23.10.2021
«НГ-Экслибрис» = 30+[Многая лета![137]]
«Экслибрис» – одно из тех редких книжных СМИ, с которыми не только интересно, но и приятно работать, а работаем мы с 2006-го. Почему? За все эти годы были опубликованы важные для меня материалы, которые в силу ряда причин едва ли смогли бы увидеть свет где-то еще. Например, наше интервью с «грозой» литбездарей – критиком Виктором Топоровым. Или мое эссе о книге Ольги Татариновой «Spring. doc»: их обоих уж нет на свете, но тексты остались… Стихотворения. Рубрика «Главкнига». Да много чего.
Наше сотрудничество с «Экслибрисом» объясняется еще и тем, что вход даже в так называемую либеральную прессу, как ни крути у виска, осуществляется чаще всего по негласным «стайным» литспецпропускам («свой»-«чужой», «их»-«наш») – в «Экслибрис» же мне не понадобилось заглядывать с помощью блатного джокера, имитируя цыганочку с выходом: не умею, да и уметь не желаю. Во всяком случае, в моем варианте все решило когда-то качество текста, ну а то, с кем ты пил чай или напитки покрепче, большой роли не сыграло. «Экслибрис» напечатал и легкомысленные мои вирши, и вполне себе серьезные эссе с рецензиями, и часть цикла интервью, по которому новая книга плачет, и чуть-чуть, на кончике ножа, прозы.
Именно «Независимая газета» учредила премию «Нонконформизм», которой однажды были удостоены и мои тексты. Именно благодаря этой премии (ну и Премии журнала «Юность») роман «Сперматозоиды» вышел в одном из московских издательств – вышел в серии, ныне почившей: «Лауреаты литературных премий». Не секрет, что издатели с холодным носом реагируют в пресловутую Кали-югу лишь на авторские «погоны» или медийность: если нет ни того ни другого у тебя, а уж если ты еще и не блогер какой-нибудь, – то нет у тебя и текста в виде книги: фига в столе одна. Так что «Нонконформизм» оказался и в практическом смысле полезным: благодаря ему роман мой стал книгой, ну а самой премии практически хватило на поездку в Италию – безделица, но приятно.
Многое хорошее здесь и сейчас в литературе схлопывается – в уходящем году было заявлено в том числе о приостановлении работы премии «Нонконформизм», которую жюрили сотрудники «Экслибриса». Пожелать ли газете возрождения премии, где одним из лауреатов был в том числе Юрий Мамлеев? Разумеется. Ну и много авторов: прекрасных да разных. А еще – многая лета! Да пусть нам пишется.
29 сентября 2019
Часть IIIГоворит и показывает РубановаИнтервью как рокировка
«Бренд – это тавро»Беседу ведет Роман Сенчин[138]
Вещи вроде ваших «Живчиков», представляющие собой симбиоз собственно прозы и психоанализа, да еще талантливо написанные, имеют право на существование, но книжный рынок мыслит, увы, по-другому.
Она экспериментирует – с жанрами, с композицией и сюжетом, раскладкой персонажей и амплуа, с языком. Она играет и со своими героями, и с читателем. Она ищет, ошибается и снова ищет, то есть делает в литературе как раз то, чего мы и ждем от молодого, ярко одаренного автора.
Роман Сенчин: Наталья, в середине нулевых ты, без преувеличения, буквально ворвалась в литературу – в журнале «Знамя» были опубликованы твои «Люди сверху, люди снизу», а «Лимбус Пресс» издал книгу «Коллекция нефункциональных мужчин», которая вызвала довольно большую реакцию… О других публикациях и изданиях не упоминаю, но их было много. В начале десятых твоя литературная активность, кажется, слегка снизилась. С чем это связано? Или ты так не считаешь?
Наталья Рубанова: Тексты… «их есть у меня». В архиве как минимум четыре готовых к публикации сборника прозы, как максимум… есть и эссе, и пьесы: много чего. Вирши лишь никак не скомпоную: некогда, да и смысла пока не было – не за свой же счет издаваться. Кстати, как раз в 2010/11 году мой пресловутый роман-с «Сперматозоиды» добежал до премии журнала «Юность» и премии «Нонконформизм» «Независимой газеты». Я не знаю, Роман, что такое «реже» печататься, «чаще»… Это же не график мытья полов в фастфудном ватерклозете.
Р. С.: Как с критикой? Помню, был период, когда редкий номер «Литературной России» выходил без твоей статьи или рецензии.
Н. Р.: Игра в одни ворота надоедает. Как и «смешные» деньги: это проблема не только вашей газеты. У меня нет сейчас возможности тратить сутки на то, чтобы пролистать книгу, обработать некий массив информации, дабы «судить» о ней, а потом получить условные триста рублей, за которыми еще надо приехать в редакцию. Это первое. Второе – критика в какой-то момент «перешла дорогу» собственным текстам; критик словно хотел «отъесть» у «писателя». Забавное было время… и интересное. Но, возможно, с возрастом вопрос «деления» отпадет сам собой и полушария займутся каждый своим: правое – прозой, левое – ее антонимом. Хотя «левое крыло» не слишком полезно, так скажем, для души. Критик должен быть кристально чистым – иначе будет то, что мы имеем в нашей так называемой литкухне: оголтелую вкусовщину.
Р. С.: В первой половине нулевых в литературу пришло немало талантливых писателей – Дмитрий Новиков, Илья Кочергин, Денис Гуцко, Ирина Мамаева, Захар Прилепин, твой однофамилец Андрей Рубанов… А кого-то интересного открыла для себя ты в первые годы десятых?
Н. Р.: У нас с тобой в целом полярные эстетические притязания. И ты не устаешь повторять одни и те же фамилии… Почему так? Неужто один голимый «реализм»? Однофамильца своего я, кстати, не читала, такая вот нелюбопытная оказалась: думаю, и он меня тоже не, но это не проблема. Что же касается литпредпочтений, то мои открытия давно свершились и не имеют отношения к текстам начала нашего века – именно поэтому я, как всегда, лучше упомяну Натали Саррот, ну и – опять и снова – Бродского. Из современников… в отношении стиля мне любопытны тексты Леры Нарбиковой, Лены Элтанг… Я говорю о стиле, о языке, не о сюжетике – и без идеализации упомянутых прозаиков. Сюжетность в трехмерном ее исполнении утомляет очень быстро, я просто не читаю такие штуки.
Р. С.:Твой роман «Сперматозоиды», на мой взгляд, – чтение не из легких. Да и, наверное, не для всех: недаром он несколько лет назад вошел в финал премии «Нонконформизм». Гладко ли его приняли для издания в «Эксмо»?
Н. Р.: Не могу сказать, ибо для меня «нелегкое чтение» – как раз что-то из пресловутого «новейшего реализма», с которым в свое время «носились», высасывая из пальца «характеристики направления»: ан их как не было, так и нет… ну нелепо изобретать колесо с криком «Эврика!» – не архимеды: многие, воскликнув именно это, побежали домой, забыв одеться – именно что твой Архимед… Ну а если говорить о возможной читательской реакции на мой роман, то тут все просто: тем, кто подсажен на жанровую прозу, тем, для кого стиль третичен, он покажется, мягко говоря, ненужным. Но есть и другая аудитория… Для нее и снимаю свой алфавитный «артхаус». До «Эксмо» же «Сперматозоиды» добежали исключительно благодаря премиальной истории: серия-то издательская называется «Лауреаты литературных премий». Поэтому не будь у моего романа Катаевской и «Нонконформизма», так бы и остался в журнальном варианте «Юности». Кстати, забавно: после того, как я получила ту самую Катаевскую премию, мне передали… ну, в общем, передали некий слушок, будто б я «дочь Натальи Борисовны Ивановой» (ты не ослышался), и именно потому награждена серебряной ложечкой да картиной… Я, кстати, на церемонию не смогла прийти – была в то время в Индии: может, потому и разболтались доброжелатели.
Р. С.: А тебе не кажется, что почти не осталось небольших издательств, куда бы могли прийти со своими текстами экспериментаторы, авангардисты, сумасшедшие гении? Ну, как было в девяностых. Литературный процесс замыкается на трех-четырех издательских монстрах. Эти монстры издают полиграфически качественно, у них большие светлые магазины, а не подвалы, набитые томиками… Плюс это или минус?
Р. С.: Ну, насчет качества полиграфии ты в целом погорячился – книжные «монстры» могут и экономить. Вот почему так много книг с ошибками-опечатками? Потому как даже неловко озвучить корректорскую ставку за один авторский лист – это 40 000 знаков с пробелами или 22 машинописных страницы, если кто не помнит или не знает. Корректоры в книжных издательствах в 2013-м получают за вычитку условные 120–150 рублей: повторюсь – 120-То есть рукопись в 10 авторских листов предполагает корректорский гонорар полторы тысячи рублей. Разумеется, по этим ценам работают подслеповатые внештатные «бабушки»… и мы читаем то, что читаем. Что же касается экспериментальных издательств для «сумасшедших гениев»… Роман, а они были, да? Давай не идеализировать все эти вещи. Во всяком случае, я не в теме на сей счет. Мы как-то говорили «за жизнь» с одним питерским издателем, так вот он мне сказал: «Наташа, вам надо стать брендом – и тогда вы сможете делать все, что хотите… либо надо писать иначе. Ведь все, чем занята наша редакция, – это предпродажная подготовка. Ну то есть даже не допечатная…». Васаби подступила к слезным мешочкам, ан «предательские» так и не полились: ну а «брендом» я, к счастью, не стала. Бренд – это ведь тавро, которым клеймили скот.
Р. С.: Ты начинала как постоянный автор журнала «Знамя». Потом постоянные читатели «Знамени» тебя потеряли. Что случилось?
Н. Р.: Неисповедимы пути редакций.
Р. С.: Почти все мои знакомые писатели зарабатывают на жизнь смежными с прозой или поэзией вещами. В основном журналистикой, реже – редактурой чужого. Писательством, по-моему, никто не живет в плане денег. А чем зарабатываешь ты?