Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания — страница 20 из 50

Дедуктивный метод расследования подсказал мне, что я не ошибся. Здесь и впрямь когда-то была милиция, даже дырки от казенной таблички в стене у лестницы чернели – но от блюстителей закона не осталось ни малейшего следа! Не было даже объявления, записки какой-нибудь с указанием нового адреса отделения. Ничего! Пропали, «аки обры»…

Я подошел к весьма пожилой даме, выгуливавшей такую же пожилую болонку:

– Добрый день. Не знаете ли, где здесь милиция?

– Да вот же она!

– Как видите, здесь нет ни души… Если вы часто здесь гуляете с собакой, то наверняка должны были это запустение заметить.

– Ничего подобного! – ответствовала дама с собачкой. – Я, чтобы чертей не дразнить, вообще стараюсь мимо этого проклятого места побыстрее проходить. Стараюсь даже и не смотреть в сторону милиции. А то наверняка привяжутся… От них лучше подальше держаться, это все знают.

Поняв, что тут ничего полезного не добьюсь, я обратился к другой прохожей – к бабушке, пасущей замотанного в сто одежек румянощекого внучка:

– Не скажете ли, куда наше отделение милиции переехало?

– А шут знает, куда оно подевалось! – Старушка оказалась стихийным философом. – Только в один день разбежались они кто куда, все милицейские эти… Ну, и слава тебе, Господи! А то никакого спасу от них не было. То они на машинах ночью пьяные гонялись, то били в крик кого-то, то у алкашей квартиры отбирали…

И здесь у меня, как говорят новые русские, полный облом! Оставалась последняя возможность выяснить, куда исчезли милиционеры: крепкий, хозяйственный мужик запарковал у подъезда рядом с бывшей милицией потертую иномарку и принялся выгружать из багажника мешки с эмблемой супермаркета «Рамстор». Я обратился к домовитому водителю-любителю с тем же вопросом.

– Умотали менты отсюда, – устало сказал мужик. – Куда свалили, не знаю. Ребята говорят, что вместо ментовских сюда должны были эфэсбэшники въехать. Это, конечно, государственная тайна, но у нас об этом все пацаны во дворе знают… Сам, небось, слышал: эти шпионы питерские столько недвижимости в Москве понахватали, что теперь переварить до конца не могут. Обожрались, паразиты!.. Вот и стоит уже больше года целый этаж ментовской пустым.

– А окна-то зачем в милиции повыбивали?

– Пусть знают, гады, что русский народ еще жив!

На этой мажорной ноте мое журналистское расследование подошло к концу. Как было бы написано в очередном отчете российской прокуратуры: в интересах следствия личность преступника не была установлена… И тут я вспомнил, как вычитал в одном московском еженедельнике о необычном эксперименте. Два человека (славянской наружности, никак не кавказцы и не среднеазиаты – это очень важная деталь) изображали зэков, сбежавших из зоны. Они появлялись, запыхавшиеся и помятые, на вокзалах Москвы и обращались наобум к первым встречным за помощью: просили спрятать от идущей по их следам милиции. Так вот: девять человек из десяти прохожих, опрошенных таким образом, едва узнав, что беглецов преследуют силы безопасности, не пожалели ни времени, ни средств, чтобы укрыть псевдозэков. Только один невольный участник эксперимента не стал ничего делать, вообще. И никто – ни одна живая душа! – не поспешил сообщить о «преступниках» куда следует. Такова русская ментальность. Уверен на двести процентов: где-нибудь во Франции или в Германии, не говоря уже о законопослушной Швейцарии, в подобной ситуации первый же прохожий с энтузиазмом сдал бы властям беглецов со всеми их потрохами.

Поняв, что классическими следственными методами толку не добьешься, я решил действовать нетрадиционно. Во дворе неподъемным ломиком колол черный от грязи лед дворник-таджик. Кому, как не этому «нежелательному иммигранту», вряд ли даже и зарегистрированному должным образом в официальных инстанциях, было не знать, где тут милиция? Кто, как не гастарбайтеры, кормя денно и нощно российских блюстителей порядка, обложивших данью иностранных рабочих?!.. Так точно: мой вопрос о местоположении ближайшего отделения милиции попал в самую больную точку души сына памирских гор, истомленного алчной и холодной чужбиной.

– Шайтаны! – возопил он. – Ах, шайтаны! Сидят там и дэньги берут! На хорошей машин ездют и дэньги берут!..

Короче, на ломаном русском работник тротуаров быстренько объяснил мне, что ближайший «опорный пункт порядка» – так, оказывается, теперь называется околоток – расположен совсем рядом, во дворе соседнего дома. Туда я и направился с твердым намерением или добиться своего, или пропасть с концами в борьбе за страховой полис! На этот раз я обнаружил участок без труда. У подъезда висела доска с портретами нескольких мужчин. Я взглянул на свирепые морды с пустыми глазами и подумал, что это фотороботы рецидивистов, ударившихся в бега и разыскиваемых милицией. Потом поднял взгляд к верхней кромке доски объявлений и устыдился. Там было черным по белому написано: «Ваши участковые».

В трех тесных комнатах, отведенных в цокольном этаже под милицейский бастион, зазывно пахло шашлыками. Я сперва подумал, что этот аппетитный дух проник сюда из расположенного рядом, через стенку, грузинского ресторана, Но потом понял, что ошибался: свининку на вертеле ели в кабинете за обшитой черным дерматином дверью. Это я узнал, когда в обход длинной очереди, составленной помимо пострадавших автовладельцев из потерпевших разных мастей, заглянул в комнату. В ней сидели три молодых человека в штатском и, закусывая кока-колу свиным шашлыком с зеленью, вели неспешный разговор. Один из них должен был быть моим участковым, и его мне еще предстояло вычислить.

– Приятного аппетита и извините за беспокойство, – лихим придурком начал я. – Но мне надо поделиться с вами радостью!

– Вам кого? – опешили гренадеры и почему-то привстали. Я понял, что они за дверь меня уже не выставят.

– Видите ли, – начал я издалека, – я журналист. У меня вышла новая книга, которую я очень хотел бы вручить нашему участковому. Хочу поблагодарить его за мир и покой, которые царят в нашем доме по адресу, – я назвал адрес, – и позволяют писателю, то есть мне, плодотворно трудиться на благо предполагаемых гонораров и читателей.

Один из милиционеров напрягся больше остальных и прямой, как аршин, сделал шаг вперед. Он проглотил, не жуя, кусок мяса и сказал:

– Ну, я – уполномоченный участковый…

– Очень приятно, просто очень! – затараторил я не хуже булгаковского «штукаря Коровьева» и принялся трясти руку околоточного. – Вот моя визитная карточка… Позволь те получить вашу!

– У меня нету ее… этой, карточки, – окончательно опешил гарант квартального консенсуса.

Мне же никак нельзя было упускать инициативу. С упорством грузинского биатлониста, не попавшего в цель пятью пулями, зато поразившего мишень ножом, я продолжал рваться к финишу:

– Вы позволите, я надпишу вам мою книгу? Лично вам. Как ваше имя-отчество?

– Валерий Платонович, – тихо произнес милиционер и, как мне показалось, зарделся в смущении. Совершенно очевидно, отечественный литературный цех моего участкового вниманием не очень баловал.

Я достал из сумки книгу вынул из кармана дорогую американскую ручку, используемую исключительно для дарственных надписей, разразился витиеватым посвящением на титуле и с совершенно светским поклоном вручил фолиант участковому. Тот топтался на месте, не зная, как себя вести. Тем более что его коллега, видимо, более бойкий, оживился и сказал:

– На хрена тебе, Валера, эта книга? У тебя уже одна есть. Дай ее мне, я как раз в отпуск собираюсь…

Мой благодетель сделал вид, что не услышал этого издевательского обращения. Он повернулся к грубым собратьям спиной и подошел ко мне:

– Спасибо большое. Прочту с интересом! Если у вас есть ко мне какие-то вопросы, я готов помочь.

Боже мой, это же секретарь райкома КПСС, а не милиционер! Мной стала овладевать ностальгическая нега… Почувствовав, что счастье блуждает где-то совсем рядом, я было собрался поведать о моей незадаче со страховкой автомобиля, как случилось нечто совершенно непредвиденное: в кабинет ворвалась маленькая и крепенькая, похожая на питбуля женщина. Она кипела от возмущения и готова была вцепиться мне в глотку:

– Мы здесь по полтора суток в очереди стоим, а непонятно кто без очереди лезет! Устроили себе здесь Крышавель!..

Натиск рассерженной женщины получился настолько стремительным, что все трое участковых застыли, как в столбняке. Их к тому же поразило заграничное слово, напоминающее не то лыжный курорт, не то неизбежный для российского бизнеса – и не только для него! – обряд крышевания. Валерий Платонович, не пожелавший падать лицом в грязь перед интеллигенцией, пришел в себя первым и решил спасти положение.

– Почему в кабинете посторонние? – требовательно вопросил он и продолжил, повышая тон – Сейчас же выйти! Не сметь мешать милиции работать!

Питбульная женщинка присела от неожиданности. Потом в силу классического совкового рефлекса пугливо и исполнительно вняла начальственному окрику. Мелко затрясла выкрашенной в отчаянный пунцовый цвет головой и принялась пятиться к двери, не решаясь повернуться к нам спиной – как богомолка, отступающая в церкви от чудотворной иконы…

Ментам этот провинциальный театр одного актера явно понравился. Они, расслабившиеся после трапезы и ковырявшие ногтями мясо между зубами, дружно заржали.

– Прошу садиться, – уже по-свойски пригласил меня Валерий Платонович и обратился к коллеге: – Продолжай, Вася! Прессе это тоже будет интересно… Вали дальше! Мы тут обсуждаем с ребятами, как народ в нашем квартале устраивает монте-кристу автовладельцам. Отыгрываются на соседских машинах по полной программе.

Вася, крепкий конопатый парень с влажной рыжей каракульчой на голове, видимо, был специалистом местного масштаба по антиавтомобильному хулиганству.

– Ну, так я и говорю, мужики, у нас в районе ведется настоящая партизанская война против автовладельцев, – продолжил мент Вася мысль, прерванную моим приходом. – Вваливает тут ко мне один местный Хрен Иваныч и жалуется, что… его машина продается! Я ему говорю: «Ничего не понимэ! Чего же здесь плохого, если твоя машина продается?» А он мне: «Так я ж ее на продажу не выставлял… И вообще, продавать машину и в мыслях не думал». А ему, козлу, звонят по сто человек в день, даже ночью не успокаиваются – цену уточняют, о состоянии автомобиля интересуются.