И тут она сообразила, что ночь, окружавшая ее, вовсе и не так темна. В дырке под собой она четко видела то помятую траву, то горку надкусанных окурков, то сдутый презерватив… И вдруг заметила в этом мелькании слегка затянутую тиной воду с пиявками и головастиками.
– Остановитесь! – заверещала Фима Яковлевна. – Слышите, прекратите сейчас же!
К головастикам боевитая пенсионерка относилась не то чтобы индифферентно, но вполне экологически лояльно, а вот конских пиявок с детства панически боялась.
– Кто вы? Что вам надо от меня? – спросила на живом нерве Фима Яковлевна, стараясь быть максимально убедительной. – Да говорите же, черт побери!
Ответ был настолько интимно абсурдным, что Вагина разом вернулась в исходное положение – опустилась на прицел очка.
– Здравствуйте, дорогие россияне, – произнес ельцинский голос.
Фима Яковлевна приготовилась потерять сознание…
Маразм крепчал, и танки наши быстры! Туалетный домик опустился на воду, едва покачался от ленивого течения и поплыл вниз по Речке, в сторону Краснознаменного кладбища. Если бы Фима Яковлевна знала хотя бы одну, пусть самую завалящуюся, молитву, она бы наверняка сейчас истово взывала к Богу. А так ей оставалось только бормотать неумело: «Свят, свят, свят!» и уповать на светлое будущее, обещанное Зюгановым и Анпиловым.
Сплав загрязнянской ретирады к Каспийскому морю длился не долго. Сортир застрял буйком на первой же мели. Продолжения фильма «Трое в лодке, не стесняясь собаки» не состоялось.
На домик посреди реки, истошно кричащий женским голосом, обратил внимание кто-то из прогуливающихся. Позвали на помощь. Спасатели – веселая компания, заседавшая в кустах на склоне, – сперва принялись истошно хохотать. Вероятно, вспомнили анекдот про грузина и избушку на курьих ножках, (Забредя в непроходимую чашу, кавказский человек вышел на жилище Бабы Яги и говорит: «Избушка, избушка, встань к лесу передом, а ко мне задом! Теперь, пожалуйста, немножечко присядь и наклонись…») Без спешки, сплевывая в ил прожилки от шашлыка, мужики закатали штаны и спустились в воду.
Оказалось, что на дверь туалета какими-то мистическими, наверняка инопланетными, силами был накинут прочный деревянный запор, а по бокам сортира кто-то умело вставил в специально приделанные – не поленились ведь, черти полосатые! – полозья ручки, как для паланкина. Кроме того: на весь домик таинственные злоумышленники накинули мешок из-под минеральных удобрений из плотной черной пленки, На ней крупно и ярко баллончиком с оранжевой нитрокраской было выведено: ВАГИНА.
Все – аккуратными прописными буквами.
Когда два жизнерадостных, хорошо подвыпивших доброхота наконец-то выпустили Фиму Яковлевну из заточения, она плюхнулась в воду с туалетного полигона, растопырившись, как квакушка, сиганувшая в болото с листа кувшинки. Едва собралась прокричать, что есть мочи «Тону!», как обнаружила, что Речка доходит ей ровно до колен. После того как Фиме Яковлевне помогли выбраться на скользкий берег, один из добровольных спасателей, решивший забрать для хозяйственных нужд ценный мешок из черной пленки, развернул его к себе и показал на надпись из шести букв:
– А это что такое? Вагина?
Фима Яковлевна напряглась от резкого ударения на втором слоге последнего слова и неожиданно для самой себя густо – пластом – покраснела. Ей страшно не хотелось ни с кем разговаривать, кому-то что-то объяснять, но обижать своих освободителей – видимо, незамысловатых работяг с одной из швидковских фетровых фабрик – она не решилась.
– Это – я, – тихо сказала пенсионерка, и ей остро захотелось стать совсем маленькой. Захотелось до вяжущей боли в животе вернуться на много-много лет назад. К маме с папой. К няне Капе из белорусской деревни Драчены… Тогда Фима еще носила свою, девичью, прекрасную, звонкую, как высокая субботняя нота в исполнении кантора, фамилию… Кацнельсон…
На следующий день после непонятного воскресного происшествия на ривьере, о котором только и судачили в Загрязнянке, Сенсэй входил в щедро экипированную засовами и шпингалетами калитку Фимы Яковлевны. Бельгийская собачка, возлюбившая Серегиными стараниями пацифистское спокойствие будки, сидела в ней обреченно и тихо, как свидетель Иеговы в военкомате. После пережитого на днях «духового» массажа она была готова безответно и преданно обожать любого человека с ружьем. Жора беспрепятственно дошел до террасы, где в укропно-смородиновом ореоле царственно солила корнишоны хозяйка с полными руками, призывно обнаженными закатанными рукавами китайского халата с драконами.
Она вздрогнула, увидев перед собой еще далеко не старого, подтянутого, высокого мужчину при галстуке на белой рубахе и в элегантном летнем костюме, сработанном явно не на фабрике «Красный ватник». В руках таинственного красавца с невероятно бледной кожей, чья белизна подчеркивалась тонкими дымчатыми очками в золотой оправе, был пышный букет еще покрытых росой георгинов, любимых цветов пенсионерки.
– Здравствуйте, Фима Яковлевна, – произнес сочным баритоном пришелец и улыбнулся тонкими, чуть приплюснутыми губами. – Меня зовут Георгий. Для близких – Гога.
Он снял плавным, величавым жестом заграничные очки, и дантистка заметила, как блеснул на его мизинце толстый перстень, украшенный непонятным, явно марсианским знаком. А может, даже и иероглифом?
– Здравствуйте, – неуверенно ответила Фима Яковлевна и взглянула на продолговатое лицо незнакомца. Взглянула и обмерла: глаза у него были совершенно разными! Дьявол?.. Нет – космический Бог! Почти Джо Дассен!
В принципе, каждую женщину мучат в жизни два глобальных вопроса: сначала – «Как найти мужчину моей мечты?», а затем – «Что с этим подлецом делать?» Но Фима Яковлевна в критические минуты своей зрелой жизни ни о чем подобном и думать не порывалась. Она осознала чисто женским наитием, что вот-вот – и наступит ее заветная минутка. Пусть короткая, но моя!.. Неужто скоро бабье лето? Сладкая истома, черемухи цвет… Усидеть ли дома в пятьдесят семь лет?!..
Пришелец же, весело глядя ей в глаза, протянул букет и сказал с горячим придыханием:
– Это вам. Можно войти? Мне очень хотелось бы с вами познакомиться и поговорить… Поближе познакомиться… Могу ли я называть вас просто Фима?
Отказать такому мужчине – будь он хоть черт, хоть космический вампир – Фима Яковлевна никак не могла.
– Конечно, проходите, – молвила она, зардевшись и по-девичьи опустив долу очи. Она не могла не вспомнить в такую решительную минуту, что некрасивых женщин не бывает. Бывают только ленивые. И хозяйка решила взять инициативу на себя:
– Я не могла видеть вас по телевизору?
– Да, я работаю на ТВ… – И после многозначительной паузы: – Охранником…
Фима Яковлевна, как и многие советские женщины, из-за обилия дурацкой рекламы с назойливыми гигиеническими прокладками до десяти вечера и с неизбежным пивом после десяти не любила телевидения, зато обожала телеведущих. Они казались ей небожителями. Особенно – Сбитнев, Звонидзе, Пупков и Тряпковский, с такой изысканной интеллигентностью призывающий камня на камне не оставить ради защиты российской куль туры. Незнакомец, явившийся, как голливудский призрак, к Вагиной на дачу, был явно из разряда этих великих телевизионных посвященных. А одет как! Как изысканно одет! Хорошо одетый мужчина это мужчина без обручального кольца.
Опять зависла напряженная пауза. На этот раз молчание первым нарушил таинственный пришелец:
– Представьте себе, у меня есть знакомый по фамилии Горынич, владеющий тремя языками!
Шутка, хоть и несколько вымученная, пришлась ко двору, Фима Яковлевна оттаяла, и разговор зажурчал, как апрельский ручеек.
О чем Сенсэй беседовал битый час с заклятой Сережиной «подругой», ни мне, ни моим современникам ничегошеньки не известно. Почему-то мне кажется, что разговор шел не об очередном повышении уровня жизни среднестатистических российских граждан и не о новой исповеди министра финансов, без устали сетующего по поводу слишком больших денег, поступающих в казну от бурной продажи дорогущих энергоносителей. Без лишних слов и дураку понятно, что в ядерной державе, не пополняющей своего населения даже за счет размножающихся методом клеточного деления азиатских иммигрантов, обывателям существовать становится с каждым днем все лучше и веселее… Очевидно же, как ясный день, что, едва Королев удалился, Фима, разрумянившаяся и похорошевшая, засобиралась в гости к соседу Сереге, пропиаренному неотразимыми Кориными стараниями едва ли не по полной кремлевской программе.
Фима Яковлевна взяла с собой малосольные – как она их называла: «малахольные» – огурчики домашнего приготовления, банку только что собственноручно сваренного земляничного варенья и… горшок с ноготками! Когда же явилась на половину дачи моего друга, беспорядочно шаркала похожей на подставку серванта ножкой в лакированной туфельке, суетливо извинялась за причиненное беспокойство и вообще вела себя как можно более мирно и дамовито мило.
Линия Мажино пала, так и не пригодившись. Стала совершенно никчемной и буйно зацвела жасмином и розами, частично рассыпавшись в прах.
Да, на этот раз Серега вместе с решающим сражением выиграл и всю войну… Двух мнений на сей счет даже у неисправимых скептиков не оставалось. На глазах многочисленных загрязнянских юннатов покрытая жестким волосом прожорливая гусеница по мановению волшебной палочки Природы-чародейки оборачивалась эфирной, райской бабочкой. Фима Яковлевна Вагина-Кацнельсон, магическим образом превратившаяся просто в Фиму, пригоршнями черпала и жадно пила живую воду. Ах, ах, Фима-Фима-фимиам!.. Какое вечное чудо – женщины постбальзаковского возраста!
Властолюбивая Ангела Меркель рядом с ней меркла, как гнилушка под лампой дневного света, несгибаемая Юлия Тимошенко в первый раз в жизни тушевалась и в знак полной капитуляции перед пассионарностью российской товарки отстегивала культовую соломенную косу, «железная леди» Маргарет Тэтчер добровольно отправлялась в пункт приема вторсырья… Бабье лето далеко еще не бабья осень! В эти пронзительные мгновения женщины всех континентов дружно завидовали Фиме Яковлевне. Ибо она в очередной раз порывалась начать новую жизнь.