Именно эти «98 процентов» – не 100, а почему-то ровно 98, деловитых и конкретных! – и подкупили абсолютное доверие моей жены. Несмотря на предотпускную горячку, она не поленилась смотаться черт знает куда, в институт красоты с претенциозно экзотическим названием, от которого веяло бризом райских островов, и купила, не жалея денег, толстый, жабоподобный тюбик. Он жирно пах старомодным, хрущевским вазелином «Душистый горошек», был густо-зеленого цвета и пестрел многочисленными надписями на французском. Самыми главными из них являлись рядом стоящие жирные цифры 9 и 8, заслоняющие солнце. На солнечное затмение это было мало похоже, значит – начинались наши «грецкие каникулы»!
…Как заядлый турист я посмотрел на дерево в поисках юга. Увидел жирную пальму и понял, что мы уже на юге. В Греции, прежде чем пойти на пляж, мы крепко намазались магическим бальзамом. Лоснящиеся, как масленичные блины, мы залегли в шезлонгах с непоколебимой уверенностью в собственной неуязвимости. Если верить московской рекламе, мы должны были стать для греческого солнца совершенно невидимыми. Но не прошло и получаса, как я почувствовал, что меня всего пронзает иголочками. Словно колючий ежик прокатился по телу. Меня как ознобом пробило!
Подгорел!!! Но это категорически невозможно. А как же мазь от парижской мадам?!
Но жена держалась до конца, как триста спартанцев при Фермопилах в американском фильме:
– Не бери в голову! Ты не можешь обгореть на солнце, обмазавшись таким кремом. Пойми, это же «Тотальный экран»!.. 98 процентов гарантии. Надежно, как броня. Так в рекламе и было написано… Давай подождем. Сам знаешь, что у тебя все не как у людей. Возможно, твоя красная кожа это лишь своеобразная реакция на слишком соленую средиземноморскую воду.
Оставалось надеяться лишь на хмурую погоду. Кроме как от туч, ждать помощи уже было не от кого. Кстати, в увиденном мной в Москве прогнозе погоды на неделю метеорологи предсказывали в ближайшие дни густые облака над Элладой. Впрочем, Бог тоже любит юмор, особенно – метеосводки. Вопреки витийству фенологов надо всей Элладой зависло безоблачное небо, а это, если верить историческим параллелям, не предвещало ничего хорошего не только обитателям Пиренеев.
На всякий случай с обреченностью камикадзе я намазался «Тотальным экраном» еще раз и решил, чтобы не искушать судьбу, спрятаться под стоявший на пляже разлапистый зонтик. Жена же предпочла паллиативный вариант: вторично намазавшись самым настоящим парижским кремом из Москвы, она спрятала туловище в тени, а ноги выставила на солнце. Пусть покрываются, не спеша, ровным бронзовым загаром.
Однако не прошло и четверти часа, как я возопил:
– Нет, больше так не могу! Это хуже, чем пытка… У меня все тело словно открытая рана.
– Не кочевряжься, – пристыдила жена. – Ты прямо как ребенок малый. «Тотальный экран» – это 98-процентная надежность. Только представь себе: 98-процентная! В каком-нибудь салоне под названием «Свежесть 2» кремы способны лишь на 20–30 процентов защиты, а у нас – на целых 98! Чувствуешь разницу?
– Не чувствую, – уперся я. – У других какие-то дерьмовые кремы, купленные в бакалейной лавке, а у тебя дорогущая субстанция из знаменитого института красоты. А я горю у всех на глазах, как мотылек-однодневка над керосиновой лампой… Разве это нормально?
– Все тараканы у тебя в голове, – пошла ва-банк жена. – «Тотальный экран» – мазь, сертифицированная в самых престижных московских институтах красоты. Тебе этого мало?
– Мало! – вызверился я. – И вообще, еще Остап Бендер говорил, что все сертифицированные импортные средства изготавливаются не иначе, как в Одессе на Малой Арнаутской.
– Ну, знаешь ли! – фыркнула жена и, оскорбленная, ринулась с решимостью торпедного катера в море.
Сам я предпочел остаться в тени. Когда же «моя половина», как прекрасная Венера из морской пены, вышла из волн, я со злорадством обнаружил, что все ее тело было пронзительно пунцовым. Перехватив мой насмешливо-торжествующий взгляд, жена напряглась:
– Ну что там еще?
– Посмотри на себя. Ты похожа на большую-пребольшую вареную креветку. Мадам Креветка!
Сомнений не оставалось: мазь от парижской дамы не только не защищала от солнечных лучей, а, казалось, наоборот, притягивала их, как сахар мух. Двух мнений быть уже не могло: мы с женой в одночасье оказались самыми обгоревшими живыми существами на всех пляжах Эгейского моря. Все остальные отдыхающие сочились ровным шоколадным загаром. Мы же, словно кипятком ошпаренные, светились красными животами и коленками, не говоря уже о шеях и плечах. Это было жестоко обидно. Мы почувствовали себя не просто обманутыми, а обманутыми с особым цинизмом.
Семь раз поверь, на восьмой – зарежь! Ни на кого нельзя сегодня полагаться. Надо было срочно спасать катастрофическое курортное положение.
– Бросай все, и пошли в магазин, – принял я запоздалое командирское решение.
– Зачем? Оставь меня в покое. Мне плохо, – только простонала в ответ жена, окончательно распростившаяся с надеждой цивилизованно загореть.
– Мы должны быть как все, – не сдавался я. – Купим самый обычный, самый дешевый крем и враз перестанем обгорать.
– У меня сил нет, – алой свечечкой угасала на глазах моя супруга. – Я вся горю!.. Давай сделаем это завтра…
– Ну ладно, – сменил я гнев на милость. – Но завтра прямо с утра купим нормальную мазь. А пока пойдем-ка в гостиницу… Оставаться на пляже в таком виде, честное слово, стыдно.
Кое-как мы добрели до гостиничного номера. Нам казалось, что все с насмешкой взирают на нас. В лифте вокруг нас, пышащих мартеновским жаром, в мгновение ока возникла полоса отчуждения. Этот немой укор был хуже, чем поражение отдыхающего в его курортных правах. Нет, переносить такое унижение моя жена определенно не собиралась!
– Пойдем в лавку! – с неожиданной решительностью заявила она, словно обретя второе дыхание.
Мы дружно потрусили от приятного, пропитанного кондиционированной прохладой лифта в каптерку с громким названием «Мини-маркет» при отеле и купили там противосолнечную помазку со скромным коэффициентом – 20 – отражения солнечных лучей. Едва поднявшись в номер, принялись истово мазаться этим кремом, сгорая от желания вернуть невозвратное. Но, как потом выяснилось, войти необожженными в Эгейское море можно было только один раз. Мы же этот свой шанс безнадежно упустили.
На следующий день мы обгорели пуще прежнего. Видимо, французский крем обладал направленно долгоиграющим действием. Несмотря на греческие увлажняющие снадобья, все тело у меня пылало и страдало, как натертое наждачной бумагой. В висках стучали подозрительные молоточки, перед глазами летали искры, а икры кололо граммофонными иголками. Ян Гус в пламени костра Святой инквизиции чувствовал себя на порядок лучше. Без вариантов: мы окончательно окуклились, и пощады от природы в обозримом будущем не ожидалось!..
Видимо, французское снадобье из московского института красоты обладало таким пролонгированным действием, что загар упрямо избегал нас. Наши исстрадавшиеся тела никак не желали бронзоветь под небом Эллады. А как утверждал один французский мудрец, хрупкое людское сердце если не бронзовеет, то непременно разбивается. Первой дала слабину, как и полагается истинной женщине, моя супруга. Когда мы в очередной день в разгар поры солнечных ванн были вынуждены трусливо ретироваться в гостиницу, моя спутница жизни тихо, по-вдовьи, разрыдалась в мокрый, только что содранный с алой, вздувшейся кожи купальник:
– Нет! Больше я так не могу… У меня даже стопы ног горят. Лучше смерть, чем это!
Осознав, что медико-косметическими средствами делу не поможешь, я решил действовать проверенным русским, стародедовским способом. За неимением водки в ход пошла бутылка «Халкидики» – красного вина с одноименного полуострова. Я купил его лишь по той причине, что на контрэтикетке солнечного напитка было напечатано – почему-то по-немецки, – что это «любимое вино философа Аристотеля и его ученика Александра Великого». Судя по банальному качеству македонского шмурдяка, у Александра Филипповича и его наставника был весьма простецкий вкус. Однако моя жена в порядке лечебной процедуры дежурно приняла два стаканчика «Халкидики» и забылась тревожным сном.
Последовал ее примеру и я.
От мифологического продукта, предпочитаемого «царем философов», язык сразу стал деревянным. Правда, после принятой дозы контр-этикетка нравилась мне все больше и больше. Она напомнила мне появившуюся в приснопамятные годы гайдаровской разрухи в московских керосиновых лавках, кажется, бразильскую (!) водку «Пушкин». На ее бутылке было гордо написано: «Любимый напиток Распутина и писателя Достоевского». По сравнению с таким крутым тандемом куда там Аристотелю с его пышнопоножным выкормышем, сгинувшим без вести в стране ваххабитов!..
Соломоново решение было найдено само собой. Чтобы не смущать интернациональную публику, собравшуюся на солнечном пляже, нашими багровыми телесами, мы пошли купаться… ночью! В то время, когда остальные, запакованные с иголочки в вечерние наряды, отправлялись после ужина в дискотеку или в бар, мы, крадучись от колонны к колонне и прикрыв свежие ожоги полотенцами, пробирались короткими перебежками, минуя многолюдный лифт, к заветному морю.
Пляж был величественно пустынным, словно в зимнюю пору. Лунная дорожка обозначала на едва заметных волнах трассирующими всполохами маршрут нашего морского броска. Мы с разбегу врезались в густую, тягучую воду и почувствовали, как пучина вскипела от наших воспаленных тел. Мы взглянули друг на друга и обнаружили, что наши силуэты светятся в южной ночи розовыми фонариками. Магическое французское средство от загара и в кромешной балканской тьме не оставляло нас в покое.
Мы в ужасе встретились взглядами и, не сговариваясь, разом выдохнули:
– Ну, полный паракало![1]