Сердце неумолимо екнуло.
«Неужто солнечное затмение?» – была первая мысль, посетившая молодящуюся пенсионерку. Не то чтобы она боялась, как мышей или – скажем – пауков-крестовиков, солнечных затмений. Бывшей дантистке-надомнице, прошедшей школу выживания при социалистической экономике, вообще мало что, кроме фининспектора, могло внушить страх. Просто она, как вынужденная историческая материалистка, не любила вещей непредвиденных и неожиданных, а ни о каком затмении ее никто не предупреждал. Впрочем, это немудрено. Как и девяносто девять процентов российского населения, газет и журналов Фима Яковлевна по причине дороговизны прессы и отсутствия почтовой службы давным-давно не выписывала. Ее радиоприемник марки «Угадай мелодию» много лет уже не работал. За новостями она следила только в телевизоре, но в том-то и беда, что ее преданный, когда-то самый новомодный и приобретенный в горкомовском распределителе по великому блату советский «Рубин» уже неделю показывал только убегающие за горизонт веселые синусоиды.
Гражданка Вагина попыталась заглянуть в щель между боковыми досками, но ничего не узрела, кроме антрацитовой, южной ночи. Причем – без единой звездочки на небосклоне. Подвела глаз к найденной указательным пальцем дырочке от выпавшего сучка – и там кромешная тьма! На ощупь Фима Яковлевна нашла дверь, толкнула ее, но та не поддалась. Пенсионерка нажала на дверь посильнее, но бесполезно: дверь держалась, как приколоченная. Стояла, словно вкопанная… Хоть грызи ее!
– Что за чертовщина такая! – подивилась Фима Яковлевна. – Бред кобылячий и только!
Она на всякий случай постучала по двери и заискивающе спросила:
– Есть там кто? – Потом зачем-то старательно добавила: – Алло! Алло!.. Ответьте!
Оскорбленная абсурдностью ситуации, энергичная пенсионерка принялась лихорадочно биться о дверь, как ночная бабочка в освещенное окно. Тщетно. Это было настолько реально удивительно и фантастически безнадежно, что Фима Яковлевна голос потеряла. А зря! Ибо ей сейчас оставалось лишь одно. Орать. Выть. Рычать. Вопить. Взывать о помощи. Посылать в космос: «СОС!»
Вагина напряглась и, собравшись с силами, попыталась прокричать:
– На помощь! Сюда! Сюда-а-а!
Поняв, что голосит она что-то неправильное и не очень правдоподобное, Фима Яковлевна осеклась и решила сменить репертуар. Тем более что в романе, читаемом ею обычно в электричке – не то у Марининой, не то у самого Акунина, – давался дельный совет: если хотите, чтобы вам помогли, кричите не «На помощь! Грабят!», а «Пожар! Горим!» Для привлечения прохожих и зевак это психологически надежнее и во много крат эффективнее.
Так она и поступила:
– Пожар! Гори-и-им!
Молчание.
– Пожар! Горим! – повторила скороговоркой Вагина, на этот раз – как будто более уверенно и убедительно.
Ответом была только тишина.
Нет, не то чтобы абсолютная. Совсем рядом – зубной техник явственно слышала – люди уходили гуртом с вытоптанного, лысого пляжа, глотали с отвращением теплое, прогорклое пиво, впопыхах занимались в кустах тоской-любовью, с восторгом шлепали противных, вездесущих детей, признавались в ненависти к требовательным тещам и свекровям… Но жизнь шла параллельно. Мимо текла. Ее же, некогда уважаемую Фиму Яковлевну, умевшую, как никто другой в городе Швидково, – кстати, далеко не самом поганом месте на Земле – устанавливать в прокуренных ртах дорогие мосты и золотые коронки, ни одна живая душа теперь не замечала. Словно бы ее, женщины вполне заметной, в природе и в помине не существовало. Она почувствовала себя такой же бесполезной, как ограда на кладбище. От этого Фиме Яковлевне еще больше сделалось не по себе. Стало пусто и противно до отвращения к самой себе. Старость далеко не всегда приносит мудрость, иногда она приходит с пустыми руками.
– Пожар! Горим! – упрямо прокричала пенсионерка, предварительно прокашлявшись, и вдруг увидела себя со стороны. Как в зеркале, на котором написано: «Другие – не лучше».
Но какой кретин тебе, скажи на милость, поверит?! На берегу реки, прямо у воды, без единого намека на малейший дымок, стоит сортир. В нем застряла на толчке старая, выжившая из ума, одинокая тетка и орет благим матом про огонь. О каком таком пожаре в подобном, мягко сказать, деликатном, положении вообще можно говорить? Если хочешь на что-то надеяться и потом не разочароваться в этом, уповай на худшее. Нет, геморрой явно не стоил свеч! Тем более что невероятный катаклизм стал еще более невообразимым. Чего-чего, а такого позволить себе не могли даже генерал Шаманов и Дима Колдун!
Фима Яковлевна почувствовала, как ретирада плавно оторвалась от земли, распростилась жар-птицей с выгребной ямой и… двинулась ковром-самолетом в неизвестном направлении! Фима Яковлевна обреченно планировала, как червяк, падающий в полную неизвестность с дерева вместе с яблоком.
Вагина вспомнила черно-белый американский фильм, который она смотрела лет тридцать назад, еще с живым мужем-проктологом. Жестокие и хитроумные инопланетяне, которые прилетали на космических кораблях, больше похожих на скороварки, прикидывались простаками-землянами и нагло похищали в техасской глубинке красивых женщин. А потом ставили над ними сомнительные – ясное дело! – завуалированно половые эксперименты. Причем предпочитали, маньяки членистоногие, голенастых блондинок с высокой грудью… Хотя ей тут бояться нечего: во-первых – она не блондинка, во-вторых – никакая не длинноногая, о высоком же, крепком бюсте и говорить нечего. Его как не было, так никогда – увы! – уже и не будет: груди висят, как уши у спаниеля… Впрочем, женщина она, безусловно, пышных форм, но только в нижней части. И вообще, начнем с того, что она уже лет тридцать, как совсем не молода. Тотальный пролет! Хоть бы один завалящийся инопланетянин нашелся, чтобы обратить на нее внимание… Ну, почему у нее нет пышного бюста?! Пышная грудь может сделать привлекательной даже самую умную женщину…
Фиме Яковлевне сделалось беспробудно грустно. Ей стало жалко самой себя. Вот, скажем, в Японии все романтично и красиво: гейши, саке, харакири!.. А что в наших палестинах? Шлюхи, водка и поножовщина… Как представительница условно слабого пола она обычно придерживалась в жизни трех линий поведения: сдаться сразу, сдаться чуть позже и бороться от начала до конца. Но ситуация была настолько нестандартной, что гражданка Вагина не представляла, как вести себя. Она только остро поняла справедливость слов давно усопшего супруга: интуиция это не что иное, как способность головы чувствовать задницу.
Надо сказать, Фима Яковлевна никогда не любила своего мужа-проктолога. Прежде всего из-за того, что он пил. Правда, не всегда. А только по дням, которые начинались на «с»: среда, суббота и сегодня. При этом философски оправдывал пьянку тем, что водка, дескать, удивительно полезна: миллионы российских мужчин не могут грубо ошибаться. Он был циничен в своей алкогольной неуемности, Осип Вагин, ненавидевший водку и уничтожавший ее путем поглощения… Однажды в последний день декабря явился домой в таком состоянии, что вместо: «С Новым годом!» сказал жене: «Говно с дымом!» Правда, на следующий день, засосав натощак полтора литра капустного рассола и несколько протрезвев, супруг принялся извиняться, объясняя вчерашний лингвистический казус обострением незалеченной с детства потомственной болезни под экзотическим названием «дислексия». Дурак! Начитался всякой мути от агентства «Интерфарс»… Впрочем, если бы Фима Яковлевна не была медиком, она бы этому козлу поверила.
А во-вторых, если муж не пил, то был невероятно, чрезвычайно, патологически скуп. Настолько был жаден, что в туалет по-большому ходил принципиально только на работе. Мужу нравилось, что ему за сидение в сортире – непременно с газетой или книгой! – еще и платили. Кроме того, таким образом он экономил на туалетной бумаге. Пределов у скупости, как известно, не бывает. Но Осип Вагин и тут преуспел: однажды сломал большой палец правой руки, выжимая из тюбика последние капли едкой зубной пасты «Поморин»…
Все женщины одинаковые, только некоторые из них это скрывают. В мозгах Фимы Яковлевны, сколько бы она ни шарила по их сусекам, не оставалось ни одной умной и радостной мысли – только голая правда. Точнее, сперва мыслей было у нее так много, что она даже не могла их выстроить по росту и прочесть, а потом, как всегда с ней случалось в критические моменты, в голову полезли неразрешимые, извечные вопросы бытия.
Каким образом ежихи выдерживают роды? Что случится, если в лифте застрянет капелла мальчиков-клаустрофобов? Каким образом «карла Бруни», о которой она услышала по радио, стала манекенщицей, если она – карла? Как блохи бегут с тонущей собаки? Что надо сделать, чтобы население Китая перестало увеличиваться? Почему руки моют каждый день, а ноги – раз в месяц? Кто раньше заболел птичьим гриппом: яйцо или курица? Почему калифонийская вилла Бреда Питта стоит целых три миллиона долларов, когда она расположена в восьми тысячах километров от Рублевки? Что такое «расстегай»: рыба, мясо или команда? И главное: на какой бок упадет кошка – на левый или на правый, – если ее бросить с третьего этажа, предварительно привязав к спине бутерброд с маслом?.. В конце концов, вся жизненная философия сводится только к одному: оптимист видит свет в конце туннеля, пессимист – только темень, а реалист – поезд, готовый превратить тебя в коровью лепешку.
Какой же отвратительной бывает у женщин память: они помнят все! Как истинная россиянка, Фима Яковлевна вынужденно доверилась судьбе, сулящей возрожденной России только славное будущее, и настроилась на философский лад. Почему женщины могут все, только некоторые из них стесняются? Почему женщины любят все, только некоторые из них боятся?..
И тут Фима Яковлевна услышала легкое шипение и почувствовала, как запахло не то эфиром, не то каким-то другим, вполне возможно, очень опасным и даже веселящим газом. Может, на ней новое медицинское средство испытывают: «Виагра-газ»?
– Неужели станут, гады коридорные, усыплять! – Некогда сильные руки поточного зубного техника, испокон веков не уважавшего педантов-анестезиологов, похолодели. Как в парнике с помидорами, ладони стали отвратительно мокрыми.