» – «Точно, бюджет. Бюджет – наше всё. Бюджет – классика жанра» – «Ну что вы, какая классика! Порядка 100–150 тысяч в месяц бюджет всего» – «ОКей, порядка 100–150 тысяч в месяц бюджет всего. А есть раскадровка, что конкретно в бюджет входит? И если автор, к примеру, только 50 в месяц платить может? Если он, автор, 150 тысяч в месяц не зарабатывает, если нет у него столько?» – «Ну, 50… это тогда без рекламы… 50 – это только Инста, сети…» – «А что в эту вашу, пардон, „инсту“ входит?» – «Ну, посты всякие, картинки… интервью размещать можем… посевы делать…» – «Ага, интервью…» – «Ну, интервью, да… это вчерашний день, чтоб вы знали… картинки куда полезней! СМИ никто не читает. Если вас в соцсети нет, то вас, значит, и нигде нет!» – «Так-так-так, нигде нет… передам авторам, чтоб сразу в сеть шли! Строем» – «Ну…» – «ОКей, а если вот сеть эту соц терпеть кто-то не может, ну то есть вывешивать себя не желает, хоть и не Виктор Олегович, которому все можно и сетевым необязательно быть?» – «Ну, кто не Пелевин, тому только в сеть: без вариантов. 70 тыщ за консультацию, потом 100–150 за работу. Пиаром книжки за полгода до выхода надо заняться. Если без рекламы, то в 50 уложимся» – «А эффективно в 50 без рекламы укладываться?» – «Ну, это как пойдет. Сейчас только инста и ютубка работают» – «А люди живые – работают они без этой вот „ютубки“?» – «Ну, я вам так скажу, как живые люди работают. Издатель примерно пол-лимона возьмет за издание, 80–100 тыщ по минимуму самому на СМИ закладываем, 20 – на сеть в первый месяц… Тридцатку за встречу в магазине центральном… На радио „***“ тыщ за сто раскрутку устроим – единственный гость в студии, интервью с главредом самим! Еще стольник на другое радио новостное… Можно литкоуча пригласить – пятнадцать за выезд на дом, двухчасовой сет… Вы извините, я улетаю сегодня на острова, я не могу говорить больше: вернусь через месяц, ну, если понадоблюсь, вы звоните!» – «Летите-летите! Понадобитесь точно в четверг» – «Ну… что-что? Не понял! Когда понадоблюсь?» – «В четверг, в четверг! После дождичка…» – «Ну, я вас не расслышал! Звоните обязательно! Всех, у кого бюджет будет, раскрутим! Вы меня слышите?.. Алло! Всех!»
Октябрь 2018
«Парадокс истории»[К юбилею Некрасова[133]]
Господи! Сколько я работал! Уму непостижимо, сколько я работал… Полагаю, не преувеличу, если скажу, что в несколько лет исполнил до двухсот печатных листов журнальной работы.
Раз в двести лет – а именно в декабре 2021-го «гению уныния» исполнилось бы два века, живи люди, не дай их так называемый бог, вечно, – не грех вспомнить о Некрасове и тому, кто никогда не восторгался текстами «парадокса истории», как называл Корней Чуковский литератора. В силу полярных эстетических притязаний, автору этих строк он любопытен именно (и прежде всего) как весьма своеобразный персонаж, издатель, игрок, но не как прозаик или поэт – будем честны, бунинский и набоковский условный Эверест Николай Алексеевич не покорил. Тем любопытнее было прочесть книгу известного петербургского исследователя и первооткрывателя «точечных» нюансов некрасовской биографии, основателя и собирателя его мемориального музея на Литейном Ольги Ломан. Именно благодаря ей мы в том числе узнаем, что «имя Некрасова увековечено не только в Петербурге, не только в нашей стране и даже не только на Земле: далеко в космосе между орбитами Марса и Юпитера движется малая планета, которой присвоено имя „Некрасов“. Она открыта астрономами Крымской астрофизической обсерватории, а ее орбиту надежно вычислили ученые Ленинградского института теоретической астрономии»[134].
«Некрасов в наши дни»[135] Ольги Владимировны Ломан (1910–1993) – сам по себе литературный памятник ушедшей эпохи, привлекательный еще и отсутствием идеологических штампов, которыми нередко грешило «советское литературоведение», самое советское в мире, должно быть. Но не Ольга Ломан: ее работа предельно сконцентрирована на биографических деталях и творчестве Некрасова, она дистанцируется от литературно-партийных клише, характерных для райтеров-конформистов эс-эс-эрии, и пишет, как чувствует – барин и простолюдин, дворянин и разночинец был ей искренне интересен. Да и могло ли быть иначе, если уже в 1946-м, всего через два года после Блокады, она становится ученым хранителем ленинградского музея-квартиры Некрасова? Именно Ольга Ломан, в прошлом выпускница литературного факультета Ленинградского пединститута, стояла у истоков создания уникального музея – места, где с 1857-го по 1877-й находилась некрасовская квартира, где все эти годы размещалась в том числе редакция популярных тогда журналов «Современник» и «Отечественные записки», которыми руководил Некрасов.