Мужики тронулись дальше, а мы с Анатолием оказались вдвоем в звенящей морозной тишине. Метрах в четырестах от нас застыл, не подавая признаков жизни, водитель-охранник Юра с ружьем наперевес. Его статуарную неподвижность с лихвой компенсировал Серега, не желавший сдаться зиме без сопротивления. Он пританцовывал, тщетно стараясь согреться, притоптывал, выкидывал коленца и приседал так энергично, что вскоре образовал вокруг себя ровную и жесткую, словно заасфаль тированную, площадку. Серега сопел, как паровоз, но зверей это никак испугать уже не могло. Им было не до того. Ибо шум, который затеяли в буераке вошедшие в охотничий раж загонщики, неумолимо приближался волной к нам.
Тявкали собаки, орали что-то несусветное мужики. Братан Толян напряженно всматривался в белое пустое поле перед ним, кое-где усеянное вешками тощих березок. И тут сзади нас, на меже, показался уазик Петровича. Но за рулем был не он, а другой мужик. Он тормознул рядом с нами и начал кричать:
– Эй, ты, в красном! Уходи отсюдова!
Я принялся оглядываться, никак не полагая, что это относится ко мне. А мужик не унимался:
– Вали отсюдова, тебе говорят! Всех зверей, сука, распугаешь!
Я опешил: еще на куцых уроках ботаники в школе нам объясняли, что звери – все, кажется, кроме приматов – видят окружающее исключительно в черно-белых тонах. При чем тут моя красная куртка, купленная в давно почившем парижском «Маркс энд Спенсер» на бульваре Осман? Или мы собрались зимой под Тулой охотиться на обезьян?
На помощь пришел Толян:
– Они считают, что красный цвет зверей отпугивает. Надень ты эту куртку наизнанку! Так тебя и леший не узнает.
А какого цвета у меня изнанка? Оказалось, темно-синяя. Подходит. Дрожа от холода, я вывернул куртку и тут же превратился в Человека-невидимку.
И тут неподалеку, а потом совсем рядом зазвучали выстрелы. Один, второй, целая очередь!.. «Гринпис» отдыхал.
– Юрка, гад, палит! – не на шутку возбудился Толян. – Опять дичь на него повалила. Уволю, сволочь!
Братан выпучил глаза и лихорадочно озирал окрестность, где ровным счетом никого не было. Видимо, гон пошел левее нас, по распадку, нам же не доставалось ничего. Очень быстро шум стал затихать и вскоре возобновился снова – но на этот раз резко правее. Нас как будто дразнили. Толян, красный от возбуждения, завыл, как разъяренный хищник:
– Вот падлы вонючие! Ноги моей здесь больше не будет!..
Он рванул в ту сторону, где шел бой, но вовремя остановился: это было бы нарушением правил охоты, да и под пули можно было легко попасть. Чтобы разрядить обстановку и успокоить братана, я решил отвлечь его от лосиных реалий:
– Слушай, а волки тут бывают?
– Ты еще тигров вспомни… Какие, к черту волки! – огрызнулся Толян. – Ни хрена в этой дыре не бывает!
– А это что? – обомлел я, увидев огромную серую зверину, как по заказу выходящую из леска сзади нас. Прямиком на меня!
Толян вскинул карабин, мгновенно развернулся и обмяк:
– Фу ты, к лешему! Это же собака!
Это и в самом деле была охотничья собака, очень крупная лайка. Полкан решительно направился прямо ко мне, осевшему на снег, чтобы не попасть под Толянов прицел, и преданно лизнул меня в нос.
– Ядрена простокваша! – ахнул Толян. – То ли собака дурная, то ли ее хозяин… Вконец оборзели: собаки под пулями так и шастают!
Неожиданно, как по команде, все разом стихло. На дороге показался уазик Петровича. Он медленно ехал вдоль межи, прокладывая колеи мужикам, которые волокли косуль, оставлявших за собой на снегу тонкий красный пунктир. Приблизившись к нам, егерь вышел пузом вперед навстречу Толе:
– Трех баранов завалили и самочку!
– А где же твои лоси с кабанами, Петрович?! – взвыл, наступая, братан. – Где?!.. Я даже стволов не продул!
Но к Петровичу на козе было не подъехать:
– Продуешь! Еще не вечер, Лексеич! Вот чайку попьем, и я поставлю тебя на рельсы… Замочишь и кабана!.. – Старый боец не скрывал своего довольства: – Да ты посмотри на моих волчат! Ах, волчатки! Ах, хороши!..
Старший егерь гордо, как индейский вождь после поголовного избиения соседнего племени, озирал орлом свою «волчью стаю». Телогреечная, плюшевая команда едва ли не отплясывала дикий ритуальный танец вокруг уазика, через задние дверцы которого забрасывали трупики диких коз. Мне на мгновение показалось, что языческим разгулом вчерашних колхозников был покороблен даже Толян-братан, зачерствевший душой на крутых тропах российского большого бизнеса.
А Петрович твердой рукой вел свою партию:
– По коням, хлопцы! Айда на нашу опушку, чайку попьем! Традицию нарушать нельзя…
Все с гиканьем принялись залезать в машины, и тут я обнаружил друга Серегу, жалко притулившегося на заднем сиденье Слона.
– Н-н-не могу больше! – стуча зубами, как кастаньетами, с натугой выдавил он. – Окоченел до печенок, у меня даже нос не сморкается!.. Если сейчас же не дадут пожрать, я здесь полягу навеки…
К счастью, вскоре мы остановились. Из безразмерного уазика на полянку выпрыгнули человек десять охотников, двое последних вынули из нутра непомерно грязной машины дачный складной столик. Как на скатерти-самобранке, на его пластике появились миски, тарелки, картонные коробочки, Сережа оживился, ноздри его раздулись, почувствовав съестное. Глаза его ласкали салатики, колбаску, студень… Петрович величественно кивнул Казику, и ординарец тульского бога охоты поставил в снег у стола две больших – по полтора литра каждая – бутылки минералки. Сережа сразу скис после затяжных страданий на морозе он ожидал чего угодно, но только не «нарзана» «для сугрева».
– Надо было бы за водкой сгонять, – просящим тоном произнес он, следя за выверенными движениями Казика, разливавшего воду по мятым бумажным стаканчикам.
– Ну что ж, – не выпускал из рук бразды правления энергичный Петрович, – выпьем, мужики, за удачную охоту! Человек я, как знаете, конкретный. Как говорится, за двумя зайцами погонишься…
– От егеря по морде получишь! – угодливо подхватил верный Казик.
– Это точно! Ну, будем! – скомандовал Петрович.
– Будем!!!
Мужики влили в нутро бесцветную жидкость, дружно выдохнули, выпустив в серебряное небо клубы пара, и крякнули, довольные. Подобно утопающему, хватающемуся за последнюю соломинку и надеющемуся, что пока не все еще в жизни бесповоротно потеряно, Серега осторожно пригубил «минералку» в уже многократно жеванном до него стакане и разом помолодел. Да, праздник души только начинался! В пластиковых бутылках из-под воды хранился… чистый медицинский спирт!
– Ну, как наш тульский боржом?! – контролировал интригу Петрович. – Заборист?
А охотники разливали по второй. Я вспомнил утверждение одного моего старого знакомого, что в каждом российском городке или поселке все мужики делятся на три категории: алкаши, охотники и охотники и алкаши – одновременно. Причем последняя из указанных категорий самая многочисленная, чему и было свидетельством наше пиршество. Если бы мои спутники когда-нибудь слышали о философском понятии «эгрегор», то поняли бы, что были близки в этот момент к идеальному состоянию всеобщего, братского единения. Даже суровый Толян несколько примирился с действительностью. Все дружно выпили еще, и понеслись-поехали дежурные охотничьи рассказы.
Судя по всему, особым авторитетом у стрелков пользовался кряжистый человечек с рябым лицом, к которому мужики уважительно обращались «дядя Коля». Оказывается, это он поразил двух косуль из заваленных четырех. Мой братан с его роскошным «браунингом» брезгливо косился на громобой дяди Коли, вероятнее всего, привезенный его далеким предком с англо-бурской войны, в которой тот участвовал в числе русских добровольцев, и тихо завидовал удачливости неказистого друга-соперника.
– Значится, так… – протяжно начал дядя Коля, щедро пересыпая нелитературный язык и вовсе невоспроизводимой лексикой. – Приехали к нам вдругорядь гости из Москвы, ну, прямо как сейчас. Повели мы их на лося, вон туда – к речке… Петрович нас с Васьком выставил в ивняке, а рядом поставил одного из московских. Все как обычно…
Стараясь не отставать от других, я уписывал за обе щеки колбасу с ледяной и от этого кажущейся еще более хрустящей квашеной капустой и на какое-то время потерял нить тягучего повествования дяди Коли. Очнулся я только тогда, когда охотничий авторитет подошел к развязке драмы:
– Пацаны погнали лося в нашу сторону, а мы вдруг видим в ельнике на горке серый мех. Волчара! Не может быть!.. Я Ваську сказал: «Не стреляй! Подождем…» И тут слышу рядом выстрел, это московский пальнул. Когда гон затих, мы поднялись наверх, а там он, козел, и лежит.
– Какой козел? – скромно уточнил заметно осоловевший Серега.
– Московский, – отрезал дядя Коля, – сказали, что профессор какой-то известный. Так вот: его же собственный товарищ врубил ему прямо в лобешник, наповал! Дело в том, что он, козел, волчью шапку на охоту надел…
На миг воцарилась тишина.
– Да, мужики! Чего только на охоте не случается… Хорошо, что хоть не губернатора грохнули, – подчеркнуто игриво обратился к своей пастве Петрович, косящийся на нас и явно не знающий, как свести рассказ тульского преемника буров к невинной шутке.
И тут я заметил, что все осуждающе смотрят на Сережу, на голове которого красовалась неплохая пыжиковая ушанка. Сереге, несмотря на спирт и запоздалую реанимацию, явно стало не по себе. Бочком-бочком он спрятался за меня и просопел в мое ухо:
– С меня, блин, этого бардака с двустволками хватит! Я больше никуда – ни-ни! Буду в машине сидеть…
– Давайте, хлопцы, по последней – и на работу! – был четок командир Петрович, не пивший с остальными и остававшийся совершенно трезвым.
Все было выполнено по команде: раз – еще один тост за охоту, два – закуска, три – добытчики стали собираться опять пойти в бескрайние снега…
И тут на просеке показалась длинная череда автомобилей.
– Елки-палки, гнезда белкины! В нашем полку ваххабитов прибыло! – охнул Петрович. – Никак Аркадий Николаевич самолично пожаловали?!..