Русский экстрим. Саркастические заметки об особенностях национального возвращения и выживания — страница 23 из 50

в, сразу два полосатых кавуна. Сладкий криминал был в полном смысле слова у Валерки на лице, и щедрая на расправу советская Фемида среагировала на этот наглый беспредел безотлагательно. Теперь, выйдя на свободу и пополнив загрязнянский деловой бомонд, Мохноног крышевал с бывшими арбузными подельниками артель инвалидов, которая выпускала бижутерию из выносимых с военного завода цветных металлов. Иными словами: налицо была отправная точка для перспективного российского бизнеса. На пару с Мохноногом Серега и развернул свою активность: основал фирму под эротическо-патриотическим названием «Пуп-звезда» и даже напечатал объявление: «Тату и пирсинг. Пенсионерам скидки». Так бы и ходить всем зазнобам Загрязнянки и ее окрестностей с пупками, окольцованными нашими героями, если бы не досадный вираж сумасбродной российской Истории.

Неуемный Мохноног в разгар горбачевской антиалкогольной кампании как-то поздней осенью перебрал смородиновой бражки и залез, как заведено, за добавкой в одну из пустующих вне каникулярного сезона загрязнянских дач. Нашел ли Валерка там припасенный хозяевами заветный баллон с затирухой – кто в ту пору не баловался винным эрзацем?! – или нет, сие в летописи славного поселка не обозначено. Однако закавыка в том, что владельцем скромного утепленного коттеджа в три этажа с банькой, кирпичным гаражом, зимним садом, крытым бассейном, тренажерным залом и просторной верандой оказался глава областной дорожно-строительной службы. И началось!

Этот всемогущий человек оскорбился не столько тем, что Мохноног высадил острой задницей его забор и собрался переночевать явочным порядком на его любимом диване у камина, сколько из-за того, что Валерик, гурман чертов, пожрал заготовленный любимой тещей начальника клубничный компот и к тому же с особым цинизмом справил большую нужду в опустошенную в один присест трехлитровую банку. Злодея взяли с поличным, когда он заснул в обнимку с еще теплой тарой под включенный телевизор. По нему сладкие рекламные голоса несли на всю округу: «Затусуемся с друзьями, будем лопать пузырями…» И верх безобразия: Мохноног даже разулся, то есть окончательно почувствовал себя как дома в незаконно захваченном помещении! Рейдер несчастный!

На суде, на который с энтузиазмом явилась почти вся активно пребывающая без работы большая часть загрязнянского населения, Мохноног пришел не в лучшем состоянии. Он три дня не брился, и пиджачок сидел на нем, как с чужого плеча. Несмотря на это, Валерка вел себя по-большевистски возбужденно. Он начал свою речь словами, которыми приятно удивил окружающих:

– Граждане судьи, к выступлению я не готовился, поэтому буду говорить, что на сердце. Судите меня справедливо, потому что все равно буду жаловаться. За неуставной же казус извиняюсь. Он произошел исключительно по причине вздутия компота многолетней выдержки. Пока я не выпил четыре стакана, досадного присутствия алкоголя не заметил. Когда же почувствовал, было уже поздно, что у меня и подтвердилось вскорости, как обычно, отсутствием мыслей и злобным настроением. И вообще, консервы в стеклянной таре зимой могут полопаться, а потом с участковым будут искать виновного – кто их полопал…

Короче, как заявил Мохноног, виноват в случившемся не он, а тот, кто этот дутый компот изготовил и так беспечно определил на зимнее хранение. В том же, что у дивана на вскрытой даче Валерка по-хозяйски разулся прежде, чем перейти в задумчивость с легким храпом, вины его тоже нет. Просто таковы общеизвестные правила гигиены. Еще Лев Толстой учил, что босиком полезно и ходить, и даже спать. Да и он сам, Валерка, давно заметил, что, когда он засыпает в ботинках или в валенках с калошами, у него утром непременно болят зубы. А иногда – и вся голова, хотя и состоит она в основном из кости… В принципе же, человек он отроду стеснительный и даже стыдливый. Когда ходит на улице по-маленькому, старается отворачиваться к стене или – на худой конец – к столбу…

Потом Валерик проморгался, высморкался и внятным голосом провозгласил, что действовал не по злому умыслу, а исключительно потому, что ему за Отечество обидно: у одних денег куры не клюют, а другим почему-то на самогон не хватает. Быть богатым у нас в стране теперь не запрещено. В конце концов, что такое богатство, если не сбережения многих в руках одного? И вообще, Мохноног дал судейским понять, что в стране, где все сверху донизу двадцать четыре часа в сутки только тем и занимаются, что несут и сплавляют на сторону, его никак нельзя расценивать как вора. Ведь профицит бюджета в совейской России получается тогда, когда государство отбирает у народа больше, чем тот успевает у него стибрить.

И вообще: россияне, в принципе, отнюдь не ленивы и вовсе не против работы. Главное, сказал Мохноног, чтобы она не мешала запоям и другим национальным хобби… Вот и получается, что он, Валерка, просто такой, как все остальные граждане. Плоть от плоти трудолюбивого, но нетрудового народа. И к тому же – чрезвычайно метеозависимого, этот термин у нас за последние годы весьма прижился. Чай, живем в стране рискового земледелия, а не где-нибудь в Каталолонии или, там, на Канавских островах! Однако от этой географической неурядицы мы расстраиваться не будем, наоборот – напряжемся сообща и не станем впадать в черную меланхолию. Так, его, Мохнонога, тоже не раз и не два по-крупному накалывали. Возьмем, к примеру: месяц назад он купил с рук в Москве на площади трех вокзалов настоящий гонконгский презерватив в самой что ни на есть герметичной китайской упаковке, а это оказался… мозольный пластырь! И несмотря на это, он, Валерка, на судьбу-злодейку не сетует. Ибо понимает, что счастье – это когда тебе не надо каждый день доказывать самому себе, что оно – не в деньгах.

Такой краткий курс постсоциалистической экономики в доступном исполнении Мохнонога гражданам судьям почему-то не понравился. Особенно их смутило, когда кандидат в узаконенные злодеи в ораторском запале – Валерке в эти минуты не хватало только броневика вместо клетки-обезьянника – решительно выступил против… лизинга!

Чем это заграничное слово так сильно Мохноногу пришлось не по душе, нам не ведомо. Но надо отметить, что Валерка постигал основы загадочного отечественного менеджмента с поистине русской сметкой. Он заявил, что лизингом у нас занимаются только подчиненные и только со своими начальниками. Он же, как человек незамысловатый, но совестливый, до такой отъявленной пакости в жизнь не опустится. Практикуемый же Москвой метод поощрения рангами знатности и жалованьем – ключ к жизни или гибели страны. Мохноног так распалился, что заявил о хроническом неумении россиян учиться на ошибках. Более того, залудил, разошедшись, такую умную фразу, которую в телевизоре до полуночи и услышать-то невозможно: «Всякий новый метод изгоняет старые ошибки на новое место». Закончил же Мохноног, видимо, начитавшийся в КПЗ умных книг, вообще ссылкой на… Дарвина! Дескать, никто никому так сильно не обязан, как обезьяны – ему: Дарвин чуть не сделал макак людьми…

Этот антиобезьяний спич из обезьянника оказался явным перебором, и прокурор, необъемная женщина с кожей на лице, как от старой сумки, призвала Мохнонога «не ораторствовать всуе и впредь говорить только по существу». Ужасный грабило, впервые заподозренный в диссидентстве, скис, обмяк, несколько спутался, но все равно до конца держался молодцом.

– Пардон, блин! – интеллигентно извинился главный загрязнянский инакомыслящий, которому почему-то активно не понравилось прокурорское слово «всуе».

А потом Мохноног сказал, что он готов за перестройку и лично за Горбачева, в особенности – за жену его, Раису Максимовну, жизнь положить. А то, что он, Валерик-Холерик, Уголовный кодекс не безупречно соблюдает, так это, дескать, исключительно по слабости характера. А заодно – и из-за несовершенства отечественного законодательства, о котором всем известно: от Кремля до самых до окраин. Ведь Закон у нас в стране это право сильного, разве не так? Он же, Валерка, – вообще во всей этой перестроечной кутерьме главный пострадавший: слабый по причине голодного, дистрофического детства, проведенного попрошайкой в вагонных тамбурах, и тяжелого, послевоенного пубертатного периода. Пьяницей же себя он тоже не считает, ибо мужское достоинство страдает от сидячего образа жизни, а вовсе не от нетрезвого вида отдыха. Вот верблюд, говорят, целый месяц может не пить, но ведь потом все равно рано или поздно сорвется…

Пенсионерки в первых зрительских рядах сцедили вдовью слезу, судей же, однако, явления соцреализма в обезьяннике ничуть не проняли. Не убедил трибунал и назначенный Валерке общественностью защитник. Тот, бледный хлюст-очкарик, промямлил, что гражданин Цаплин грамотный и вежливый работник, однако имеет слабость к общественным местам в нетрезвом виде. А с трезвой стороны его хорошо знает и порой даже уважает широкая загрязнянская общественность. Короче, Валерка из разряда тех положительных мужчин, которых надо всегда поддерживать, потому что не такие уж они сильные существа, чтобы постоянно самостоятельно стоять на ногах…

Такие фрейдистские аллюзии окончательно раздразнили народных судей. Мохноногу со всей партийной назидательностью влепили за кражу со взломом срок на полную железку, и отец-основатель «Пуп-звезды» направился «лопать пузырями» туда, куда Макар телят еще не гонял.

Правда, через несколько лет после этого судилища Серега неожиданно получил от Валерика из зоны письмо-маляву. Тот писал химическим карандашом на листке из ученической тетради, что и вдалеке от родимой Загрязнянки не падает духом. Сперва сганашился с корешами по «хате» выпускать журнал для тех, кто еще в нашей державе не сел, под названием «Камера смотрит в мир». А потом предложил начальнику исправительно-трудового учреждения выступить с инициативой перед кремлевским руководством по превращению просто зоны в свободно-экономическую зону. Дескать, народ в Китае и не такое на волне всеобщих преобразований творит!.. Ведь, в конце концов, не совсем ясно, кто у нас на самом деле сидит за колючей проволокой: те, кто внутри зоны, или те, кто снаружи ее окопался? Все зависит от того, под каким углом зрения на отечественный пейзаж посмотреть. Как в итоге был решен Мохноногом и его собарачниками этот извечный российский философский вопрос, Сережа так и не узнал.